Выглядел же он на все шестьдесят.
Он шел по приемному холлу, прощаясь то с одним, то с другим членом своей конгрегации с почти королевской беспристрастностью, говоря каждому от силы два-три слова… За исключением, пожалуй, лишь миссис Лорейн. Эта весьма пожилая леди всегда привлекала внимание аббата своей душевной красотой и достоинством. Она была вдова, двое сыновей ее погибли в Индии. Несчастная женщина жила в одиночестве в маленьком домике недалеко от церкви Торре, но никогда ни на что не жаловалась, что нравилось аббату. Несмотря на свой ревматизм, несмотря на стесненные материальные обстоятельства, несмотря на любую непогоду, она всегда появлялась на воскресной мессе. По бедности своей миссис Лорейн не имела экипажа и шла в церковь пешком, медленно передвигаясь на своих больных ногах и опираясь на трость эбенового дерева.
Аббат как-то был у нее дома, и она приглашала его прийти еще. Но он не пришел. Миссис Лорейн восприняла это с пониманием и не обиделась. Она вообще была очень тактична. И сейчас, когда аббат наклонился к ее руке, вдова лишь мягко улыбнулась ему, стараясь ничем не вынудить его задержаться. Спустя минуту он смог отойти от нее, а еще через мгновение вообще исчез из поля зрения собравшихся. Эти его уловки были хорошо известны всем. После мессы аббат всегда пропадал с легкостью тени, которая исчезает, как только восходит солнце.
2
Аббат де Кольбер быстро шел через парк. Настолько быстро и легко, словно был молодым человеком. Он вновь оставил суету, вновь был один, это состояние всегда вызывало у него обреченный вздох и прилив сил. Несмотря на быстрый шаг, он совсем не уставал. За последние пятнадцать лет аббат претерпел столько лишений и страданий, что это вполне могло бы надломить слабого человека. Но сильного человека, каким являлся отец де Кольбер, эти бедствия лишь укрепили и закалили, словно сталь. Физически он был очень крепким человеком и, как это ни странно, иногда сожалел об этом. Только сегодня утром он с тоской подумал о том, что если ему будет суждено дожить до девяноста годов, как его деду, то значит впереди еще полжизни!..
Время начало тянуться невыносимо медленно со дня смерти Терезы. Такова уж природа человеческого одиночества. Когда они были вместе, годы летели, словно птицы. Даже беды казались мимолетными. Именно потому, что они переживали их вместе. А теперь… Одна уединенная и лишенная происшествий неделя казалась столетием… Порой аббат чувствовал, что ему следует больше находиться среди людей, больше общаться с ними. Но он уже утратил способность быть общительным. Ирония судьбы! Эту способность утратил человек, который в свое время был одним из самых популярных и компанейских молодых людей во всей Франции!
Но с тех пор он слишком насмотрелся на людей, увидел, как много зла они делают друг другу. И это оттолкнуло его от рода человеческого. Там в Ирландии, где де Кольбер жил в одиночестве после смерти возлюбленной, в монастыре у озера, к нему вернулся разум и он пришел к выводу, что только одиночество и отшельничество безопасно. Тогда он думал, что мир — это лечебница для буйных умалишенных. И чем больше в этой лечебнице мужчин и женщин с соответствующим недугом, тем меньше хочется иметь с ними какие бы то ни было отношения.
Однако в последний год, когда душевное равновесие вернулось к нему, аббат стал стыдиться своих шараханий от мира и людей. Это грех для человека и двойной грех для священника. В самое последнее время в нем иногда даже появлялось сильное желание снова выйти в свет из своего одиночного и добровольно избранного заключения и попытаться в толпе преступников и дураков найти тех, кто не является ни теми, ни другими.
Аббат де Кольбер чувствовал, что среди тех, кто его окружает, можно отыскать таких людей — умных и порядочных, смелых и веселых. А, главное, нелюбопытных. Среди членов его паствы, которую он только что покинул, как он знал, было много прекрасных мужчин и женщин, но их любопытство пока еще было невыносимо для него. Они словно брали хирургический зонд и проникали в его давние раны, которые от этого открывались и кровоточили.
Король Лир и его сын были нелюбопытны, они не спрашивали его имени, а он не спрашивал их имен. Они просто появились в его жизни и исчезли, словно видения, оставив у аббата только воспоминания о мудрости и учености старика и изумленно благодарном взгляде мальчика, которым тот ответил на простое проявление великодушия и вежливости со стороны аббата. Это тронуло священника гораздо сильнее, чем он подозревал. Теперь ему казалось, что именно взгляд того мальчика пробудил в нем долго спавшее желание общаться с себе подобными. Теперь он жалел о том, что сам не проявил любопытства по отношению к ним. Это же надо! Даже имен не спросил!..
Аббат поднял глаза и увидел часовню Св. Михаила. Ее серые стены казались почти серебристыми на холодном солнечном свету. После мессы ему хотелось подольше остаться в часовне аббатства, но он не мог. Элементарные правила этикета и вежливости требовали от него появиться в приемном холле и поговорить с расходящейся паствой. Поэтому он решил сейчас взойти по склону холма в часовню Св. Михаила и продолжить там воздавать хвалу Господу.
Это место во всей округе нравилось ему больше других. Здесь, по его мнению, было святое убежище: затишье после шторма, благословение после миновавшей опасности… Здесь хотелось молиться за тех, для кого опасность еще не закончилась, за тех, кого еще носит по волнам ветер и непогода. И наконец здесь он всегда обретал привычное уединение. Растолстевшие англичане-протестанты видели в этой часовне лишь «папистский анахронизм» и не заглядывали сюда, ибо для этого требовалось подниматься по слишком крутому склону. А те немногие католики, которые здесь жили, были слишком преклонных лет, чтобы одолевать такие подъемы… Да и, кстати говоря, они тоже изрядно растолстели; больше предаваясь в этой стране чревоугодию, чем религии. Кроме моряков-католиков с заходящих в залив иностранных судов, — которые тоже появлялись здесь редко, — аббат не видел здесь никогда и никого. Впрочем… однажды он видел здесь молящимся того мальчика, которого, не зная имени, прозвал про себя Корделией.
Аббат быстро одолел подъем, вошел в часовню и огляделся по сторонам.
«Это абсурдно, — подумал он. — До такой степени любить это место, что каждый раз проверять, все ли с ним в порядке…»
Часовня как всегда была пуста и холодна. Пока она будет стоять здесь, с ней не произойдет никаких перемен. Никто не сможет украсть этот пол из грубого камня, этот свод, этот умывальник, эти две ниши в северной стене, этот цветок, выбитый между ними в камне. Перемены вносила только погода и солнечный свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126