Он лениво повернул к нам голову в благородной седине, оперся на софу левой рукой и начал медленно подниматься, что стоило ему значительных усилий. Я увидел моего клиента воочию, однако сразу узрел по описанию Уортингтона высокий лоб с большими залысинами, сужающееся книзу лицо с острым подбородком и выступающим кадыком на худой шее. Ему и точно было где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью. Лицо его было бледно, с нездоровым землистым оттенком. Когда он наконец встал в полный рост, то мне показалось, что он несколько ниже упомянутых в описании метра восьмидесяти трех.
Он окинул меня безразличным взглядом, сдержанно кивнул и, переведя взгляд притушенных глаз на Спри, произнес мягким хрипловатым голосом:
– Это действительно ты? Неужели ты, моя маленькая бедная девочка?
Момент был очень патетический: ни дать ни взять кульминационная сцена из какой-нибудь «слезовыжималки». Казалось, никто не знал, как продолжить эту душещипательную немую сцену, от которой вместо того, чтобы увлажнились глаза, у меня почему-то зачесалась задница. Романель стоял, засунув руку в карман просторного халата, протянув вторую Спри ладонью вверх, как будто предлагал ей бесценный дар. Я прошел дальше в комнату и скромно отошел в сторону, давая родственникам возможность «обнюхаться» и излить свои давно забытые чувства. Доктор Симпсон задержался где-то сзади. Спри сделала несколько шагов к отцу и замерла.
После долгой драматической паузы она произнесла:
– Да, папа. Я Мишель... Спри.
Она сделала еще пару шагов вперед, и Романель порывисто взял ее руки в свои, произнес что-то нежное, чего я не расслышал. Судя по слезоточивым мелодрамам, это должно было быть что-то типа: «Как я долго искал тебя, доченька», или что-то в том же духе.
Счастливый отец нерешительно обнял дочь за плечи свободной рукой, и на минуту они замерли, то ли, как наконец-то соединившиеся родственные души, то ли, как бойцы перед началом схватки.
Я глянул через стеклянные двери на зеленый внутренний двор и ярко-голубой бассейн. В стекле огромных, во всю стену, аркадских скользящих дверей отразилась идиллическая картина обнимающихся отца и дочери, доктор безмолвным изваянием застыл позади меня на пороге комнаты. Я почувствовал какую-то фальшь в этой затянувшейся мизансцене и внутренне подобрался.
Я никак не мог понять, что меня беспокоило, но странное предчувствие не покидало меня. Оно происходило не из того, что я не был абсолютно уверен в том, что передо мной действительно Романель, и не из-за присутствия толстяка за спиной, назвавшегося доктором Симпсоном. Мой внутренний дискомфорт основывался на другом факторе, возможно, даже нескольких.
Во всяком случае, я не вынимал из кармана руку, сжимавшую рукоятку пистолета, с указательным пальцем на спусковом крючке. Все замедлилось, почти остановилось. Кроме свербящей мозг мысли.
Во время нашего второго утреннего разговора Романель не попросил к телефону Спри, с которой не говорил 20 лет и по которой «страшно соскучился». Странно... Противоестественно, но не противозаконно. Возможно, просто растерялся.
И второе, что на протяжении всей беседы он ни разу не назвал меня просто «Скотт», только «мистер Скотт». Так во время нашего первого телефонного разговора он обращался ко мне исключительно в моменты скрытой обиды, раздражения, угрозы. А тут чересчур официально – вежливое «мистер Скотт». Непонятно.
Мне опять почудился слабый запах апельсинового цвета. Откуда бы ему взяться? Ведь в это время цитрусовые не цветут, разве что в оранжерее. Но точно такой же запах я ощутил в то время, когда обходил дом. Тогда я не заметил ничего подозрительного, что само по себе уже настораживало. Учитывая утреннюю стычку в Хол-Манчестер-билдинг, я вполне логично ожидал засады где-нибудь в кустах. Но нас никто не поджидал. Во всяком случае, снаружи. Следовательно, опасность подстерегала...
В стекле отразилось какое-то быстрое движение, и что-то блеснуло, как глаз змеи, там, где стояли Романель и Спри. Но я уже начал движение, не думая, чисто автоматически. Выхватил револьвер и резко повернулся к застывшей в напряженной позе паре.
Короткий ствол «смит-и-вессона» был направлен в пол, готовый в любую минуту взлететь на линию огня. Романель крепко прижал Спри к себе, в то время как его вторая рука была вытянута и направлена на меня, а в ней, словно змея, поблескивал тяжелый револьвер, из которого в следующий момент вырвалось пламя выстрела.
