Мечтали остаться в почти пустом замке, отдохнуть от напряженных, строго расписанных занятий.
Впервые за несколько месяцев Шарлотта была свободна, если только можно говорить о свободе, когда где-то рядом в доме ежеминутно чувствуешь присутствие Джорджа.
– Он мог не знать, ваше сиятельство, что мы приготовили ему еду. Я имею в виду Мэтью.
Услышав грустные нотки в голосе девушки, Шарлотта бросила на нее проницательный взгляд:
– Разве ты не собиралась навестить родителей, Мейзи?
– Только в следующем месяце, ваше сиятельство.
– Я могу отпустить тебя пораньше. Если хочешь, можешь ехать на следующей неделе.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, но не стоит, – отвечала горничная. – Они не ждут меня раньше. Может быть, мне пойти поискать его? Он ведь голоден.
– Мейзи, Мэтью – взрослый мужчина. Если он голоден, то отлично сумеет разыскать кухню.
– О нет, ваше сиятельство. Мэтью ни за что не решится. Скорее умрет от голода, чем доставит кому-нибудь беспокойство.
Шарлотта вздохнула:
– Очень сомневаюсь, Мейзи, что такое может произойти.
Мгновение помолчав, горничная заговорила снова:
– Кухарка говорит, что может подогреть суп, но барашек подсохнет.
– Барашек? Я не помню, чтобы нам подавали барашка. И сколько же всего было блюд? – спросила Шарлотта.
Мейзи вспыхнула и сделала шаг назад.
– Я скажу кухарке убрать пока все. Может быть, его сиятельство пожелает обедать пораньше.
Шарлотта встала, обошла стол, разглаживая ладонями юбку.
Каждый день приносит что-то новое. Кто недавно это сказал? Учительница французского, мадемуазель Дувье. Эта женщина во всем умеет найти нечто хорошее. Что бы она сказала в этой ситуации? Она француженка, а значит, в отличие от леди Элинор, дала бы какой-нибудь романтический совет.
– Джорджу придется самому о себе позаботиться. Как и Мэтью. Они не умерли от голода до приезда в Балфурин и, без сомнения, не умрут, пока будут здесь. В конце концов, они не дети, а взрослые мужчины. Нечего с ними носиться. Мейзи, я не допущу, чтобы мое хозяйство пришло из-за них в полное смятение.
– Да, ваше сиятельство, – пробормотала девушка.
Будь Джордж уродом, женщины Балфурина не рвались бы ему услужить.
Шарлотта закрыла дверь и вернулась за стол, довольная, что Мейзи не стала спорить. Сама она действовала неразумно и знала это, а оттого еще больше впадала в беспричинный гнев.
Туман часто окутывал развалины старого замка, особенно по утрам весной и осенью. С одной стороны древней постройки сохранилась высокая стена с массивным арочным входом, вся заросшая темно-зеленым лишайником. Высокие колонны, некогда поддерживавшие тяжелую крышу, отбрасывали длинные узкие тени.
Мальчишками они с Джорджем часто тут играли. Диксона завораживали рассказы о первом графе Марне, а его могила была тем местом, куда шестилетний Диксон приходил набираться мужества, прежде чем решиться на дерзкий поступок. Позже он навещал графа, когда был в смятении или даже нуждался в совете, находя странное удовлетворение в том, чтобы высказать свои трудности вслух.
Диксон никогда не верил в привидения, но полагал, что именно здесь они могли бы существовать. Тишина была такой плотной, что казалась осязаемой. Она словно обнимала Диксона, приветствуя его и напоминая о времени, когда он был мальчишкой.
Диксон спустился на пять ступенек у края фундамента, свернул направо и, не задумываясь, прошел по еще десяти ступеням вниз к подвальному этажу. Фундамент давно раскрошился, и сейчас лучи света проникали прямо в склеп. Лужи блестели на солнце, в воздухе ощущалась влага от пролетевшей бури.
Колонны поднимались от каменного пола и, расширяясь кверху, уходили к сохранившемуся сводчатому потолку. Все пространство стен и потолка было украшено искусно вырезанными в камне побегами винограда, которые по углам сплетались в каменные венки. Мотив венка много раз повторялся в резном убранстве склепа. Диксон все пытался припомнить, имеет ли эта круговая форма какое-нибудь особое символическое значение, например, возрождение или обновление? Если так, то склеп – самое подходящее место для этого.
В течение многих лет существовали планы перенести место упокоения предков поближе к современному замку, но денег так и не нашлось – потребности живых всегда преобладали над памятью о мертвых.
Не слышалось ни одной птицы. В ближнем лесу не шумел ветер. Не шуршали мыши. С ветвей не упал ни один лист. От нынешних обитателей этого места Диксона отделял лишь звук его собственного дыхания.
