Они вместе вошли в магазин, и Хизер сразу направилась к эскалатору, а Кендис побрела в глубь детского отдела. На часах было уже семь вечера, однако несмотря на относительно поздний час, народа в магазине было не меньше, чем днем. Стараясь не толкать беременных, которые передвигались с медлительной важностью, то и дело замирая на месте и мечтательно глядя на детские колясочки и кроватки, Кендис шла вдоль бесконечных прилавков. Наконец ее внимание привлекла вешалка с крошечными, как будто кукольными, платьицами. Все они были очень нарядными, с расшитым передом и пристегивающимся слюнявчиком. Свернув в ту сторону, она принялась перебирать платьица, внимательно их рассматривая.
– А вот и я! – услышала она голос Хизер.
– Как ты быстро! – удивилась Кендис. – А я думала…
– Просто я точно знала, что мне нужно, – ответила Хизер и слегка порозовела. – Я… собственно говоря, я купила эту вещь для тебя.
– Что-что? – слегка растерявшись, Кендис безропотно взяла небольшой бумажный сверток, который протягивала ей Хизер. – Что ты имеешь в виду? Что значит – для меня?
– Это мой подарок, – сказала Хизер, серьезно глядя на нее. – Ты была очень добра ко мне, Кен, и ты… изменила всю мою жизнь. Если бы не ты, я бы… Словом, все сейчас было бы по-другому.
Кендис смущенно опустила глаза – ей было стыдно перед Хизер, которая понятия не имела о настоящих причинах, которые побудили ее быть доброй и щедрой. Если бы Хизер знала о том, что их дружба основывается на неспокойной совести, разве смотрела бы она на нее сейчас так приветливо и открыто?
Чувствуя глубочайшее отвращение к себе, Кендис вскрыла сверток. Внутри оказалась аккуратная бархатная коробочка, а в ней – изящная и тонкая серебряная ручка.
– Это, конечно, пустяк, – сказала Хизер извиняющимся тоном, – но мне показалось, она должна тебе понравиться. Ты сможешь писать ею свои статьи и интервью.
– Она мне очень, очень нравится! – воскликнула Кендис, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы. – Но, Хизер, ты не должна была…
– Это сущий пустяк по сравнению с тем, что я хотела бы для тебя сделать. – Хизер взяла руку Кендис в свою и крепко сжала. – Я ужасно рада, что встретилась с тобой в баре в тот день. И еще мне кажется, между нами происходит что-то… особенное. А ты как думаешь? Ведь мы с тобой знакомы всего несколько дней – учеба в школе, конечно, не в счет – а мне кажется, что у меня еще никогда не было подруги лучше тебя…
Тут Кендис не сдержалась и, шагнув вперед, порывисто обняла Хизер. Она была глубоко, по-настоящему тронута ее словами.
– Я знаю, твои старые подруги меня недолюбливают, – продолжала шептать ей на ухо Хизер. – Но… для меня это не имеет значения!
Слегка отстранившись, Кендис удивленно воззрилась на Хизер.
– Что ты хочешь сказать? Кто из моих подруг тебя недолюбливает? Почему?!
– Я не знаю, почему, только… Роксане, например, я определенно не нравлюсь. Но пусть это тебя не тревожит – я нисколько не обижаюсь. – Она слегка улыбнулась. – Каждый имеет право на свои симпатии и антипатии, Кен.
– Но ведь это ужасно! – нахмурилась Кендис. – Хотела бы я знать, в чем тут дело?! Обычно Роксана подходит к выбору друзей достаточно строго, однако она журналист-профессионал и умеет хорошо скрывать, если ей кто-то не нравится. Или, наоборот, подчеркнуть…
– Ну, мне-то Роксана совершенно ясно дала понять, что я ей не нравлюсь. – Хизер покачала головой. – Тогда, в редакции, она посмотрела на меня так… красноречиво, что у меня не осталось никаких сомнений. Впрочем, возможно, она просто ревнует тебя ко мне. В этом случае можно надеяться, что со временем все наладится. Ты, главное, не расстраивайся! – поспешно добавила Хизер, заметив озадаченное выражение лица Кендис. – Все это ерунда, мне не следовало тебе говорить… – Она снова улыбнулась – на этот раз виновато. – Давай поскорее купим платьице девочке Мэгги и пойдем наверх – там есть очень неплохой трикотаж для взрослых девочек. Я бы хотела, чтобы ты померила один костюм – мне кажется, он тебе подойдет.
– О'кей, – согласилась Кендис.
Они купили для Люсии прекрасное льняное платье с букетиками голубых незабудок на груди и попросили упаковать его в красивую оберточную бумагу. Все это время Кендис продолжала хмуриться.
– Послушай, Кен, я чувствую себя просто ужасно! – сказала Хизер, когда они уже шли к эскалатору. – Пожалуйста, не обращай внимания на все, что я тут наболтала. А еще лучше – забудь. – Она провела кончиком пальца по горестной складке на лбу Кендис. – Не думай об этом, дорогая! Наверное, я все-таки ошиблась.
Роксана лежала на диване в одной майке, с удовольствием слушая негромкую музыку и ловя краем уха доносящийся с кухни звон посуды – там что-то стряпал Ральф. Он всегда готовил им ужин – отчасти потому, что (как он сам утверждал) ему это нравилось, отчасти потому, что Роксана не отличалась особыми талантами в этой области (с этим были согласны оба). Как бы там ни было, именно с этими неспешными ужинами вдвоем – в особенности после занятий сексом – ассоциировалось у Роксаны понятие о счастье. Она и в самом деле считала эти минуты самыми счастливыми, так как именно у себя в кухне, за столом, ей лучше всего удавалось обмануть себя, убедить, что Ральф принадлежит ей и что они наконец-то живут вместе, как нормальная семейная пара.
Но в глубине душе Роксана понимала, что они никогда не были нормальной парой и, возможно, никогда не будут. Она даже знала, кто был в этом виноват. Себастьян – малыш Себастьян, который появился на свет, когда его уже никто не ждал. И хотя Ральф признавал, что своим рождением его младший сын обязан случайному стечению обстоятельств, для него Себастьян явился благословением, даром небес. Но главное, Себастьян был еще слишком мал. Всего десять лет. Если точнее, десять лет, пять месяцев и семь дней.
Возраст Себастьяна Оллсопа Роксана знала с точностью чуть не до минуты. Его старшие брат и сестра ее не интересовали – обоим было уже за двадцать, у каждого была своя семья, да и жили они отдельно от родителей. И только Себастьян все еще жил со своими отцом и матерью, бегал в школу, но до сих пор спал с игрушечным мишкой. Иными словами, он все еще нуждался в заботе и присмотре и (даже Роксана это понимала) был слишком мал, чтобы пережить родительский развод, не получив при этом глубокой психической травмы. «Я не подам на развод, пока ему не стукнет восемнадцати», – так однажды сказал ей Ральф после третьего стакана бренди. И Роксана не посмела возразить, хотя это означало, что ей предстоит ждать еще семь лет, шесть месяцев и три недели.
Кроме того, через семь лет ей должно было исполниться сорок.
А ведь были времена, когда фраза «Я делаю это ради детей», не раз слышанная от близких и дальних знакомых, ничего для нее не значила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94