Припоминаешь это имя? Там всем распоряжается он и председатель попечительского совета доктор Блисс. Филипп Блисс. Да что там, частично он принадлежит и мне. Такой ответ тебя удовлетворяет?
– Вполне. Ладно, больше у меня вопросов нет. Остальную информацию мне предоставил Уортингтон с твоих слов, думаю.
– Так точно.
– И последнее. Ты случайно не помнишь полное девичье имя твоей жены, дату и место вашей женитьбы, имя человека, за которого она вышла замуж после вашего развода. Твоего преемника, я хочу сказать.
– Вообще-то, их у нее было несколько, и счет еще не закрыт. Думаю, сейчас она готова сожрать мужа номер пять...
– Оставим остальных «счастливчиков» в покое. Меня интересует номер второй, а также место, где родилась Мишель... Спри.
Какая-то важная мысль мелькнула у меня в голове. Романель сказал, что когда он познакомился со своей будущей женой, ее звали Николь Элейн Монтапер, и, возможно, было бы лучше, если бы она оставила свою девичью фамилию. Он вспомнил дату их бракосочетания в Форт Лодердейл в штате Флорида, где и родилась Мишель Эспри Романель, в восточно-лодердейлской больнице. Однако ему так и не удалось припомнить ее быстроменяющиеся фамилии, на которые он высылал чеки в разные концы страны, то есть как звали всех ее многочисленных спутников жизни, кроме последнего – Ветча, за которого она вышла замуж и жила до последнего времени в Рино, штат Невада. Этот факт мало чем мог мне помочь. Если Мишель взяла какую-нибудь другую фамилию после развода родителей, то скорее всего это должна была быть фамилия ее отчима, а не последующих трех-четырех мужей Николь.
– В информации, представленной мне Бентли Уортингтоном, сказано только, что в настоящее время фамилия Мишели не Романель. Это точно? Скажи, это лишь предположение, или же ты наверняка знаешь, что она сменила свою первородную фамилию?
– Это факт. Она сменила фамилию спустя год-два после того, как я ушел от них. Николь позаботилась об этом. – После паузы он продолжил: – Понимаю, куда ты клонишь, Скотт. Наверное, мне следует подробнее объяснить ситуацию, сложившуюся в тот момент. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что мне все осточертело и я ушел. Оставил жену, ребенка и вновь стал вольным орлом, хотя, насколько я знаю, орлы так не поступают. Конечно, это был мой не самый благородный поступок, но я не ищу себе оправданий. Я уже говорил тебе, что посылал им деньги примерно раз в полгода, в год – это уж наверняка. Таким образом, я разговаривал со своей бывшей подругой раз, два раза в год в течение двадцати лет. Каждый такой разговор старил меня на год или два. Таким образом, сейчас мне должно быть лет 99. Ты же не дашь мне столько, а?
– Ты мог меня надуть, подделав голос под 66-летнего мужчину.
– Обижаешь, мне меньше... Ну так вот. Я поддерживал себя бифштексами с кровью, овощами и тремя порциями «Джека Дениеля» перед тем, как позвонить ей, или же в предчувствии ее звонка. О Бог, мне действительно нужны были силы, чтобы вновь и вновь выслушивать ее визгливые упреки во всех смертных грехах, которые я совершил с того времени, как впервые испачкал пеленку. Первые пару лет я просил ее передать привет Спри, но она начинала орать всякие гадости, и мне пришлось прекратить передавать приветы дочке, справляться о ее здоровье и пытаться дать ей понять, что я очень сожалею о случившемся. – Романель опять натужно закашлялся. – Николь, моя нежная, сладкая Николь, которая на том свете будет наставницей Лукреции Борджиа по части подлости и изящной словесности, сообщила мне, что призналась своей дочери в том, что произвела ее на свет в результате деления, как амеба. И, конечно же, она напела Мишели, что за отвратное чудовище ее так называемый папаша Клод Романель, он же Джек Потрошитель. – Романель опять помолчал, предаваясь невеселым воспоминаниям. – Короче, я не знаю теперешней фамилии Мишели, но то, что она не Романель, – это точно.
– У меня появилась мысль, мистер Романель, – осторожно начал я. – Когда я разговаривал с Бентли Уортингтоном, то скорее от отчаяния, чем от большого ума, предложил: «А что, если мы дадим объявление о том, что разыскивается Мишель, та единственная во всей Вселенной?» Однако теперь, когда появился еще один ориентир в виде Спри, эта идея уже не кажется мне такой безнадежной. Мишелей с детским прозвищем Спри, наверное, не так много в Лос-Анджелесе. По-моему, это может сработать. Во всяком случае, значительно сузит круг поиска. Иначе ума не приложу с какого конца браться за это дело.
