Конференция превратилась в продлившуюся два с половиной дня перебранку из-за пресловутого плаката. Открылась она в пятницу, а уже к середине дня в субботу Грегори стал слышать у себя за спиной злорадное перешептывание и сталкиваться с озадачивающим холодным молчанием всякий раз, когда он входил в зал.
Он почувствовал, что его академическая репутация всего за несколько часов поникла и увяла и теперь скорее всего представляла собой весьма постыдное зрелище. Ни у Броди, ни у Тулафейла не было возможности высказаться, и к воскресенью и тот, и другой перестали разговаривать с Грегори. До Грегори дошел слух, что Стэнли Тулафейл где-то в кулуарах сказал, что при всем уважении к капитану Куку студентам факультета следовало бы избить Грегори до смерти за наглую попытку строить из себя божество.
Ситуация до крайности осложнялась тем, что со студенткой, задавшей вопрос, очаровательной, хотя и немного мрачноватой шри-ланкийкой по имени Кэтрин, у Грегори был довольно бурный роман. Позже, в более интимной обстановке, он спросил ее, почему она не раскритиковала его плакат раньше, до начала конференции.
– Я не обязана, – заявила ему Кэтрин, – объяснять очевидности невежественным белым.
– Но ведь это чудовищно несправедливо, – запротестовал Грегори – ее слова были чувствительным уколом его тщеславию.
– Все вы, мужчины, одинаковые, – сказала Кэтрин. – Вы думаете, что если трахаетесь с темнокожей девушкой, то становитесь немножко темнее, с вашей белой кожи стирается глянец превосходства. Так, словно вы получаете отпущение давнего греха. Кук тоже полагал, что понимает аборигенов, и закончил свои дни на вертеле.
В довершение всего предполагаемая невеста Грегори, блестящий адвокат и воинственная феминистка – по характеру и профессиональным качествам она была самым проницательным человеком из всех известных Грегори, – сразу же заподозрила неладное, как только Кэтрин поднялась со стула, даже до того, как она открыла рот, чтобы задать вопрос. Прошло всего несколько часов – и подозрение сделалось всеобщим достоянием. На следующий день какой-то остряк присвоил конференции новое название: «Капитан Кук, вождь, Грег Эйк и его возлюбленная». А уже через несколько дней дипломники и аспиранты Грегори перестали искать с ним встреч, коллеги вдруг стали «забывать» о том, что он не поставлен в известность о времени проведения заседаний кафедры, и никому больше не требовалась его санкция на принятие важных организационных решений.
В течение нескольких месяцев после пресловутой конференции Грегори просыпался в холодном поту от кошмара, в котором его поджаривали живьем, словно свинью, при этом один конец вертела держала Кэтрин, а второй – адвокатесса. А великий английский путешественник стоял рядом и поливал Грегори специями из бутылочки. На капитане была морская военная форма и фартук с надписью большими черными буквами «Поцелуй кока Кука!»
К счастью, одним из участников конференции был Мартин Клоуз, продюсер документальных сериалов с Би-би-си, и когда он субботним вечером за коктейлем как бы между прочим предложил Грегори поработать над серией научно-популярных передач о значении археологии для современной культуры, тот сразу же решил, что в сложившихся обстоятельствах небольшая передышка за океаном ему совсем не помешает.
– А как насчет той твоей смуглянки? – вдруг спросил его Мартин. – Как ее звали?
– К-кэтрин… – ответил Грегори, сделав вид, что поперхнулся оливкой.
– Ну вот. Когда мы ехали в такси из Хитроу, ты сказал мне, что приехал в Лондон специально для того, чтобы учинить смотр лондонским телкам. Это твои слова, Грегори. Ты сказал, несколько смешав свои метафоры, что хочешь какое-то время немного побыть в свободном полете, пушечным ядром пронестись над Лондоном.
– Я никогда не смешиваю метафоры, – ответил Грегори с некоторым раздражением.
Он гордился изысканным стилем своих книг. Первую из них сам Эдвард Сэд охарактеризовал как «отличающуюся предельно ясным стилем».
Мартин пожал плечами.
– Как бы то ни было, я полагал, что с Фионой ты собираешься провести всего лишь один-единственный бурный уикэнд. А ты взял и влюбился.
– Ну уж влюбился, – запротестовал Грегори.
– Конечно, конечно, я совсем забыл. Любовь есть проявление буржуазного жеманства, не так ли?
– Вовсе нет, – ответил Грегори, – но проявлением буржуазного жеманства, безусловно, является попытка свести сложную идеологию к подобного рода эпитету.
