Потерял сознание, но всего на несколько минут — может, на десять, не больше. А когда очнулся…
Народу на пятачке у открытых ворот вдовы Параши набилось великое множество. Человек сто примерно. Тут были и слуги вдовы (им достались места в первых рядах), и жители близлежащей деревни, и дворовые папаши Гаврилы, и десяток опричников, что называется, при исполнении. Стоял там и уже знакомый мне мельник Федя — судя по связанным сзади руками, его снова захомутали опричники.
Благочестивый богатырь Георгий, воодушевленный вниманием публики, веселился вовсю. То принимал картинную позу, ставя ногу на поверженного отрока, как на охотничий трофей, то хлопал Гаврилу перчаткой по широкой спине, имитируя процесс выбивания пыли; даже один раз — когда оглушенный сын воеводы Ивана умудрился подняться на четвереньки — оседлал побитого противники и для потехи пришпоривал его, цокал и натягивал воображаемые поводья. Каждую выходку Георгия народ встречал взрывом хохота.
Мне сразу вспомнились собственные инструкции, выданные Гавриле перед боем:
«…Очень важно, чтобы Оксана увидела: вы случайно повздорили, подрались и ты накостылял богатырю всея Руси по шее без всякого почтения. Попытайся также нанести ему как можно более позорные повреждения. Чем смешнее будет выглядеть поверженный противник, тем лучше. Запомни — ничего непригляднее опровергнутого авторитета нет. Осрами его, понял?..»
Осрамил, нечего сказать…
А паскудная девица Оксана, между прочим, аж до слез хохотала, едва не вываливаясь из своего окошка. И не она одна, конечно. Ржали слуги. Покатывались деревенские жители. Хихикали в кулачок дворовые Гаврилиного отца. Гоготали опричники, не замечая, кстати, того, что мельник Федя, пригнувшись, несется от них в сторону ближайшего леса. Опять ушел, проныра такой, от возмездия!..
Затем толпу лошадиными грудями раздвинули несколько всадников. Один из них — дородный мужичина с гигантской палицей на боку — спрыгнул с коня, подбежал к богатырю Георгию и взволнованно заговорил, жестикулируя.
О чем говорил всадник с богатырем, я не слышал — в ушах у меня всё еще звенело после сильного удара. Но очень быстро я понял, что этот, с палицей, и есть гневливый батюшка Гаврилы воевода Иван Степняк.
Выслушав воеводу, Георгий отошел в сторону и, скрестив на груди руки, остановился в позе наблюдателя. Теперь действовал Иван Степняк. Одним мощным движением он вздернул непутевого отпрыска на ноги, присел и перебросил громадную сыновью тушу через колено. Поколебался немного и, решившись, сдернул с Гаврилы портки, обнажив белую задницу, размером многократно превосходившую лоб слона.
Толпа восторженно взвыла. Кто-то вложил в руку воеводы кожаный ремень…
Когда началась порка, я зажмурился. Толпа многоголосо ревела. Гаврила выл по-белужьи. Оксана заливалась смехом…
Я отвернулся — это ведь был не только позор отрока, но и мой тоже!.. Никогда раньше, клянусь собственными рогами, такого не случалось! Ужас, просто ужас!
Кое-как нашел в себе силы и прочитал заклинание, вызывая дождь. Получился настоящий ливень, да какой! С грозой, с молнией, с полным затемнением неба и исчезновением солнца за лиловыми тучами — настоящее бесовское светопреставление!..
Народ с воплями разбежался кто куда. Папаша-воевода быстренько прекратил экзекуцию. Богатырь Георгий укрылся от дождя под брюхом своего коня. Оксана захлопнула ставни. Гаврила поднялся, подтянул портки и со всего духу кинулся бежать — никто его не преследовал… Я, всё еще оставаясь невидимым для всех (кроме Георгия), ринулся вслед за детиной.
Никакого труда не составляло догадаться, куда бежит Гаврила: к бабке Заманихе — куда же еще? Для него теперь лесная избушка ведьмы — самое безопасное место на всем белом свете!..
Уже возле избушки заклинание моей невидимости иссякло. Обезумевший от позора и горя Гаврила набросился на меня с кулаками. Пришлось принять кое-какие меры…
* * *
— Урррою!!! — ревел Гаврила. — Нечисть поганая, противники добрых людей! Опозорили, осрамили! Обманули! Убью!!!
— Жабу в рот, — снова предложила Заманиха. — У меня уже уши заложило от его крика.
— Ничего, — успокоил я, — надолго его не хватит. Уже два часа буйствует. Скоро затихнет. Должен же он когда-нибудь устать и угомониться?
Гаврила громоподобным воплем немедленно объявил о том, что угомонится он нескоро. Я с сомнением посмотрел на веревку, стягивавшую ноги детины, другой конец ее привязан был к толстенной ветви дуба, произраставшего в нескольких шагах от избушки Заманихи. Гаврила болтался на привязи вниз головой, как Буратино, и орал во всю мощь своих тренированных легких раненым носорогом.