– Ну... возможно... – Неуверенное молчание в течение нескольких секунд. Затем мягко, как бы рассуждая с самим собой: – Ни один из этих сукиных сынов не может знать, как мы называли Мишель сто лет назад. По-моему, вполне безопасно. – Потом с нормальной громкостью Романель добавил: – Валяй, Скотт. А вдруг да поможет?
– О'кей. Последний вопрос. Прошло все-таки двадцать лет. Возможно, ты и не узнаешь свою дочь, когда увидишь. У меня же нет никаких ее примет. Может быть, в детстве у нее было что-нибудь, отличающее ее от других? Что-нибудь такое, по чему ее можно идентифицировать сейчас?
– Особые приметы?
– Шрамы, родинки, родимые пятна, бородавки на носу, волосы на ушах. Словом, хоть что-то, за что можно зацепиться.
– Точно! Родимое пятно. Вот здесь на груди.
– Не вижу. Где ты сказал?
– Небольшое светло-коричневое пятно. Оно должно быть заметно на фотографии, что я передал Уортингтону. Надеюсь, она у тебя?
– Да. Сейчас, минутку.
Я взял со стола старую выцветшую фотографию, скривил лицо, подражая кислому выражению лица гадкого утенка, и взглянул на нее внимательно. Действительно, что-то вроде родимого пятна на левой стороне груди пониже соска. Совсем небольшое, едва различимое. Сначала я подумал, что это дефект негатива или мушка. Хотя нет, скорее это должна была быть бабочка приличного размера. Я поднес фотографию ближе к глазам. На маленькой Мишели это пятно должно было быть размером 1,5 на 2,5 сантиметра. Неправильной формы, похожее на толстого головастика с хвостиком.
– Так и есть. Родимое пятно. Это уже кое-что! – радостно объявил я Романелю. – Ты, конечно, понимаешь, что на это объявление могут отозваться десятки мнимых Мишелей. Теперь-то я смогу попытать их насчет девичьей фамилии матери, этого пятна и таким образом вывести на чистую воду.
– Хм, – многозначительно хмыкнул Романель. – Знаешь, Скотт, пока ты говорил, я тут думал о том, о сем. Вспомнились те дни, когда впервые встретился с будущей матерью Мишели...
Я подумал, к чему он клонит. Он говорил речитативом, чуть ли не мечтательно.
– Возможно, я был не совсем справедлив и чересчур резок в комментариях насчет моей скандальной кошелки, я имею в виду Николь... Честно признаться, первые пару лет были не такими уж плохими, и во многом, вероятно, виноват я сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Вполне. Ладно, больше у меня вопросов нет. Остальную информацию мне предоставил Уортингтон с твоих слов, думаю.
– Так точно.
– И последнее. Ты случайно не помнишь полное девичье имя твоей жены, дату и место вашей женитьбы, имя человека, за которого она вышла замуж после вашего развода. Твоего преемника, я хочу сказать.
– Вообще-то, их у нее было несколько, и счет еще не закрыт. Думаю, сейчас она готова сожрать мужа номер пять...
– Оставим остальных «счастливчиков» в покое. Меня интересует номер второй, а также место, где родилась Мишель... Спри.
Какая-то важная мысль мелькнула у меня в голове. Романель сказал, что когда он познакомился со своей будущей женой, ее звали Николь Элейн Монтапер, и, возможно, было бы лучше, если бы она оставила свою девичью фамилию. Он вспомнил дату их бракосочетания в Форт Лодердейл в штате Флорида, где и родилась Мишель Эспри Романель, в восточно-лодердейлской больнице. Однако ему так и не удалось припомнить ее быстроменяющиеся фамилии, на которые он высылал чеки в разные концы страны, то есть как звали всех ее многочисленных спутников жизни, кроме последнего – Ветча, за которого она вышла замуж и жила до последнего времени в Рино, штат Невада. Этот факт мало чем мог мне помочь. Если Мишель взяла какую-нибудь другую фамилию после развода родителей, то скорее всего это должна была быть фамилия ее отчима, а не последующих трех-четырех мужей Николь.
– В информации, представленной мне Бентли Уортингтоном, сказано только, что в настоящее время фамилия Мишели не Романель. Это точно? Скажи, это лишь предположение, или же ты наверняка знаешь, что она сменила свою первородную фамилию?
– Это факт. Она сменила фамилию спустя год-два после того, как я ушел от них. Николь позаботилась об этом. – После паузы он продолжил: – Понимаю, куда ты клонишь, Скотт. Наверное, мне следует подробнее объяснить ситуацию, сложившуюся в тот момент. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что мне все осточертело и я ушел. Оставил жену, ребенка и вновь стал вольным орлом, хотя, насколько я знаю, орлы так не поступают. Конечно, это был мой не самый благородный поступок, но я не ищу себе оправданий. Я уже говорил тебе, что посылал им деньги примерно раз в полгода, в год – это уж наверняка. Таким образом, я разговаривал со своей бывшей подругой раз, два раза в год в течение двадцати лет. Каждый такой разговор старил меня на год или два. Таким образом, сейчас мне должно быть лет 99. Ты же не дашь мне столько, а?