– Оставь это для своих дипломников, – вырвалось у Мартина.
Наступила неловкая пауза, и оба собеседника пожалели о том, что завели разговор на такой не перспективный путь. Грегори подумал, что ему стоит, наверное, извиниться, однако решил подождать, пока первым извинится Мартин. Что и последовало: ведь Мартин, в конце концов, был телепродюсером и имел обширный опыт угодничества, о котором ученому приходится только мечтать.
– Послушай, я чувствую себя ответственным, пусть и в микроскопической мере, за все происшедшее, – сказал он, – хотя, возможно, и зря. А потому я постараюсь загладить свою вину.
– Ты и без того мне очень помог.
– Не спорю. Мой совет: уезжай из города. Съезди посмотри чертов Стоунхендж или прогуляйся по вересковым пустошам, в общем, займись чем-нибудь из того, что так вам, американцам, нравится. Откровенно говоря, нам ты больше особенно не нужен. Мы находимся на стадии компоновки программы, и меньше всего нам хотелось бы видеть слоняющегося по студии и цепляющегося за кабели ведущего, который готов вот-вот умереть от несчастной любви.
– Возможно, я и последую твоему совету, но не раньше следующей недели, – ответил Грегори, немного напуганный перспективой провести даже несколько дней наедине с самим собой.
Он принадлежал к той породе людей, которым всегда нужны зрители, даже если они к этим зрителям относятся с высокомерным презрением.
– Нет, нет, нет. Прямо сейчас! Допивай. – Мартин встал и снял пальто со спинки стула. – Мы немедленно поедем к тебе собираться, а завтра я отвезу тебя на вокзал.
Он зашел Грегори за спину и снял с его стула кожаную куртку, так что Грегори пришлось встать и просунуть руки в рукава, которые ему услужливо подставил Мартин.
– В бюджете есть одна хитрая графа, – добавил Мартин, ласково шепча Грегори на ухо, – мы называем ее «научно-исследовательская работа».
При этих словах Грегори резко повернулся лицом к продюсеру. Ничто не способно так привлечь внимание ученого, как перспектива оплачиваемой поездки.
– А мне казалось, ты говорил, будто мы все спустили до нитки, – заметил он, сам уже размышляя над блестящей возможностью поездить по миру за счет Би-би-си.
– Дорогой мой, – произнес Мартин, взяв его за руку, как только они вышли на свежий воздух, – в бюджетах всегда находятся хитрые разделы и графы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Он почувствовал, что его академическая репутация всего за несколько часов поникла и увяла и теперь скорее всего представляла собой весьма постыдное зрелище. Ни у Броди, ни у Тулафейла не было возможности высказаться, и к воскресенью и тот, и другой перестали разговаривать с Грегори. До Грегори дошел слух, что Стэнли Тулафейл где-то в кулуарах сказал, что при всем уважении к капитану Куку студентам факультета следовало бы избить Грегори до смерти за наглую попытку строить из себя божество.
Ситуация до крайности осложнялась тем, что со студенткой, задавшей вопрос, очаровательной, хотя и немного мрачноватой шри-ланкийкой по имени Кэтрин, у Грегори был довольно бурный роман. Позже, в более интимной обстановке, он спросил ее, почему она не раскритиковала его плакат раньше, до начала конференции.
– Я не обязана, – заявила ему Кэтрин, – объяснять очевидности невежественным белым.
– Но ведь это чудовищно несправедливо, – запротестовал Грегори – ее слова были чувствительным уколом его тщеславию.
– Все вы, мужчины, одинаковые, – сказала Кэтрин. – Вы думаете, что если трахаетесь с темнокожей девушкой, то становитесь немножко темнее, с вашей белой кожи стирается глянец превосходства. Так, словно вы получаете отпущение давнего греха. Кук тоже полагал, что понимает аборигенов, и закончил свои дни на вертеле.
В довершение всего предполагаемая невеста Грегори, блестящий адвокат и воинственная феминистка – по характеру и профессиональным качествам она была самым проницательным человеком из всех известных Грегори, – сразу же заподозрила неладное, как только Кэтрин поднялась со стула, даже до того, как она открыла рот, чтобы задать вопрос. Прошло всего несколько часов – и подозрение сделалось всеобщим достоянием. На следующий день какой-то остряк присвоил конференции новое название: «Капитан Кук, вождь, Грег Эйк и его возлюбленная». А уже через несколько дней дипломники и аспиранты Грегори перестали искать с ним встреч, коллеги вдруг стали «забывать» о том, что он не поставлен в известность о времени проведения заседаний кафедры, и никому больше не требовалась его санкция на принятие важных организационных решений.
