— И куда же ты думаешь отправиться, мой мальчик? — спросил доктор. — У тебя есть дом?
— Нет, сэр. Но я вполне способен найти себе работу. Я уже находил раньше…
Он произнес последние слова почти с вызовом, отчего доктор улыбнулся. Ему понравилось это упрямство.
— Да, находил. На мельнице, не так ли? Но знаешь, мне кажется, что эта работа не совсем для тебя, и поэтому я тебе хочу сделать одно предложение, Захария. В моем холостяцком доме много свободного места. Общество молодого человека мне по душе. И Тому тоже. Оставайся у нас. По крайней мере, до тех пор, пока нам не удастся подыскать тебе занятие поприличнее работы на мельнице. И потом ты сам сказал, что у тебя нет дома. Попробуй рассматривать мое жилище в качестве своего временного дома. Думаю, у тебя получится. Родители твои живы?
Он задал свой вопрос как бы мимоходом, небрежно пуская перед собой кольца дыма. На самом деле никогда еще он не ждал ничьего ответа столь тревожно и страстно. Волнение переполняло его. И когда Захария отрицательно покачал головой, доктор едва не закричал от радости, хотя понимал, что речь, возможно, идет о преждевременной смерти прекрасных людей.
— В таком случае, можешь считать меня своим отцом до тех пор, пока будешь нуждаться в моей помощи.
Захария весь напрягся. Значит, тогда, несколько дней назад, в кабинете высокого господина, он не ослышался… Он покраснел до корней своих волос. В горле что-то разбухло и мешало дышать. Захария сидел на своем стуле, боясь взглянуть в глаза доктору, и только судорожно сжимал и разжимал пальцы.
Вместе с тем он понимал, что должен посмотреть на доктора. Должен сказать что-нибудь. Он медленно поднял на мужчину глаза, их взгляды встретились, и в это мгновение доктор Крэйн понял, что за чертенок скрывается в Захарии… Сотни раз в своей профессиональной практике доктор видел этот взгляд человека, избавлявшегося от страхов и вздохнувшего с облегчением. Но никогда еще доктор не видел этого взгляда таким обнаженным.
— Не надо меня благодарить, мальчик, — легко проговорил он. — Мне это необходимо так же, как и тебе. Думаю, мы с тобой прекрасно уживемся и утрясем все неясности. Ты можешь рассказать о себе, что считаешь нужным и когда захочешь. Можешь вообще ничего не рассказывать, — как тебе понравится. Тебе придется жить с ворчливым врачом-холостяком, но я, по крайней мере, буду уважать твою скрытность и сдержанность.
— Я хочу рассказать вам все, сэр. И немедленно, — проговорил Захария. — Вам лучше знать все до конца.
— Что ж, хорошо, — сказал доктор, откинулся на спинку своего стула, закинул ноги на каминную решетку и, как это умел только он, весь превратился в вежливое внимание.
Захария заговорил. Поначалу как бы с неохотой, спотыкаясь через каждое слово, но потом все более уверенно, так как видел, что доктор воспринимает его рассказ, составляя в голове на основе его отрывочных фраз более или менее цельную картину, по которой позже можно будет вывести свое суждение. Захария придерживался, в основном, голых фактов, стараясь не преувеличивать жестокости людей и собственных страданий, не жалея себя и пытаясь оправдать доверие доктора.
— Я… дезертировал, — проговорил он в конце, сделав после первого слова мучительную паузу, которая сказала доктору все то, что он уже и так знал: чертенок Захарии в честной схватке победил его.
Только в двух местах из своего рассказа Захария как бы споткнулся. Интуитивно доктор почувствовал, что юноша что-то не договаривает. Что-то случилось с Захарией в часовне и на холме Беверли. А, может, он просто не умел это описать?.. Если так, то лучше пусть никогда и не пытается описать эти случаи, в которых был приобретен первый юношеский опыт, эти пробные предчувствия вечных ценностей… Пытаться облекать это в слова — значит, смешить народ. Однако это, видимо, были самые важные события для становления его личности и его судьбы.
И еще один раз во время своего рассказа Захария проявил некоторую сдержанность. Он не мог честно рассказать доктору о том, что значила для него Стелла. С одной стороны, она казалась слишком драгоценным сокровищем, чтобы разменивать на нее простые человеческие слова. С другой стороны, Захария едва сам понимал, что же все-таки произошло между ним и Стеллой.
Все же доктор понял юношу. И не просто понял, а проникся с той минуты глубоким уважением по отношению к Захарии. Он понимал, что юноша, который мог так влюбиться в еще по сути совсем девочку, не относится к тем, для кого любовь — временная глупость. Точно так же все было и с ним самим в молодости. Теперь он вспоминал об этом с мрачной гримасой на лице. Первой его любовью была взрослая женщина. Это было безумное увлечение. Тогда юный Крэйн совсем потерял голову. Вспомнив об этом, он вспомнил и о том, как горевала о Захарии Стелла. Должно быть, она до сих пор скучает. Юноше, видимо, удалось произвести на нее самое глубокое и серьезное впечатление. Возможно, настолько серьезное, что уже ничто в жизни не сотрет его из памяти Стеллы.
«Позвольте мне не препятствовать браку истинных душ».
Доктор решил сделать для детей все, что от него могло зависеть. Но в то же время он понимал, что сейчас, в пору опасностей и войны, в жестокую эпоху слабые ростки любви легко могут быть вырваны обстоятельствами с корнем, так и не успев зацвести…
Захария наконец закончил свой рассказ. Доктор вздохнул, переполненный отцовскими чувствами и, прежде всего, отцовской любовью.
Захария тоже был встревожен, ожидая реакции доктора на свой рассказ. Но это была другая тревога. Молчание старика он расценил, как его отношение к тому, что Захария дезертировал. Что делать, если доктор вдруг велит ему возвратиться во флот?.. В голове у юноши царила настоящая сумятица. Как и тогда в часовне, весь он внутренне преисполнился потребностью бросить вызов:
«Я не могу, сэр! Честное слово, не могу вернуться туда! Это невозможно… Я физически не вынесу этого! Понимаете, физически не вынесу!..»
О, Господи, неужели он выкрикнул эти слова вслух?.. Он изо всех сил сцепил руки. На висках выступили капельки пота.
— Ты уже придумал, Захария, чем теперь будешь заниматься? — мягко спросил доктор.
Захария заметно расслабился. Слава Богу, значит, у него хватило ума не выкрикнуть те слова вслух.
— Да, сэр. Я хотел бы стать пастухом на хуторе Викаборо.
Доктор Крэйн был изумлен. Этот умный мальчик хочет быть работником на ферме?.. Впрочем, возможно, ему лучше знать, как занять себя в сложившихся обстоятельствах. Доктор чувствовал, что, отводя овец попастись на холмы, Захария, возможно, найдет себе покой и исцеление. Он очень нуждается в этом, ибо впереди его неизбежно ждет еще не одна схватка со своим внутренним чертенком.
— Но насколько я понял, Захария, ты уже предлагал свои услуги фермеру Сприггу, которые тот с негодованием отверг, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126