Вовремя я его стреножил! Иначе он бы здесь всё разнес. Мне б рога посшибал, а бабку Заманиху на этот самый дуб загнал, как плешивую кошку, и избушку ее с землей сровнял бы.
— Слушай, друг! — попробовал я успокоить неистовствовавшего отрока. — Не всё еще потеряно! Мы проиграли битву, но не войну! У нас договор подписан с тобой?..
— Знать не хочу никакой договор! Отпустите меня! То в козла обратили, то на всеобщее посмешище выставили! Вместо того чтобы Оксану в меня влюбить! Опустите!
— А раз подписали договор, то и беспокоиться не о чем! — договорил я, без твердой, впрочем, уверенности в голосе. — Будет Оксана твоей, будет. Ну посмешил народ — с кем не бывает? Небольшая осечка вышла… В следующий раз будем действовать осмотрительнее…
— Не будет следующего раза! Не хочу больше! Я вас всех убью! И Георгия убью! А Оксану украду! Бабку из избушки выгоню, буду здесь с Оксаной жить! Никого и близко не подпущу! Сволочи! Нечисть! Бесовщина! Проклятие рода человеческого!
— Прыткий какой! — возмутилась Заманиха. — Выгонит он меня из дома, а сам здесь со своей кралей поселится… Да я ему сейчас!..
— Цыц! — прикрикнул я на нее. — Пошли в горницу. Пообедаем, пока отрок в ум войдет. Да подумаем о том, как нам дальше быть…
«Вообще-то, — вдруг пришла мне в голову мысль, — чего тут думать? Надо за советом и помощью обращаться к старшему товарищу! К Филимону то есть… Он в здешних местах уже давно, публику местную знает, может, чего и подскажет…»
— Нет, бабка, — сказал я, остановившись по пути к избушке, — обед отменяется… Я отлучусь ненадолго, а ты пока присмотри за отроком. Скоро буду.
— Присмотрю, присмотрю, — обрадовалась Заманиха. — Ужо я!.. Жабу в рот!
— И пальцем клиента не тронь! Ему и так досталось сегодня. А если чего учудишь — в контору сообщу, чтобы тебя в должности понизили, лишив места оператора-консультанта! — пригрозил я. — Будешь кикиморой на болоте выть, заплутавших путников пугать!
Ведьма моментально съежилась, пробормотала какое-то проклятие и запрыгнула в свою избушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Народу на пятачке у открытых ворот вдовы Параши набилось великое множество. Человек сто примерно. Тут были и слуги вдовы (им достались места в первых рядах), и жители близлежащей деревни, и дворовые папаши Гаврилы, и десяток опричников, что называется, при исполнении. Стоял там и уже знакомый мне мельник Федя — судя по связанным сзади руками, его снова захомутали опричники.
Благочестивый богатырь Георгий, воодушевленный вниманием публики, веселился вовсю. То принимал картинную позу, ставя ногу на поверженного отрока, как на охотничий трофей, то хлопал Гаврилу перчаткой по широкой спине, имитируя процесс выбивания пыли; даже один раз — когда оглушенный сын воеводы Ивана умудрился подняться на четвереньки — оседлал побитого противники и для потехи пришпоривал его, цокал и натягивал воображаемые поводья. Каждую выходку Георгия народ встречал взрывом хохота.
Мне сразу вспомнились собственные инструкции, выданные Гавриле перед боем:
«…Очень важно, чтобы Оксана увидела: вы случайно повздорили, подрались и ты накостылял богатырю всея Руси по шее без всякого почтения. Попытайся также нанести ему как можно более позорные повреждения. Чем смешнее будет выглядеть поверженный противник, тем лучше. Запомни — ничего непригляднее опровергнутого авторитета нет. Осрами его, понял?..»
Осрамил, нечего сказать…
А паскудная девица Оксана, между прочим, аж до слез хохотала, едва не вываливаясь из своего окошка. И не она одна, конечно. Ржали слуги. Покатывались деревенские жители. Хихикали в кулачок дворовые Гаврилиного отца. Гоготали опричники, не замечая, кстати, того, что мельник Федя, пригнувшись, несется от них в сторону ближайшего леса. Опять ушел, проныра такой, от возмездия!..
Затем толпу лошадиными грудями раздвинули несколько всадников. Один из них — дородный мужичина с гигантской палицей на боку — спрыгнул с коня, подбежал к богатырю Георгию и взволнованно заговорил, жестикулируя.
О чем говорил всадник с богатырем, я не слышал — в ушах у меня всё еще звенело после сильного удара. Но очень быстро я понял, что этот, с палицей, и есть гневливый батюшка Гаврилы воевода Иван Степняк.
