», а также крылатых тигров, чьи тела щетинились ядовитыми иглами. Воистину, будто разверзлись врата Первой преисподней, и в Яшмовой Империи появились жуткие существа, о которых раньше и говорили-то испуганным шепотом!
В небе кружили птицы с огненными глазами и раскаленными, как железо в горне, клювами. Стоило такой птице клюнуть человека, он сгорал как щепка; клюнет дерево – начинался лесной пожар. Из далеких степей прискакали стада зеленокожих зверей жомжом – эти уродливые твари были людоедами и охотно нападали как на одиноких путников, так и на целые деревни. В западных провинциях видели быка – с белой головой, одним (золотым) глазом и длинным хвостом в виде жалящей змеи. На пути этого быка пересыхали реки и увядала трава, он предвещал нашествие болезней и смертей на всю Яшмовую Империю. А чудовищный птицезмей с четырьмя крыльями, шестью глазами и тремя ногами везде, куда ни прилетал, вносил общее смятение и предвещал неминуемую погибель новорожденных младенцев.
Границы Яшмовой Империи теперь охранялись не так строго, как при прежних, достойных императорах, ведь узурпаторша Шэси только и мечтала о том, как лишить Пренебесное Селение былой мощи и славы. И вот через разрушенные крепости и сторожевые посты на земли Белой Яшмы хлынули со всех сторон мутные волны странного люда, рвавшегося к местным богатствам и благодатям. Явились племена четырехруких и двухголовых людей, жадных до всякой пищи. Они опустошали рисовые поля, сжирали посевы на корню, не брезговали ничем. Тех, кто пытался им противостоять, они руками разрывали на части, потому что руки у них были из железа. Из-за дальних гор пришли люди с зубами-сверлами и глазами-алмазами. Были эти люди весьма свирепы, разбойничали на больших дорогах и даже завоевывали некоторые малые города. Атаковали Яшмовую Империю и прочие уроды: дырявогрудые – имевшие в груди дырку, так что их невозможно было убить копьем; беглоголовые – у них головы жили отдельно от тел и имели дополнительные ноги, росшие от самых ушей. Беглоголовые нападали так: сначала на тощих ногах прыгали в атаку головы, а потом уж шли тела, наводя на противника смертный ужас. Беглоголовые сами не свои были до рыбы пузанки, которая всегда в изобилии водилась в реках Яшмовой Империи. Потому все реки и приречные места кишели беглоголовыми монстрами...
Но главные богатства и земли, конечно, достались приспешникам самозваной императрицы – огнеглазым убийцам и наемникам Ардиса. Шэси не зря дала им все права на беззаконие – эти убийцы и наемники готовы были защищать ее так, как не защитили бы собственных матерей, хотя, говорят, у таких чудовищ матерей не бывает...
Каждый новый день императрицы Шэси начинался с чтения доносов или получения вестей о новых сражениях, разрушениях, напастях. Шэси сидела на престоле дворца Алой Крови устрашающая и гордая, как будто была Владычицей ада. Рядом стоял другой престол, поменьше – его занимал самозванец Гао-дин. В государственных делах он ничего не понимал, Да и не старался понять, ибо пуще смерти страшился своей приемной матери. От скуки Гао-дин хлопал золотой мухобойкой жирных мух, которые после той ночи, когда был убит законный император, в изобилии водились во дворце, и не было никакой возможности от них избавиться, не спасали ни отравляющие курения, ни липкая бумага. Возле престола императрицы, помимо обычной охраны и слуг, ежедневно находились восемь жертвенных детей – на тот случай, если с Шэси случится припадок и ей потребуется свежая кровь и плоть. Детей забирали из самых благородных семейств Империи – тех семейств, которые еще не успели бежать за границу...
Поначалу Шэси упивалась своей властью и творящимися кругом разрушениями и беззакониями. Но прошло время, и ее стала одолевать скука. Шэси не развлекали казни, не веселили пытки, не радовали вести о победах ее черной армии, да и глупый приемыш Гао-дин вызывал раздражение и отвращение. Шэси уже жалела о том, что так легко разделалась с императором Жоа-дином: ведь если бы она вела с ним затяжную кровопролитную войну, с многолетней осадой дворца, шпионажем и прочими военными хитростями, ей было бы чем себя занять. А подписывать смертные приговоры да издавать указы об очередном повышении налогов – вот тоска! Разве к этому она стремилась! В ней клокотала ярость, как лава в кратере вулкана, и не находила выхода.