Спри пыталась высвободиться из железного объятия, и только потому он промахнулся. Пуля просвистела у меня над головой, пробив стеклянные двери. На меня посыпался град осколков, которые меня, однако, не потревожили.
Я вскинул руку, однако выстрелить не смог, поскольку нападавший прикрывался отчаянно сопротивлявшейся Спри. Он выстрелил еще раз, пуля царапнула меня по левому плечу, развернув на 90 градусов. А я все еще не мог стрелять. В эти решающие моменты я понял, насколько мне дорога Спри, и как она сейчас меня выручала. Грохнул еще один выстрел, пуля прошла мимо – Спри не позволяла ему прицелиться. Она отчаянно боролась за мою жизнь. Вот она изловчилась и резко ударила острым каблуком по ноге удерживавшего ее мужчину. Он взвыл от боли, дернулся, на какой-то миг отвел от меня смертоносное оружие, но в следующий момент вновь направил его на меня. И тут Спри саданула его локтем в живот и вывернулась, оттолкнув Лжероманеля на полметра в сторону.
Для меня этого было вполне достаточно. Я всадил в сукиного сына три пули. Одну, вторую, третью. В его атласном халате одно за другим обозначились два дымящихся отверстия: одно в паху, другое – в левой стороне груди, третья пуля впилась точно в острый кадык, перебив каротидную артерию. Кровь фонтаном брызнула из его горла и мгновенно залила белоснежный ковер, пока он медленно падал лицом вниз.
Как в замедленной съемке наблюдал я за тем, как подкосились его ноги, словно кто-то разом перерезал ему все сухожилия, он упал на колени, потом плюхнулся носом в ковер. Последней на него опустилась рука с крепко зажатым в ней револьвером. Он так и лежал лицом вниз, широко раскинув конвульсивно подрагивающие руки и ноги. Мне даже показалось, что он пытается встать. Но скорее всего это отлетала его черная душонка. Вот он затих, вцепившись когтистыми пальцами в ворс ковра.
Я подошел к нему, вернее, к мертвому телу и с отвращением отшвырнул ногой револьвер, который он все же отпустил в момент смерти. Спри испустила истошный вопль. Куда-то побежала. Меня же душила такая ярость, что я едва сдержался, чтобы не всадить в этого подонка еще пулю. Однако вместо этого я принялся ругать его последними словами, которые являются первыми в среде морских пехотинцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Он окинул меня безразличным взглядом, сдержанно кивнул и, переведя взгляд притушенных глаз на Спри, произнес мягким хрипловатым голосом:
– Это действительно ты? Неужели ты, моя маленькая бедная девочка?
Момент был очень патетический: ни дать ни взять кульминационная сцена из какой-нибудь «слезовыжималки». Казалось, никто не знал, как продолжить эту душещипательную немую сцену, от которой вместо того, чтобы увлажнились глаза, у меня почему-то зачесалась задница. Романель стоял, засунув руку в карман просторного халата, протянув вторую Спри ладонью вверх, как будто предлагал ей бесценный дар. Я прошел дальше в комнату и скромно отошел в сторону, давая родственникам возможность «обнюхаться» и излить свои давно забытые чувства. Доктор Симпсон задержался где-то сзади. Спри сделала несколько шагов к отцу и замерла.
После долгой драматической паузы она произнесла:
– Да, папа. Я Мишель... Спри.
Она сделала еще пару шагов вперед, и Романель порывисто взял ее руки в свои, произнес что-то нежное, чего я не расслышал. Судя по слезоточивым мелодрамам, это должно было быть что-то типа: «Как я долго искал тебя, доченька», или что-то в том же духе.
Счастливый отец нерешительно обнял дочь за плечи свободной рукой, и на минуту они замерли, то ли, как наконец-то соединившиеся родственные души, то ли, как бойцы перед началом схватки.
Я глянул через стеклянные двери на зеленый внутренний двор и ярко-голубой бассейн. В стекле огромных, во всю стену, аркадских скользящих дверей отразилась идиллическая картина обнимающихся отца и дочери, доктор безмолвным изваянием застыл позади меня на пороге комнаты. Я почувствовал какую-то фальшь в этой затянувшейся мизансцене и внутренне подобрался.
