Свердлов остановился посредине первого зала, заложил руки за спину и смотрел вокруг без особого интереса. В стеклянной витрине в центре можно было увидеть несколько фарфоровых тарелок из губернаторского особняка. Джуди отошла к витрине с более мелкими экспонатами.
— Иди-ка сюда посмотри, — позвала она его. — Поразительно.
Он казался погруженным в свои мысли — и вряд ли маленький барбадосский музейчик был предметом его раздумий.
— А? Да, иду.
Она склонилась над засиженной мухами стеклянной витриной. Над ней висел пожелтевший плакат, объявлявший о продаже разных рабов мужского и женского пола, а также домашних животных.
Он встал так близко, что их тела соприкоснулись.
— Посмотри-ка, — сказала она еще раз. — Раб с плантации Хайвардса, местечко Сейнт-Питер, был повешен на тамаринде за кражу овцы. Он говорил, что невиновен и что дерево докажет его правоту. С тех пор этот тамаринд дает семена в форме человеческой головы. Слева лежит нормальное семя тамаринда, а справа семечко с тамариндового дерева, что растет у Хайвардса... Ну не поразительно ли! Взгляни на семечко — совсем как голова негра...
— И ты этому веришь? — спросил Свердлов.
— Ну вот же семечко. Согласись, оно очень странное.
— И что, это помогло рабу? Его все равно повесили.
— Интересно, что почувствовали его хозяева, когда увидели, что у дерева растут такие семена, — парировала Джуди.
— Думаешь, они забеспокоились? Думаешь, у них была совесть?
— У всякого есть совесть, — сказала она. — Ты не можешь не знать, что это правда. Ведь вся ваша идеология основывается на исправлении главного зла: у некоторых людей совести слишком много, а у остальных совсем мало!
— Значит, ты думаешь, что у Маркса было сознание и совесть — экспроприаторы будут экспроприированы, ты это имеешь в виду?
— Да, — сказала она. — В известной степени. Ты же сам знаешь, когда поступаешь неправильно, тебя мучает совесть.
— Я знаю, когда совершаю ошибку, — поправил ее Свердлов. — Это не одно и то же. Твои теории меня заинтересовали. Возможно, я обращаю тебя в марксизм. — Он провел пальцем по ее оголенной руке.
— Хватит смеяться надо мной! — сказала она и повела плечом. — А совершая подобные действия, вы допускаете ошибку, мистер Свердлов!
— Приношу свои извинения, миссис Ферроу. Виновато мое сознание. Оно подсказывало мне, что нужно погладить эту чудную руку.
Она позволила ему взять себя под руку, и они пошли дальше. Там была выставлена коллекция превосходного старого серебра, и еще фарфор, подаренный богатыми жителями острова, и безобразная невыразительная мебель девятнадцатого века, в том числе массивная кровать с четырьмя столбиками. Потом они снова вышли на солнце.
— Я хочу еще раз посмотреть на это семечко, — сказала Джуди. — Минутку. — Свердлов не пошел с ней, оставшись в маленьком мощеном дворике, и стоял с полуприкрытыми из-за невыносимого солнечного блеска глазами.
Он думал, была ли за ними слежка до музея и не было ли среди полудюжины посетителей, бродивших по залам, представителей противной стороны. Наблюдение за ним организовали умело, даже он со своим опытом не мог определить, кто за ним следит в отеле. Поджидая, он закурил. Женщины — создания непредсказуемые: с чего бы вдруг ей увлечься глупой легендой о рабе и тамариндовом семечке настолько, чтобы вернуться назад и еще раз посмотреть на него? Возможно, это показалось ей романтичным. Лучше бы она перенесла чуточку романтизма на их отношения. С самого начала он думал о сексе только как о средстве против бессонницы. За десять дней, что он провел с Джуди Ферроу, между ними так ничего и не произошло, и осталось слишком мало времени. Но «лечение» тем не менее шло, невзирая на отсутствие близости. Он снова обрел способность ясно мыслить. К нему вернулась прежняя быстрота реакции.
Было что-то шизофреническое в этой ленивой сибаритской жизни, поддразнивании девушки в вопросах, которые разделяют мир пополам, — в то время как он предается эротическим мечтаниям, лежа рядом с ней на солнце. В первый момент ему не хотелось даже узнавать ее имя и чем она занимается в Америке. Однажды ночью она призналась ему, что овдовела и не имеет детей. Он удовлетворился этими сведениями. Теперь же пробелы стали раздражать его. Захотелось узнать про ее прошлую жизнь, что-нибудь о покойном муже и понять, почему она так решительно не хотела, чтобы ее соблазнили. Увидев ее выходящей из двери, он улыбнулся и поспешил навстречу.
