Тотчас же рядом останавливается вождь, открывает рот, зажимает губами одну часть «икса», а другую вставляет в ноздрю. Колдун делает то же самое, и так они стоят неподвижно, лицом к лицу и делают глубокие вдохи. Церемония заканчивается одновременным резким выдыханием.
Начинается музыка, и кортежnote 157 направляется к прибрежным скалам. Простые смертные с наслаждением курят сигары толщиной в кулак и длиной чуть ли не в человеческую руку. Курение вдвоем – прерогативаnote 158 высших сановников племени.
Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.
Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.
Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитамиnote 159.
Колдун, как главный церемониймейстерnote 160, поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди гротаnote 161, в то время как мужская половина отправилась дальше.
Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.
В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.
В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.
Этот шедеврnote 162, созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.
Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.
Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.
Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрацииnote 163 сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.
Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделениеnote 164.
Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.
Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.
Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатидыnote 165.
Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых – увы! – были одеты по-европейски. Четвертый – почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.
– Мне кажется, – вполголоса по-французски произнес один из связанных, – что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?
– Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!
– Слушаю, дядя!
– В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.
– Не говорите так, – отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.
– Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?
– Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и… о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!
– Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, – глухо зашептал Жан-Мари.
– Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычникиnote 166 принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?
– Это паталосы…
– Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?
– Да!
– Черт побери! Валяться здесь и не иметь возможности пошевельнуть ни рукой, ни ногой!.. Не иметь возможности врезать этим макакамnote 167, швырнуть в них камень… Только ждать, когда тебя поджарят и подадут с гарниром из вкусных бататов…
– А все-таки взгляните, как здесь красиво. Похоже, что это из золота, настоящего золота. Его здесь, наверное, столько, что хватило бы на сто тысяч кораблей! На целый флот!
– А уж на рыболовецкое судно и подавно! А, Беник?..
– Да!.. И махнуть бы в Роскоф!..
– В родную Бретань…
– А бедняга месье Феликс…
Тем временем паталосы с любопытством внимали разговору, в котором не понимали ни слова. Удовлетворив любопытство, они завопили еще сильнее прежнего. Вожделение вновь загорелось на их лицах. Скоро начнется праздник.
Колдун поднес к губам флейту и заиграл свою жуткую мелодию. Индейцы, и без того подогретые выпитым за день, постепенно начали раскачиваться из стороны в сторону и трясти головами.
Понемногу ритм ускорялся. Движения танцоров становились быстрее. Украшения из человеческих костей издавали зловещие звуки.
Внезапно все остановились, а затем выстроились друг за другом. Вперед вышли вождь и колдун и взялись за иксообразный инструмент. Вся церемония повторилась.
После этого паталосы на редкость синхронноnote 168 подняли вверх руки с кастетамиnote 169 и с грохотом швырнули оружие оземь, потом стали приподнимать то одну, то другую ногу, откидывались назад, нагибались вперед, падали на колени, вскакивали, замирали, подобно статуям, и кричали, страшно, воинственно кричали.
Схватив факелы, индейцы сгрудились вокруг пленников и снова начали свои пляски.
Они прохаживались между четырьмя мужчинами, лежавшими в метре один от другого. Бесконечная, неразрывная цепь вилась и вилась, как змея. Пламя факелов придавало этим демонам еще более страшный и свирепый вид.
Наконец их неистовство достигло верхней точки. Все бросились к пленникам, сумасшедше сверкая глазами, что-то крича, скрипя зубами. К лицам жертв поднесли факелы, да так близко, что едва их не спалили. Глазам пытаемых стало невыносимо больно.
Но это еще был не конец. Чудовищные приготовления продолжались.
Колдун подал знак своему помощнику, и тот протянул бутылочную тыкву, которая тоже, видимо, составляла элемент колдовской церемонии.
Чародей откупорил тыкву и опустил большой палец в белую жидкость. Затем подал сигнал вождю, который приблизился и замер с серьезным видом.