В течение нескольких месяцев после пресловутой конференции Грегори просыпался в холодном поту от кошмара, в котором его поджаривали живьем, словно свинью, при этом один конец вертела держала Кэтрин, а второй – адвокатесса. А великий английский путешественник стоял рядом и поливал Грегори специями из бутылочки. На капитане была морская военная форма и фартук с надписью большими черными буквами «Поцелуй кока Кука!»
К счастью, одним из участников конференции был Мартин Клоуз, продюсер документальных сериалов с Би-би-си, и когда он субботним вечером за коктейлем как бы между прочим предложил Грегори поработать над серией научно-популярных передач о значении археологии для современной культуры, тот сразу же решил, что в сложившихся обстоятельствах небольшая передышка за океаном ему совсем не помешает.
– А как насчет той твоей смуглянки? – вдруг спросил его Мартин. – Как ее звали?
– К-кэтрин… – ответил Грегори, сделав вид, что поперхнулся оливкой.
– Ну вот. Когда мы ехали в такси из Хитроу, ты сказал мне, что приехал в Лондон специально для того, чтобы учинить смотр лондонским телкам. Это твои слова, Грегори. Ты сказал, несколько смешав свои метафоры, что хочешь какое-то время немного побыть в свободном полете, пушечным ядром пронестись над Лондоном.
– Я никогда не смешиваю метафоры, – ответил Грегори с некоторым раздражением.
Он гордился изысканным стилем своих книг. Первую из них сам Эдвард Сэд охарактеризовал как «отличающуюся предельно ясным стилем».
Мартин пожал плечами.
– Как бы то ни было, я полагал, что с Фионой ты собираешься провести всего лишь один-единственный бурный уикэнд. А ты взял и влюбился.
– Ну уж влюбился, – запротестовал Грегори.
– Конечно, конечно, я совсем забыл. Любовь есть проявление буржуазного жеманства, не так ли?
– Вовсе нет, – ответил Грегори, – но проявлением буржуазного жеманства, безусловно, является попытка свести сложную идеологию к подобного рода эпитету.
– Оставь это для своих дипломников, – вырвалось у Мартина.
Наступила неловкая пауза, и оба собеседника пожалели о том, что завели разговор на такой не перспективный путь. Грегори подумал, что ему стоит, наверное, извиниться, однако решил подождать, пока первым извинится Мартин. Что и последовало: ведь Мартин, в конце концов, был телепродюсером и имел обширный опыт угодничества, о котором ученому приходится только мечтать.
– Послушай, я чувствую себя ответственным, пусть и в микроскопической мере, за все происшедшее, – сказал он, – хотя, возможно, и зря. А потому я постараюсь загладить свою вину.
– Ты и без того мне очень помог.
– Не спорю. Мой совет: уезжай из города. Съезди посмотри чертов Стоунхендж или прогуляйся по вересковым пустошам, в общем, займись чем-нибудь из того, что так вам, американцам, нравится. Откровенно говоря, нам ты больше особенно не нужен. Мы находимся на стадии компоновки программы, и меньше всего нам хотелось бы видеть слоняющегося по студии и цепляющегося за кабели ведущего, который готов вот-вот умереть от несчастной любви.
– Возможно, я и последую твоему совету, но не раньше следующей недели, – ответил Грегори, немного напуганный перспективой провести даже несколько дней наедине с самим собой.
Он принадлежал к той породе людей, которым всегда нужны зрители, даже если они к этим зрителям относятся с высокомерным презрением.
– Нет, нет, нет. Прямо сейчас! Допивай. – Мартин встал и снял пальто со спинки стула. – Мы немедленно поедем к тебе собираться, а завтра я отвезу тебя на вокзал.
Он зашел Грегори за спину и снял с его стула кожаную куртку, так что Грегори пришлось встать и просунуть руки в рукава, которые ему услужливо подставил Мартин.
– В бюджете есть одна хитрая графа, – добавил Мартин, ласково шепча Грегори на ухо, – мы называем ее «научно-исследовательская работа».
При этих словах Грегори резко повернулся лицом к продюсеру. Ничто не способно так привлечь внимание ученого, как перспектива оплачиваемой поездки.
– А мне казалось, ты говорил, будто мы все спустили до нитки, – заметил он, сам уже размышляя над блестящей возможностью поездить по миру за счет Би-би-си.
– Дорогой мой, – произнес Мартин, взяв его за руку, как только они вышли на свежий воздух, – в бюджетах всегда находятся хитрые разделы и графы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30