Я никак не мог понять, что меня беспокоило, но странное предчувствие не покидало меня. Оно происходило не из того, что я не был абсолютно уверен в том, что передо мной действительно Романель, и не из-за присутствия толстяка за спиной, назвавшегося доктором Симпсоном. Мой внутренний дискомфорт основывался на другом факторе, возможно, даже нескольких.
Во всяком случае, я не вынимал из кармана руку, сжимавшую рукоятку пистолета, с указательным пальцем на спусковом крючке. Все замедлилось, почти остановилось. Кроме свербящей мозг мысли.
Во время нашего второго утреннего разговора Романель не попросил к телефону Спри, с которой не говорил 20 лет и по которой «страшно соскучился». Странно... Противоестественно, но не противозаконно. Возможно, просто растерялся.
И второе, что на протяжении всей беседы он ни разу не назвал меня просто «Скотт», только «мистер Скотт». Так во время нашего первого телефонного разговора он обращался ко мне исключительно в моменты скрытой обиды, раздражения, угрозы. А тут чересчур официально – вежливое «мистер Скотт». Непонятно.
Мне опять почудился слабый запах апельсинового цвета. Откуда бы ему взяться? Ведь в это время цитрусовые не цветут, разве что в оранжерее. Но точно такой же запах я ощутил в то время, когда обходил дом. Тогда я не заметил ничего подозрительного, что само по себе уже настораживало. Учитывая утреннюю стычку в Хол-Манчестер-билдинг, я вполне логично ожидал засады где-нибудь в кустах. Но нас никто не поджидал. Во всяком случае, снаружи. Следовательно, опасность подстерегала...
В стекле отразилось какое-то быстрое движение, и что-то блеснуло, как глаз змеи, там, где стояли Романель и Спри. Но я уже начал движение, не думая, чисто автоматически. Выхватил револьвер и резко повернулся к застывшей в напряженной позе паре.
Короткий ствол «смит-и-вессона» был направлен в пол, готовый в любую минуту взлететь на линию огня. Романель крепко прижал Спри к себе, в то время как его вторая рука была вытянута и направлена на меня, а в ней, словно змея, поблескивал тяжелый револьвер, из которого в следующий момент вырвалось пламя выстрела.
Спри пыталась высвободиться из железного объятия, и только потому он промахнулся. Пуля просвистела у меня над головой, пробив стеклянные двери. На меня посыпался град осколков, которые меня, однако, не потревожили.
Я вскинул руку, однако выстрелить не смог, поскольку нападавший прикрывался отчаянно сопротивлявшейся Спри. Он выстрелил еще раз, пуля царапнула меня по левому плечу, развернув на 90 градусов. А я все еще не мог стрелять. В эти решающие моменты я понял, насколько мне дорога Спри, и как она сейчас меня выручала. Грохнул еще один выстрел, пуля прошла мимо – Спри не позволяла ему прицелиться. Она отчаянно боролась за мою жизнь. Вот она изловчилась и резко ударила острым каблуком по ноге удерживавшего ее мужчину. Он взвыл от боли, дернулся, на какой-то миг отвел от меня смертоносное оружие, но в следующий момент вновь направил его на меня. И тут Спри саданула его локтем в живот и вывернулась, оттолкнув Лжероманеля на полметра в сторону.
Для меня этого было вполне достаточно. Я всадил в сукиного сына три пули. Одну, вторую, третью. В его атласном халате одно за другим обозначились два дымящихся отверстия: одно в паху, другое – в левой стороне груди, третья пуля впилась точно в острый кадык, перебив каротидную артерию. Кровь фонтаном брызнула из его горла и мгновенно залила белоснежный ковер, пока он медленно падал лицом вниз.
Как в замедленной съемке наблюдал я за тем, как подкосились его ноги, словно кто-то разом перерезал ему все сухожилия, он упал на колени, потом плюхнулся носом в ковер. Последней на него опустилась рука с крепко зажатым в ней револьвером. Он так и лежал лицом вниз, широко раскинув конвульсивно подрагивающие руки и ноги. Мне даже показалось, что он пытается встать. Но скорее всего это отлетала его черная душонка. Вот он затих, вцепившись когтистыми пальцами в ворс ковра.
Я подошел к нему, вернее, к мертвому телу и с отвращением отшвырнул ногой револьвер, который он все же отпустил в момент смерти. Спри испустила истошный вопль. Куда-то побежала. Меня же душила такая ярость, что я едва сдержался, чтобы не всадить в этого подонка еще пулю. Однако вместо этого я принялся ругать его последними словами, которые являются первыми в среде морских пехотинцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106