— Я хотела узнать поточнее об этом месте, — сказала она. — Плантация Хайвардсов, местечко Сейнт-Питер.
— И ты хочешь поискать это дерево, ты и в самом деле веришь, что оно существует?
— Не знаю, попробую. Поищу. Хочу найти такое семечко, просто чтобы кое-что доказать тебе.
— Я же русский, — сказал Свердлов. — А мы народ, придумавший волшебные сказки.
— Знаю, знаю, вроде существования Бога, — сказала Джуди. Они направлялись к «минимоксу». — Ты уже все это говорил.
— У наших политиков куча диалектических разногласий, — признал Свердлов. — Но какое значение имеет все это для нас?.. — На миг он подумал о жене, возможно, его еретические высказывания вызвали ее образ, не утративший бдительности даже на расстоянии в десять тысяч миль. — Мы же доказали, что можно мирно сосуществовать.
— Может быть, это потому, что мы на нейтральной территории, — ответила она. Свердлов вставил ключ в замок зажигания и повернул.
— Слишком нейтральной, — сказал он. — Но я оптимист. Возлагаю надежды на пожирателей пламени сегодня вечером.
— А что они изменят?
Он включил мотор, и маленькая машинка прыгнула вперед.
— Они растопят твое сердце. А теперь едем в гавань.
Он выпил столько виски в этот вечер, что впервые за долгое время немного опьянел. Ужин был великолепным, Джуди купила в дорогом магазине в Бриджтауне юбку-штаны, и яркий розовый цвет очень ей шел. На них смотрели, когда они садились за стол. Их окружала такая экзотика, что они, не сговариваясь, нашли это очень смешным. Залитую светом танцплощадку огораживали пальмы, защищаемое от ветра стеклянными колбами колыхалось пламя свечей, стоявших на каждом столе, туда-сюда сновали официанты в коротких белых курточках с широкими малиновыми кушаками, а оркестр наигрывал поп-мотив в африканском ритме. Поднялся ветер, и море билось о песок за их спиной. Луна блестела ярче искусственного освещения.
Неожиданно, в самой середине танца, Джуди пришло в голову, что с Ричардом Патерсоном она ни за что не чувствовала бы себя в своей тарелке, находясь в таком месте. Ричард заставил бы ее считать, что ресторан совершенно нелеп. Но зримо представить лицо Патерсона в этот момент оказалось трудно. С каким-то чувством вины она осознала, что раньше ей достаточно было подумать о нем, чтобы тут же представить его лицо, ясно и отчетливо, а сейчас этого не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Иди-ка сюда посмотри, — позвала она его. — Поразительно.
Он казался погруженным в свои мысли — и вряд ли маленький барбадосский музейчик был предметом его раздумий.
— А? Да, иду.
Она склонилась над засиженной мухами стеклянной витриной. Над ней висел пожелтевший плакат, объявлявший о продаже разных рабов мужского и женского пола, а также домашних животных.
Он встал так близко, что их тела соприкоснулись.
— Посмотри-ка, — сказала она еще раз. — Раб с плантации Хайвардса, местечко Сейнт-Питер, был повешен на тамаринде за кражу овцы. Он говорил, что невиновен и что дерево докажет его правоту. С тех пор этот тамаринд дает семена в форме человеческой головы. Слева лежит нормальное семя тамаринда, а справа семечко с тамариндового дерева, что растет у Хайвардса... Ну не поразительно ли! Взгляни на семечко — совсем как голова негра...
— И ты этому веришь? — спросил Свердлов.
— Ну вот же семечко. Согласись, оно очень странное.
— И что, это помогло рабу? Его все равно повесили.
— Интересно, что почувствовали его хозяева, когда увидели, что у дерева растут такие семена, — парировала Джуди.
— Думаешь, они забеспокоились? Думаешь, у них была совесть?
— У всякого есть совесть, — сказала она. — Ты не можешь не знать, что это правда. Ведь вся ваша идеология основывается на исправлении главного зла: у некоторых людей совести слишком много, а у остальных совсем мало!
— Значит, ты думаешь, что у Маркса было сознание и совесть — экспроприаторы будут экспроприированы, ты это имеешь в виду?
— Да, — сказала она. — В известной степени. Ты же сам знаешь, когда поступаешь неправильно, тебя мучает совесть.
— Я знаю, когда совершаю ошибку, — поправил ее Свердлов. — Это не одно и то же. Твои теории меня заинтересовали. Возможно, я обращаю тебя в марксизм. — Он провел пальцем по ее оголенной руке.
— Хватит смеяться надо мной! — сказала она и повела плечом. — А совершая подобные действия, вы допускаете ошибку, мистер Свердлов!
— Приношу свои извинения, миссис Ферроу. Виновато мое сознание. Оно подсказывало мне, что нужно погладить эту чудную руку.