С минуту Диксон постоял в тишине. В склепе все оставалось так же, как и много лет назад, пожалуй, только слой опавших листьев стал толще. Склеп, как сама смерть, оставался неизменным.
Первый граф Марн в одиночестве лежал в центре склепа. Каменный саркофаг венчался фигурой самого графа в полный рост в доспехах. Его рука держала меч длиною от середины груди до колен. Рядом был изображен щит с гербом графа.
Предок Диксона был ниже ростом и стройнее, но лица их имели поразительное сходство, пожалуй, только нос Диксона был покороче, чем у первого графа.
С тех пор как Диксон был здесь в последний раз, он повидал мир, изучил себя и людей, познал свои слабости и достоинства. Однако сейчас он ощутил странное одиночество, словно ему опять было пятнадцать лет и пора было уезжать в школу. Он пришел тогда в склеп, охваченный безнадежной тоской по ушедшим родителям, по дому, который мог бы назвать своим.
В Балфурине для него не было будущего, пришлось отправляться в далекие края, чтобы через десять лет, совершив полный круг, вновь вернуться на это место.
Сейчас Диксон впервые задумался о характере первого графа Марна. Мучился ли тот неуверенностью? Сомневался ли в своих действиях? Думал ли о собственном пути в жизни? Ощущал ли вину за свои поступки? Воюя за свое графство и свои земли, совершал ли дела, в которых потом раскаивался?
Или он никогда не знал мук совести? Действовал лишь благородно, а свое дело считал чистым и безупречным?
Первый граф Марн стал основателем династии, которая кончалась на Джордже. Несмотря на все его ошибки, его эгоизм и другие пороки, Джордж последний из семьи. Плохо, что его нет в Балфурине.
– Хозяин, здесь живут привидения.
Диксон оглянулся и увидел, как по ступеням осторожно спускается Мэтью.
– А как же! Это же склеп.
– Конечно, но здесь призраки не прикованы к месту захоронения, они шляются, как бездомные собаки.
Диксон улыбнулся:
– Мэтью, мы все равно здесь останемся, хоть тебе и не нравится Балфурин.
Мэтью пожал плечами:
– Я не желаю влиять на ваше решение, господин, просто сообщаю вам то, что знаю.
– Ты не можешь знать о призраках.
– Я же из Пинанга, господин. Мы ближе к миру духов.
– Ты когда-нибудь замечал, что снимаешь и надеваешь свою национальность как халат, по мере надобности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Впервые за несколько месяцев Шарлотта была свободна, если только можно говорить о свободе, когда где-то рядом в доме ежеминутно чувствуешь присутствие Джорджа.
– Он мог не знать, ваше сиятельство, что мы приготовили ему еду. Я имею в виду Мэтью.
Услышав грустные нотки в голосе девушки, Шарлотта бросила на нее проницательный взгляд:
– Разве ты не собиралась навестить родителей, Мейзи?
– Только в следующем месяце, ваше сиятельство.
– Я могу отпустить тебя пораньше. Если хочешь, можешь ехать на следующей неделе.
– Благодарю вас, ваше сиятельство, но не стоит, – отвечала горничная. – Они не ждут меня раньше. Может быть, мне пойти поискать его? Он ведь голоден.
– Мейзи, Мэтью – взрослый мужчина. Если он голоден, то отлично сумеет разыскать кухню.
– О нет, ваше сиятельство. Мэтью ни за что не решится. Скорее умрет от голода, чем доставит кому-нибудь беспокойство.
Шарлотта вздохнула:
– Очень сомневаюсь, Мейзи, что такое может произойти.
Мгновение помолчав, горничная заговорила снова:
– Кухарка говорит, что может подогреть суп, но барашек подсохнет.
– Барашек? Я не помню, чтобы нам подавали барашка. И сколько же всего было блюд? – спросила Шарлотта.
Мейзи вспыхнула и сделала шаг назад.
– Я скажу кухарке убрать пока все. Может быть, его сиятельство пожелает обедать пораньше.
Шарлотта встала, обошла стол, разглаживая ладонями юбку.
Каждый день приносит что-то новое. Кто недавно это сказал? Учительница французского, мадемуазель Дувье. Эта женщина во всем умеет найти нечто хорошее. Что бы она сказала в этой ситуации? Она француженка, а значит, в отличие от леди Элинор, дала бы какой-нибудь романтический совет.
– Джорджу придется самому о себе позаботиться. Как и Мэтью. Они не умерли от голода до приезда в Балфурин и, без сомнения, не умрут, пока будут здесь. В конце концов, они не дети, а взрослые мужчины. Нечего с ними носиться. Мейзи, я не допущу, чтобы мое хозяйство пришло из-за них в полное смятение.
– Да, ваше сиятельство, – пробормотала девушка.