Выслушав воеводу, Георгий отошел в сторону и, скрестив на груди руки, остановился в позе наблюдателя. Теперь действовал Иван Степняк. Одним мощным движением он вздернул непутевого отпрыска на ноги, присел и перебросил громадную сыновью тушу через колено. Поколебался немного и, решившись, сдернул с Гаврилы портки, обнажив белую задницу, размером многократно превосходившую лоб слона.
Толпа восторженно взвыла. Кто-то вложил в руку воеводы кожаный ремень…
Когда началась порка, я зажмурился. Толпа многоголосо ревела. Гаврила выл по-белужьи. Оксана заливалась смехом…
Я отвернулся — это ведь был не только позор отрока, но и мой тоже!.. Никогда раньше, клянусь собственными рогами, такого не случалось! Ужас, просто ужас!
Кое-как нашел в себе силы и прочитал заклинание, вызывая дождь. Получился настоящий ливень, да какой! С грозой, с молнией, с полным затемнением неба и исчезновением солнца за лиловыми тучами — настоящее бесовское светопреставление!..
Народ с воплями разбежался кто куда. Папаша-воевода быстренько прекратил экзекуцию. Богатырь Георгий укрылся от дождя под брюхом своего коня. Оксана захлопнула ставни. Гаврила поднялся, подтянул портки и со всего духу кинулся бежать — никто его не преследовал… Я, всё еще оставаясь невидимым для всех (кроме Георгия), ринулся вслед за детиной.
Никакого труда не составляло догадаться, куда бежит Гаврила: к бабке Заманихе — куда же еще? Для него теперь лесная избушка ведьмы — самое безопасное место на всем белом свете!..
Уже возле избушки заклинание моей невидимости иссякло. Обезумевший от позора и горя Гаврила набросился на меня с кулаками. Пришлось принять кое-какие меры…
* * *
— Урррою!!! — ревел Гаврила. — Нечисть поганая, противники добрых людей! Опозорили, осрамили! Обманули! Убью!!!
— Жабу в рот, — снова предложила Заманиха. — У меня уже уши заложило от его крика.
— Ничего, — успокоил я, — надолго его не хватит. Уже два часа буйствует. Скоро затихнет. Должен же он когда-нибудь устать и угомониться?
Гаврила громоподобным воплем немедленно объявил о том, что угомонится он нескоро. Я с сомнением посмотрел на веревку, стягивавшую ноги детины, другой конец ее привязан был к толстенной ветви дуба, произраставшего в нескольких шагах от избушки Заманихи. Гаврила болтался на привязи вниз головой, как Буратино, и орал во всю мощь своих тренированных легких раненым носорогом.
Вовремя я его стреножил! Иначе он бы здесь всё разнес. Мне б рога посшибал, а бабку Заманиху на этот самый дуб загнал, как плешивую кошку, и избушку ее с землей сровнял бы.
— Слушай, друг! — попробовал я успокоить неистовствовавшего отрока. — Не всё еще потеряно! Мы проиграли битву, но не войну! У нас договор подписан с тобой?..
— Знать не хочу никакой договор! Отпустите меня! То в козла обратили, то на всеобщее посмешище выставили! Вместо того чтобы Оксану в меня влюбить! Опустите!
— А раз подписали договор, то и беспокоиться не о чем! — договорил я, без твердой, впрочем, уверенности в голосе. — Будет Оксана твоей, будет. Ну посмешил народ — с кем не бывает? Небольшая осечка вышла… В следующий раз будем действовать осмотрительнее…
— Не будет следующего раза! Не хочу больше! Я вас всех убью! И Георгия убью! А Оксану украду! Бабку из избушки выгоню, буду здесь с Оксаной жить! Никого и близко не подпущу! Сволочи! Нечисть! Бесовщина! Проклятие рода человеческого!
— Прыткий какой! — возмутилась Заманиха. — Выгонит он меня из дома, а сам здесь со своей кралей поселится… Да я ему сейчас!..
— Цыц! — прикрикнул я на нее. — Пошли в горницу. Пообедаем, пока отрок в ум войдет. Да подумаем о том, как нам дальше быть…
«Вообще-то, — вдруг пришла мне в голову мысль, — чего тут думать? Надо за советом и помощью обращаться к старшему товарищу! К Филимону то есть… Он в здешних местах уже давно, публику местную знает, может, чего и подскажет…»
— Нет, бабка, — сказал я, остановившись по пути к избушке, — обед отменяется… Я отлучусь ненадолго, а ты пока присмотри за отроком. Скоро буду.
— Присмотрю, присмотрю, — обрадовалась Заманиха. — Ужо я!.. Жабу в рот!
— И пальцем клиента не тронь! Ему и так досталось сегодня. А если чего учудишь — в контору сообщу, чтобы тебя в должности понизили, лишив места оператора-консультанта! — пригрозил я. — Будешь кикиморой на болоте выть, заплутавших путников пугать!
Ведьма моментально съежилась, пробормотала какое-то проклятие и запрыгнула в свою избушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79