— Где мы, Кобб? — прохрипел Захария, карабкаясь вверх по трапу.
— Сардиния, — сказал Кобб.
Они поднялись по первому трапу и натолкнулись на мерцающую серую тень. Это был Сноу, корабельный кот. Животное появилось на свет белым, однако Кобб, который умывался только под сильным принуждением, так часто ласкал его, что теперь различить первоначальный цвет было невозможно.
— Привет, Сноу! Добрый старина Сноу! — Мичман сгреб кота под мышку и подтолкнул Захарию вверх по следующему трапу. Они достигли палубы, и ледяной воздух почти вышиб из них дыхание; зато звезды, которые были скрыты несколько последних ночей, сияли снова и весь мир купался в лунном свете.
Схватившись за леер, Захария посмотрел вокруг, и дух у него перехватило не только от холода. Флот качался на якорях рядом с берегом Сардинии — остров длинных приятных очертаний лежал перед ним. Море было тихим и спокойным, залитым странным светом. Величина неба почти пугала. Большие корабли, отдыхающие на мерцающей поверхности моря, в мягком сиянии кормовых фонарей превратились почти в ничто по сравнению с великолепием небес; однако каждый из кораблей обладал совершенной сказочной красотой. Свет был яркий, как днем, но какой-то неземной. Не раздавалось ни звука, и царило молчание, похожее на тишину в зале перед поднятием занавеса над некоей драмой. Впервые за все время пребывания на море Захария испытал некоторый трепет. В нем пробудилась радость, будто пламя в темном фонаре зажглось.
Тогда Захария поверил, что это окупает все. Мгновение высшей красоты стоило всех превратностей путешествия. Так было всегда. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся». Это была главная истина земного существования, и все люди жили по ней, даже если не подозревали этого. Именно поэтому каждый человек следовал за своей звездой через страдания, и в конце пути все бессчетные огни должны были слиться воедино.
Кобб дергал его за рукав.
— Смотри! Вон адмиральский флагман. Видишь — герб Нельсона на корпусе?
Захария вздохнул, потер глаза и внимательно посмотрел на «Викторию», стоящую на якоре под звездами — причем самая яркая звезда казалась фонарем, горящим над верхушкой мачты, — и в юноше возник трепет иного рода. Он никогда не видел лорда Нельсона, да и никогда не хотел его увидеть, однако теперь служба под его началом приобрела для него особое значение. Он вспомнил «счастливую звезду» Нельсона, о которой они говорили в столовой доктора. Этот человек сознательно искал славу, был влюблен в нее, и все они следовали за ним по этому пути. И, что бы им не предстояло, финал обещал быть незабываемым, символическим и все искупающим.
Кобб снова дергал его за рукав.
— Пошли, ты, помешанный. Пошли!
Корабль просыпался, начиналась обычная ежедневная жизнь утренней вахты, и Захария тоже пришел в норму. На камбузе, где кок разжигал огонь, послышался грохот. Вахта носилась с ведрами, щетками, метлами, пемзой и песком для уборки судна. Кобб и Захария направились каждый на свое место, причем Кобб все еще держал под мышкой кота. Помпы были остановлены, рулевые и впередсмотрящие освобождены от вахты. Через несколько часов, когда главный боцман просвистел к завтраку, солнце уже сияло в ясном небе, однако опять задул сильный норд-вест. И все же волна бодрости, чувство, что вот-вот должно произойти что-то грандиозное, пришло не только к Захарии, но и ко всем на борту. Люди в тот день посвистывали за работой, и в обед, после раздачи грога, со всех судов послышались звуки мелодии «Капель бренди».
«А Джонни подарят новую шапку,
И Джонни пойдет на базар,
И Джонни купит новую ленту
И в кудри ее вплетет…»
К середине дня облака снова затянули небо, и задул штормовой ветер, однако, казалось, этого никто не замечал. Ожидание росло и росло, и достигло кульминации, когда два фрегата наблюдения влетели на рейд, как птицы, и на мачту «Виктории» взвился сигнал «Неприятель в море».
2
Конец этого смелого предприятия еще не наступил, но для Захарии десять месяцев, которые вели его к цели, были совершенно отличны от месяцев, предшествовавших этому звездному утру. Он был по-прежнему чувствителен и ненавидел морскую жизнь так же, как и всегда, его страх все еще был злым духом, с которым нужно было постоянно бороться, но в эти дни в душе юноши уже горел свет, зажженный прирожденным полководцем на флагманском корабле.
Через несколько часов после сигнала они пустились в погоню длиной в четыре тысячи миль вокруг Средиземного моря, а затем в Вест-Индию и обратно, бывшую одной из тех неудач, которые остались в истории более волнующими, чем многие победы. Это была мужественная и безумная попытка, сделанная кораблями, которые пробыли в море так долго, что стали уже едва пригодны для плавания. Начиная с момента, когда «Виктория» с огнем на корме повела флот в темноту и ветер через узкий и опасный проход между скалами Корсики и Сардинии, и до голубого летнего дня, когда они снова вернулись из Вест-Индии в Средиземное море, так и не поймав противника, никакая низость не омрачила эту попытку.
Юный мичман с хорошим образованием, пусть даже страдающий от морской болезни, не мог не прийти в восторг от Средиземного моря. Нельсон с большой ловкостью провел свои корабли в ужасную погоду через Мессинский пролив, и Захария с благоговейным страхом смотрел на Сциллу и Харибду и на огни Стромболи. Он видел Тунис, Мальту и Крит и в перерыве между штормами, в спокойное утро, увидел берег Греции с розовыми скалами, отражающимися в перламутровом море. Затем снова назад, так как противник ускользнул от них, вдоль Средиземного моря, мимо берега Испании с домами, белеющими среди апельсиновых рощ, и — прощай старая Европа — опять в Вест-Индию.
Переход через Атлантику был не таким быстрым, каким мог бы быть, так как изношенный старый «Сьюперб», способный плавать только в дождевой луже, задерживал эскадру. Но приличия не допускали, чтобы один корабль остался позади, и сам бедолага «Сьюперб» делал все возможное, чтобы восполнить потерянное время, и, даже когда остальные корабли останавливались, упрямо шел вперед под полными парусами.
Стояла отличная погода, Захария чувствовал себя совсем счастливым. Теперь он мог думать о доме и писал длинные письма Стелле и доктору, хотя одно небо могло знать, когда они их получат. Он описывал погоню по Средиземному морю и обратно и отблески старинной славы, которые видел сквозь брызги воды и дождь. Он пытался отразить на бумаге особое очарование чудесных лазурных дней, которые пережил. Большинство людей на борту, жаждавших поскорее настигнуть неприятеля, находило эти медленные дни невыносимо трудными, но для Захарии, вовсе не торопившегося встретиться с битвой и смертью, эти дни были безмятежны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126