От беспросветной скуки у Шэси началась бессонница. Теперь императрица ночами напролет бродила по дворцу, пугая охрану и слуг. Она выходила на площадь для казней, потом направлялась к дворцовому пруду, в котором иногда кого-нибудь собственноручно топила, но нигде и ни в чем не находила развлечения. В одну из таких прогулок Шэси ушла слишком далеко от своего дворца и вдруг поняла, что заблудилась.
Она стояла среди настоящего леса, так поначалу ей показалось. Потом она поняла, что это разросся орешник и лиственницы, бывшие раньше за северной дворцовой стеной. Стену давно сломали, благородный мрамор превратили в мусор, и теперь деревья постепенно наступали на дворцовый комплекс.
– Завтра же прикажу все вырубить и сжечь, – прошипела Шэси. – Ненавижу, всю эту лиственную дрянь!
Она уже хотела было повернуть обратно и искать дорогу во дворец, как вдруг в глубине этого импровизированного леса заметила слабый проблеск света. Будто зажглась свеча в окне, затянутом бумагой.
– Это могут быть враги, лазутчики, наемники, подосланные, чтобы убить меня, – прошептала Шэси. Ей всегда думалось, что весь мир вокруг только и жаждет с нею разделаться. И поэтому она предпочитала наносить упреждающие удары. Встань перед Шэси сам карающий небожитель, она бы и на него замахнулась мечом.
К слову, меч – тяжелый, как смертный грех, и острый, как язык сплетницы, – всегда был при императрице. Она не расставалась с ним ни на минуту, даже когда совершала омовение или предавалась плотским утехам (одной из известных забав Шэси было то, что она собственноручно оскопляла очередного любовника после того, как он заканчивал ее ублажать). Самозваная императрица бесшумно извлекла меч из ножен и ступила в непроходимые заросли – туда, где мерцал странный свет. Самые корявые ветки опускались перед ее лицом, норовя оцарапать или выбить глаз, древесные корни выступали из земли, путались под ногами, словно не пускали Шэси туда, куда она так стремилась. Шэси не была глупа, она почувствовала, что здесь ей противостоит сила, неподвластная ее указам. Черное сердце императрицы радостно забилось.
– Наконец-то мне хоть кто-то воспротивился! Как надоело жить среди покорных слюнтяев! Им рубишь головы, а они норовят целовать тебе руки!
И императрица остервенело принялась продираться сквозь заросли, не обращая внимания на то, что ее драгоценный наряд ветки рвут в клочья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
В небе кружили птицы с огненными глазами и раскаленными, как железо в горне, клювами. Стоило такой птице клюнуть человека, он сгорал как щепка; клюнет дерево – начинался лесной пожар. Из далеких степей прискакали стада зеленокожих зверей жомжом – эти уродливые твари были людоедами и охотно нападали как на одиноких путников, так и на целые деревни. В западных провинциях видели быка – с белой головой, одним (золотым) глазом и длинным хвостом в виде жалящей змеи. На пути этого быка пересыхали реки и увядала трава, он предвещал нашествие болезней и смертей на всю Яшмовую Империю. А чудовищный птицезмей с четырьмя крыльями, шестью глазами и тремя ногами везде, куда ни прилетал, вносил общее смятение и предвещал неминуемую погибель новорожденных младенцев.
Границы Яшмовой Империи теперь охранялись не так строго, как при прежних, достойных императорах, ведь узурпаторша Шэси только и мечтала о том, как лишить Пренебесное Селение былой мощи и славы. И вот через разрушенные крепости и сторожевые посты на земли Белой Яшмы хлынули со всех сторон мутные волны странного люда, рвавшегося к местным богатствам и благодатям. Явились племена четырехруких и двухголовых людей, жадных до всякой пищи. Они опустошали рисовые поля, сжирали посевы на корню, не брезговали ничем. Тех, кто пытался им противостоять, они руками разрывали на части, потому что руки у них были из железа. Из-за дальних гор пришли люди с зубами-сверлами и глазами-алмазами. Были эти люди весьма свирепы, разбойничали на больших дорогах и даже завоевывали некоторые малые города. Атаковали Яшмовую Империю и прочие уроды: дырявогрудые – имевшие в груди дырку, так что их невозможно было убить копьем; беглоголовые – у них головы жили отдельно от тел и имели дополнительные ноги, росшие от самых ушей. Беглоголовые нападали так: сначала на тощих ногах прыгали в атаку головы, а потом уж шли тела, наводя на противника смертный ужас. Беглоголовые сами не свои были до рыбы пузанки, которая всегда в изобилии водилась в реках Яшмовой Империи. Потому все реки и приречные места кишели беглоголовыми монстрами...
