Прошло минут пятнадцать, и из прихожей донесся голос Даниэль, желавший доброй ночи швейцару. Джастин тут же вышел из библиотеки и направился навстречу жене.
— Милорд, сегодня вы меня опередили, — приветствовала его Даниэль, расцветая улыбкой. — Я провела замечательный вечер. Вы просто не поверите, что рассказывают сейчас о леди Мейси! Она, несомненно, беременна, несмотря на свои уже тридцать три с лишним года. Ее муж — совсем старик: ему шестьдесят, если не больше. Так вот. У нее есть любовник, очень молодой. И все говорят, что…
— Могу себе представить, что все говорят.
Джастин решил не посвящать стоявшего рядом швейцара в светские сплетни и, осторожно обняв жену за плечи, провел ее в библиотеку. На Даниэль было вечернее платье золотистого цвета, на шее красовалось бриллиантовое ожерелье мадам де Сан-Варенн. Однако сияние камней бледнело перед блеском глаз молодой графини и таинственным мягким свечением, струившимся от ее кожи матового цвета.
— У вас появился еще один поклонник, любовь моя, — вкрадчиво проговорил граф, передавая жене конверт и следя чуть прищуренными глазами за ее реакцией. Ему вдруг показалось, что во время чтения письма оголенные плечи Даниэль слегка вздрогнули…
— Это всего лишь от шевалье д'Эврона, — сказала она совершенно спокойно. — Он пишет, что хотел бы завтра утром прокатиться со мной в своем экипаже.
Даниэль разорвала письмо на мелкие кусочки и небрежно бросила обрывки в корзину для мусора.
— И вы поедете?
— Почему бы и нет? — с вызовом ответила она, слегка прикусив нижнюю губку. — Мы с ним говорим по-французски, вспоминаем родину и… прошлое. Неужели вы не можете понять, что встреча с соотечественником приносит мне удовольствие?
— О, Даниэль, я отлично все понимаю!
Граф направился было к двери, но Даниэль его остановила:
— Джастин, я хотела бы с вами кое о чем поговорить.
— К вашим услугам, миледи.
— Видите ли, мне пришлось снять значительную сумму с вашего счета для помощи французским эмигрантам, попавшим в тяжелое положение. Я, наверное, должна была сказать вам об этом раньше, но по некоторым причинам не могла так поступить.
Она замолчала и печально улыбнулась. Джастин же неожиданно для себя самого облегченно вздохнул:
— И почему вы решились на это теперь, любовь моя?
— Потому что в ближайшем будущем мне, возможно, придется истратить гораздо больше.
— Понятно, — кивнул головой граф, заправляя левую ноздрю табаком. — Скажите, Данни, вы спрашиваете моего разрешения или просто ставите меня перед фактом?
— Последнее, сэр, — мрачно ответила Даниэль. — Я не могу отказать этим людям в помощи. Положение, в котором они очутились, можно назвать просто ужасным. Почти все, что у них было, пришлось оставить во Франции. Здесь им очень трудно найти работу. А дети… Дети в полном смысле этого слова голодают.
Линтон понял, что в этой истории не было даже намека на игру или какое-нибудь озорство, столь привычное для его супруги. Все выглядело очень серьезно. Даниэль, подобно бесценному бриллианту, вновь открылась ему своей новой, ранее неизвестной гранью.
— Д'Эврон тоже в этом участвует?
— Он первым забил тревогу и всеми силами старался помочь этим людям. Помимо нас, есть и другие люди, согласившиеся ссужать несчастных деньгами и оказывать им разные услуги. Сейчас шевалье пытается создать целую организацию для помощи французским эмигрантам. Ведь один человек мало, что может сделать, Джастин. Все ваше огромное состояние в этом деле — капля в океане.
— Я верю, Данни, что вы все же воздержитесь от того, чтобы бросить все мое состояние в океан, — пошутил граф, не без лукавства посмотрев на жену.
Та в ответ тихо засмеялась:
— Первым делом, милорд, я продам свои драгоценности.
— Будем считать, что вы тоже пошутили, Данни. Но я честно признаюсь, что не нахожу в этом деле ничего забавного.
— Я понимаю, милорд, — проговорила Даниэль, опустив глаза.
— Возмутительно, — беззлобно проворчал Линтон. — Конечно, Данни, вы можете поступать, как найдете нужным, но все же не переходите границ разумного в своей филантропической деятельности. Решено?
— Решено, — эхом откликнулась Даниэль и лучезарно улыбнулась мужу. — Я все очень аккуратно записываю, Джастин. Не хотите посмотреть?
Она подошла к столу, выдвинула один из ящиков и извлекла из его дальнего угла лист бумаги, сплошь испещренный цифрами. Джастин внимательно изучил записи, и лицо его расплылось в довольной улыбке: итоговая сумма расходов Даниэль не превышала размеров проигрышей, которые многие увлекающиеся фараоном ветреные жены позволяли себе каждый вечер. Вдруг Джастин неожиданно резко спросил:
— Даниэль, а вы доверяете д'Эврону? Ведь, насколько я понимаю, он часто действует от вашего имени.
Даниэль вспыхнула от возмущения:
— Вы считаете меня совсем безмозглой дурой, сэр? Неужели я предоставила бы этому человеку карт-бланш в пользовании вашими деньгами, если бы ему не доверяла?
— Нет, конечно, нет! Извините меня, Даниэль. Я вовсе не хотел поставить под сомнение честность шевалье или ваше умение разбираться в людях. Хорошо. Будем считать этот разговор законченным. По крайней мере, на сегодня. Но прошу вас информировать меня о том, как идут дела, в той мере, какую сочтете необходимой.
— Хорошо. И еще одна проблема. Среди этих эмигрантов есть семья Дюкло. О ней мне также рассказал шевалье д'Эврон. Я хотела бы объяснить вам, милорд, как именно собираюсь им помогать…
Даниэль не спала почти всю ночь, терзаясь чувством вины: впервые она солгала Джастину. Попытки успокоить свою совесть тем, что это был не прямой обман, а просто умолчание о некоторых деталях, успеха не имели. Факт оставался фактом: Даниэль намеренно сказала мужу полуправду и сделала это для того, чтобы иметь возможность участвовать в работе группы д'Эврона, а также устранить подозрения Джастина в отношении остальных ее дел.
Линтон же спал безмятежным сном рядом с супругой, положив руку на ее обнаженное бедро. Когда же он проснулся, то обнаружил, что Даниэль все еще спит, причем очень крепко. Джастин осторожно сполз с кровати, прикрыл одеялом плечи жены и долго всматривался в ее почему-то нахмуренное лицо. Видимо, даже во сне Даниэль не отпускало чувство внутреннего напряжения, о чем говорила тоненькая морщинка между густыми бровями. Такое выражение лица часто бывало у нее в Париже, когда она изображала из себя уличного забияку. Линтон подумал, что, возможно, горестное положение соотечественников пробудило в Даниэль трагические воспоминания из собственной жизни. Если это так, то все его попытки оградить жену от страшных дум о прошлом пропали даром. Но ведь есть пределы возможностей для человека, который задался целью вылечить другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143