С необычайной ловкостью колдун провел по его рукам и груди пальцем, намоченным чем-то белым, нарисовав на теле кости скелета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Начинается музыка, и кортежnote 157 направляется к прибрежным скалам. Простые смертные с наслаждением курят сигары толщиной в кулак и длиной чуть ли не в человеческую руку. Курение вдвоем – прерогативаnote 158 высших сановников племени.
Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.
Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.
Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитамиnote 159.
Колдун, как главный церемониймейстерnote 160, поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди гротаnote 161, в то время как мужская половина отправилась дальше.
Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.
В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.
В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.
Этот шедеврnote 162, созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.
Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.
Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.
Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрацииnote 163 сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.
Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделениеnote 164.
Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.
Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.
Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатидыnote 165.
Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых – увы! – были одеты по-европейски. Четвертый – почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.
– Мне кажется, – вполголоса по-французски произнес один из связанных, – что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?
– Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!
– Слушаю, дядя!
– В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.
– Не говорите так, – отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.
– Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?
– Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и… о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!
– Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, – глухо зашептал Жан-Мари.
– Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычникиnote 166 принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?
– Это паталосы…
– Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?
– Да!
– Черт побери! Валяться здесь и не иметь возможности пошевельнуть ни рукой, ни ногой!.. Не иметь возможности врезать этим макакамnote 167, швырнуть в них камень… Только ждать, когда тебя поджарят и подадут с гарниром из вкусных бататов…
– А все-таки взгляните, как здесь красиво. Похоже, что это из золота, настоящего золота. Его здесь, наверное, столько, что хватило бы на сто тысяч кораблей! На целый флот!
– А уж на рыболовецкое судно и подавно! А, Беник?..
– Да!.. И махнуть бы в Роскоф!..
– В родную Бретань…
– А бедняга месье Феликс…
Тем временем паталосы с любопытством внимали разговору, в котором не понимали ни слова. Удовлетворив любопытство, они завопили еще сильнее прежнего. Вожделение вновь загорелось на их лицах. Скоро начнется праздник.
Колдун поднес к губам флейту и заиграл свою жуткую мелодию. Индейцы, и без того подогретые выпитым за день, постепенно начали раскачиваться из стороны в сторону и трясти головами.
Понемногу ритм ускорялся. Движения танцоров становились быстрее. Украшения из человеческих костей издавали зловещие звуки.
Внезапно все остановились, а затем выстроились друг за другом. Вперед вышли вождь и колдун и взялись за иксообразный инструмент. Вся церемония повторилась.
После этого паталосы на редкость синхронноnote 168 подняли вверх руки с кастетамиnote 169 и с грохотом швырнули оружие оземь, потом стали приподнимать то одну, то другую ногу, откидывались назад, нагибались вперед, падали на колени, вскакивали, замирали, подобно статуям, и кричали, страшно, воинственно кричали.
Схватив факелы, индейцы сгрудились вокруг пленников и снова начали свои пляски.
Они прохаживались между четырьмя мужчинами, лежавшими в метре один от другого. Бесконечная, неразрывная цепь вилась и вилась, как змея. Пламя факелов придавало этим демонам еще более страшный и свирепый вид.
Наконец их неистовство достигло верхней точки. Все бросились к пленникам, сумасшедше сверкая глазами, что-то крича, скрипя зубами. К лицам жертв поднесли факелы, да так близко, что едва их не спалили. Глазам пытаемых стало невыносимо больно.
Но это еще был не конец. Чудовищные приготовления продолжались.
Колдун подал знак своему помощнику, и тот протянул бутылочную тыкву, которая тоже, видимо, составляла элемент колдовской церемонии.
Чародей откупорил тыкву и опустил большой палец в белую жидкость. Затем подал сигнал вождю, который приблизился и замер с серьезным видом.
С необычайной ловкостью колдун провел по его рукам и груди пальцем, намоченным чем-то белым, нарисовав на теле кости скелета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121