Она позволила ему взять себя под руку, и они пошли дальше. Там была выставлена коллекция превосходного старого серебра, и еще фарфор, подаренный богатыми жителями острова, и безобразная невыразительная мебель девятнадцатого века, в том числе массивная кровать с четырьмя столбиками. Потом они снова вышли на солнце.
— Я хочу еще раз посмотреть на это семечко, — сказала Джуди. — Минутку. — Свердлов не пошел с ней, оставшись в маленьком мощеном дворике, и стоял с полуприкрытыми из-за невыносимого солнечного блеска глазами.
Он думал, была ли за ними слежка до музея и не было ли среди полудюжины посетителей, бродивших по залам, представителей противной стороны. Наблюдение за ним организовали умело, даже он со своим опытом не мог определить, кто за ним следит в отеле. Поджидая, он закурил. Женщины — создания непредсказуемые: с чего бы вдруг ей увлечься глупой легендой о рабе и тамариндовом семечке настолько, чтобы вернуться назад и еще раз посмотреть на него? Возможно, это показалось ей романтичным. Лучше бы она перенесла чуточку романтизма на их отношения. С самого начала он думал о сексе только как о средстве против бессонницы. За десять дней, что он провел с Джуди Ферроу, между ними так ничего и не произошло, и осталось слишком мало времени. Но «лечение» тем не менее шло, невзирая на отсутствие близости. Он снова обрел способность ясно мыслить. К нему вернулась прежняя быстрота реакции.
Было что-то шизофреническое в этой ленивой сибаритской жизни, поддразнивании девушки в вопросах, которые разделяют мир пополам, — в то время как он предается эротическим мечтаниям, лежа рядом с ней на солнце. В первый момент ему не хотелось даже узнавать ее имя и чем она занимается в Америке. Однажды ночью она призналась ему, что овдовела и не имеет детей. Он удовлетворился этими сведениями. Теперь же пробелы стали раздражать его. Захотелось узнать про ее прошлую жизнь, что-нибудь о покойном муже и понять, почему она так решительно не хотела, чтобы ее соблазнили. Увидев ее выходящей из двери, он улыбнулся и поспешил навстречу.
— Я хотела узнать поточнее об этом месте, — сказала она. — Плантация Хайвардсов, местечко Сейнт-Питер.
— И ты хочешь поискать это дерево, ты и в самом деле веришь, что оно существует?
— Не знаю, попробую. Поищу. Хочу найти такое семечко, просто чтобы кое-что доказать тебе.
— Я же русский, — сказал Свердлов. — А мы народ, придумавший волшебные сказки.
— Знаю, знаю, вроде существования Бога, — сказала Джуди. Они направлялись к «минимоксу». — Ты уже все это говорил.
— У наших политиков куча диалектических разногласий, — признал Свердлов. — Но какое значение имеет все это для нас?.. — На миг он подумал о жене, возможно, его еретические высказывания вызвали ее образ, не утративший бдительности даже на расстоянии в десять тысяч миль. — Мы же доказали, что можно мирно сосуществовать.
— Может быть, это потому, что мы на нейтральной территории, — ответила она. Свердлов вставил ключ в замок зажигания и повернул.
— Слишком нейтральной, — сказал он. — Но я оптимист. Возлагаю надежды на пожирателей пламени сегодня вечером.
— А что они изменят?
Он включил мотор, и маленькая машинка прыгнула вперед.
— Они растопят твое сердце. А теперь едем в гавань.
Он выпил столько виски в этот вечер, что впервые за долгое время немного опьянел. Ужин был великолепным, Джуди купила в дорогом магазине в Бриджтауне юбку-штаны, и яркий розовый цвет очень ей шел. На них смотрели, когда они садились за стол. Их окружала такая экзотика, что они, не сговариваясь, нашли это очень смешным. Залитую светом танцплощадку огораживали пальмы, защищаемое от ветра стеклянными колбами колыхалось пламя свечей, стоявших на каждом столе, туда-сюда сновали официанты в коротких белых курточках с широкими малиновыми кушаками, а оркестр наигрывал поп-мотив в африканском ритме. Поднялся ветер, и море билось о песок за их спиной. Луна блестела ярче искусственного освещения.
Неожиданно, в самой середине танца, Джуди пришло в голову, что с Ричардом Патерсоном она ни за что не чувствовала бы себя в своей тарелке, находясь в таком месте. Ричард заставил бы ее считать, что ресторан совершенно нелеп. Но зримо представить лицо Патерсона в этот момент оказалось трудно. С каким-то чувством вины она осознала, что раньше ей достаточно было подумать о нем, чтобы тут же представить его лицо, ясно и отчетливо, а сейчас этого не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69