Будь Джордж уродом, женщины Балфурина не рвались бы ему услужить.
Шарлотта закрыла дверь и вернулась за стол, довольная, что Мейзи не стала спорить. Сама она действовала неразумно и знала это, а оттого еще больше впадала в беспричинный гнев.
Туман часто окутывал развалины старого замка, особенно по утрам весной и осенью. С одной стороны древней постройки сохранилась высокая стена с массивным арочным входом, вся заросшая темно-зеленым лишайником. Высокие колонны, некогда поддерживавшие тяжелую крышу, отбрасывали длинные узкие тени.
Мальчишками они с Джорджем часто тут играли. Диксона завораживали рассказы о первом графе Марне, а его могила была тем местом, куда шестилетний Диксон приходил набираться мужества, прежде чем решиться на дерзкий поступок. Позже он навещал графа, когда был в смятении или даже нуждался в совете, находя странное удовлетворение в том, чтобы высказать свои трудности вслух.
Диксон никогда не верил в привидения, но полагал, что именно здесь они могли бы существовать. Тишина была такой плотной, что казалась осязаемой. Она словно обнимала Диксона, приветствуя его и напоминая о времени, когда он был мальчишкой.
Диксон спустился на пять ступенек у края фундамента, свернул направо и, не задумываясь, прошел по еще десяти ступеням вниз к подвальному этажу. Фундамент давно раскрошился, и сейчас лучи света проникали прямо в склеп. Лужи блестели на солнце, в воздухе ощущалась влага от пролетевшей бури.
Колонны поднимались от каменного пола и, расширяясь кверху, уходили к сохранившемуся сводчатому потолку. Все пространство стен и потолка было украшено искусно вырезанными в камне побегами винограда, которые по углам сплетались в каменные венки. Мотив венка много раз повторялся в резном убранстве склепа. Диксон все пытался припомнить, имеет ли эта круговая форма какое-нибудь особое символическое значение, например, возрождение или обновление? Если так, то склеп – самое подходящее место для этого.
В течение многих лет существовали планы перенести место упокоения предков поближе к современному замку, но денег так и не нашлось – потребности живых всегда преобладали над памятью о мертвых.
Не слышалось ни одной птицы. В ближнем лесу не шумел ветер. Не шуршали мыши. С ветвей не упал ни один лист. От нынешних обитателей этого места Диксона отделял лишь звук его собственного дыхания.
С минуту Диксон постоял в тишине. В склепе все оставалось так же, как и много лет назад, пожалуй, только слой опавших листьев стал толще. Склеп, как сама смерть, оставался неизменным.
Первый граф Марн в одиночестве лежал в центре склепа. Каменный саркофаг венчался фигурой самого графа в полный рост в доспехах. Его рука держала меч длиною от середины груди до колен. Рядом был изображен щит с гербом графа.
Предок Диксона был ниже ростом и стройнее, но лица их имели поразительное сходство, пожалуй, только нос Диксона был покороче, чем у первого графа.
С тех пор как Диксон был здесь в последний раз, он повидал мир, изучил себя и людей, познал свои слабости и достоинства. Однако сейчас он ощутил странное одиночество, словно ему опять было пятнадцать лет и пора было уезжать в школу. Он пришел тогда в склеп, охваченный безнадежной тоской по ушедшим родителям, по дому, который мог бы назвать своим.
В Балфурине для него не было будущего, пришлось отправляться в далекие края, чтобы через десять лет, совершив полный круг, вновь вернуться на это место.
Сейчас Диксон впервые задумался о характере первого графа Марна. Мучился ли тот неуверенностью? Сомневался ли в своих действиях? Думал ли о собственном пути в жизни? Ощущал ли вину за свои поступки? Воюя за свое графство и свои земли, совершал ли дела, в которых потом раскаивался?
Или он никогда не знал мук совести? Действовал лишь благородно, а свое дело считал чистым и безупречным?
Первый граф Марн стал основателем династии, которая кончалась на Джордже. Несмотря на все его ошибки, его эгоизм и другие пороки, Джордж последний из семьи. Плохо, что его нет в Балфурине.
– Хозяин, здесь живут привидения.
Диксон оглянулся и увидел, как по ступеням осторожно спускается Мэтью.
– А как же! Это же склеп.
– Конечно, но здесь призраки не прикованы к месту захоронения, они шляются, как бездомные собаки.
Диксон улыбнулся:
– Мэтью, мы все равно здесь останемся, хоть тебе и не нравится Балфурин.
Мэтью пожал плечами:
– Я не желаю влиять на ваше решение, господин, просто сообщаю вам то, что знаю.
– Ты не можешь знать о призраках.
– Я же из Пинанга, господин. Мы ближе к миру духов.
– Ты когда-нибудь замечал, что снимаешь и надеваешь свою национальность как халат, по мере надобности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74