Но главные богатства и земли, конечно, достались приспешникам самозваной императрицы – огнеглазым убийцам и наемникам Ардиса. Шэси не зря дала им все права на беззаконие – эти убийцы и наемники готовы были защищать ее так, как не защитили бы собственных матерей, хотя, говорят, у таких чудовищ матерей не бывает...
Каждый новый день императрицы Шэси начинался с чтения доносов или получения вестей о новых сражениях, разрушениях, напастях. Шэси сидела на престоле дворца Алой Крови устрашающая и гордая, как будто была Владычицей ада. Рядом стоял другой престол, поменьше – его занимал самозванец Гао-дин. В государственных делах он ничего не понимал, Да и не старался понять, ибо пуще смерти страшился своей приемной матери. От скуки Гао-дин хлопал золотой мухобойкой жирных мух, которые после той ночи, когда был убит законный император, в изобилии водились во дворце, и не было никакой возможности от них избавиться, не спасали ни отравляющие курения, ни липкая бумага. Возле престола императрицы, помимо обычной охраны и слуг, ежедневно находились восемь жертвенных детей – на тот случай, если с Шэси случится припадок и ей потребуется свежая кровь и плоть. Детей забирали из самых благородных семейств Империи – тех семейств, которые еще не успели бежать за границу...
Поначалу Шэси упивалась своей властью и творящимися кругом разрушениями и беззакониями. Но прошло время, и ее стала одолевать скука. Шэси не развлекали казни, не веселили пытки, не радовали вести о победах ее черной армии, да и глупый приемыш Гао-дин вызывал раздражение и отвращение. Шэси уже жалела о том, что так легко разделалась с императором Жоа-дином: ведь если бы она вела с ним затяжную кровопролитную войну, с многолетней осадой дворца, шпионажем и прочими военными хитростями, ей было бы чем себя занять. А подписывать смертные приговоры да издавать указы об очередном повышении налогов – вот тоска! Разве к этому она стремилась! В ней клокотала ярость, как лава в кратере вулкана, и не находила выхода.
От беспросветной скуки у Шэси началась бессонница. Теперь императрица ночами напролет бродила по дворцу, пугая охрану и слуг. Она выходила на площадь для казней, потом направлялась к дворцовому пруду, в котором иногда кого-нибудь собственноручно топила, но нигде и ни в чем не находила развлечения. В одну из таких прогулок Шэси ушла слишком далеко от своего дворца и вдруг поняла, что заблудилась.
Она стояла среди настоящего леса, так поначалу ей показалось. Потом она поняла, что это разросся орешник и лиственницы, бывшие раньше за северной дворцовой стеной. Стену давно сломали, благородный мрамор превратили в мусор, и теперь деревья постепенно наступали на дворцовый комплекс.
– Завтра же прикажу все вырубить и сжечь, – прошипела Шэси. – Ненавижу, всю эту лиственную дрянь!
Она уже хотела было повернуть обратно и искать дорогу во дворец, как вдруг в глубине этого импровизированного леса заметила слабый проблеск света. Будто зажглась свеча в окне, затянутом бумагой.
– Это могут быть враги, лазутчики, наемники, подосланные, чтобы убить меня, – прошептала Шэси. Ей всегда думалось, что весь мир вокруг только и жаждет с нею разделаться. И поэтому она предпочитала наносить упреждающие удары. Встань перед Шэси сам карающий небожитель, она бы и на него замахнулась мечом.
К слову, меч – тяжелый, как смертный грех, и острый, как язык сплетницы, – всегда был при императрице. Она не расставалась с ним ни на минуту, даже когда совершала омовение или предавалась плотским утехам (одной из известных забав Шэси было то, что она собственноручно оскопляла очередного любовника после того, как он заканчивал ее ублажать). Самозваная императрица бесшумно извлекла меч из ножен и ступила в непроходимые заросли – туда, где мерцал странный свет. Самые корявые ветки опускались перед ее лицом, норовя оцарапать или выбить глаз, древесные корни выступали из земли, путались под ногами, словно не пускали Шэси туда, куда она так стремилась. Шэси не была глупа, она почувствовала, что здесь ей противостоит сила, неподвластная ее указам. Черное сердце императрицы радостно забилось.
– Наконец-то мне хоть кто-то воспротивился! Как надоело жить среди покорных слюнтяев! Им рубишь головы, а они норовят целовать тебе руки!
И императрица остервенело принялась продираться сквозь заросли, не обращая внимания на то, что ее драгоценный наряд ветки рвут в клочья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89