– Ты мог меня надуть, подделав голос под 66-летнего мужчину.
– Обижаешь, мне меньше... Ну так вот. Я поддерживал себя бифштексами с кровью, овощами и тремя порциями «Джека Дениеля» перед тем, как позвонить ей, или же в предчувствии ее звонка. О Бог, мне действительно нужны были силы, чтобы вновь и вновь выслушивать ее визгливые упреки во всех смертных грехах, которые я совершил с того времени, как впервые испачкал пеленку. Первые пару лет я просил ее передать привет Спри, но она начинала орать всякие гадости, и мне пришлось прекратить передавать приветы дочке, справляться о ее здоровье и пытаться дать ей понять, что я очень сожалею о случившемся. – Романель опять натужно закашлялся. – Николь, моя нежная, сладкая Николь, которая на том свете будет наставницей Лукреции Борджиа по части подлости и изящной словесности, сообщила мне, что призналась своей дочери в том, что произвела ее на свет в результате деления, как амеба. И, конечно же, она напела Мишели, что за отвратное чудовище ее так называемый папаша Клод Романель, он же Джек Потрошитель. – Романель опять помолчал, предаваясь невеселым воспоминаниям. – Короче, я не знаю теперешней фамилии Мишели, но то, что она не Романель, – это точно.
– У меня появилась мысль, мистер Романель, – осторожно начал я. – Когда я разговаривал с Бентли Уортингтоном, то скорее от отчаяния, чем от большого ума, предложил: «А что, если мы дадим объявление о том, что разыскивается Мишель, та единственная во всей Вселенной?» Однако теперь, когда появился еще один ориентир в виде Спри, эта идея уже не кажется мне такой безнадежной. Мишелей с детским прозвищем Спри, наверное, не так много в Лос-Анджелесе. По-моему, это может сработать. Во всяком случае, значительно сузит круг поиска. Иначе ума не приложу с какого конца браться за это дело.
– Ну... возможно... – Неуверенное молчание в течение нескольких секунд. Затем мягко, как бы рассуждая с самим собой: – Ни один из этих сукиных сынов не может знать, как мы называли Мишель сто лет назад. По-моему, вполне безопасно. – Потом с нормальной громкостью Романель добавил: – Валяй, Скотт. А вдруг да поможет?
– О'кей. Последний вопрос. Прошло все-таки двадцать лет. Возможно, ты и не узнаешь свою дочь, когда увидишь. У меня же нет никаких ее примет. Может быть, в детстве у нее было что-нибудь, отличающее ее от других? Что-нибудь такое, по чему ее можно идентифицировать сейчас?
– Особые приметы?
– Шрамы, родинки, родимые пятна, бородавки на носу, волосы на ушах. Словом, хоть что-то, за что можно зацепиться.
– Точно! Родимое пятно. Вот здесь на груди.
– Не вижу. Где ты сказал?
– Небольшое светло-коричневое пятно. Оно должно быть заметно на фотографии, что я передал Уортингтону. Надеюсь, она у тебя?
– Да. Сейчас, минутку.
Я взял со стола старую выцветшую фотографию, скривил лицо, подражая кислому выражению лица гадкого утенка, и взглянул на нее внимательно. Действительно, что-то вроде родимого пятна на левой стороне груди пониже соска. Совсем небольшое, едва различимое. Сначала я подумал, что это дефект негатива или мушка. Хотя нет, скорее это должна была быть бабочка приличного размера. Я поднес фотографию ближе к глазам. На маленькой Мишели это пятно должно было быть размером 1,5 на 2,5 сантиметра. Неправильной формы, похожее на толстого головастика с хвостиком.
– Так и есть. Родимое пятно. Это уже кое-что! – радостно объявил я Романелю. – Ты, конечно, понимаешь, что на это объявление могут отозваться десятки мнимых Мишелей. Теперь-то я смогу попытать их насчет девичьей фамилии матери, этого пятна и таким образом вывести на чистую воду.
– Хм, – многозначительно хмыкнул Романель. – Знаешь, Скотт, пока ты говорил, я тут думал о том, о сем. Вспомнились те дни, когда впервые встретился с будущей матерью Мишели...
Я подумал, к чему он клонит. Он говорил речитативом, чуть ли не мечтательно.
– Возможно, я был не совсем справедлив и чересчур резок в комментариях насчет моей скандальной кошелки, я имею в виду Николь... Честно признаться, первые пару лет были не такими уж плохими, и во многом, вероятно, виноват я сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106