— Матрос порылся в кармане панталон и вскоре выудил оттуда смятый листок газетной бумаги. — Держите, капитан.
Глаза Моргана забегали по строчкам. По мере того как он вчитывался в текст, брови его все ближе сдвигались к переносице. Ему стало трудно дышать от клокотавшей в груди ярости. Боже праведный, кто-то многое разузнал о нем!
— Мистер Питкерн! — крикнул он рулевому. — Меняем курс. Правьте на Саванну!
— На Саванну, капитан? — удивился старик.
— Вот именно. У меня там появилось одно дельце…
Глава 1
— Ну и что вы на это скажете?
При виде того, каким энтузиазмом загорелись глаза Серенити Джеймс, Дуглас Адаме невольно улыбнулся. В точности такое же выражение он подметил на ее лице в их первую встречу, состоявшуюся почти двадцать лет назад. Но тогда коленки у нее были ободраны, платье и чулки запачканы землей и порваны. А еще она прижимала к узкой груди огромное блестящее яблоко, трофей, за которым лазила почти на самую верхушку дерева. От роду ей было лет пять, не больше.
И пусть теперь лицо ее утратило ребяческую непосредственность, оно по-прежнему сохраняло мечтательно-романтическое выражение. Ибо что еще, как не поэтический склад натуры, могло заставить ее в ту давнюю пору провозгласить себя Еленой Троянской, завладевшей золотым яблоком Венеры?
— Пожалуй, это лучшее из всего, что вы сочинили, — сказал он наконец, решив, что выдержал достаточно внушительную паузу.
Наградой ему была лучезарная улыбка. В голубых глазах заплясали золотые и синие искорки.
Серенити нельзя было назвать красавицей в строгом смысле слова, но нечто неуловимо прелестное выделяло ее из среды ровесниц — сказывались развитое воображение, богатый ум и та разлитая во всех чертах незаурядность, которая не могла оставить мужчин равнодушными. Включая и немолодого, давно и счастливо женатого Дугласа Адамса.
Серенити облокотилась о стол и мельком взглянула снизу вверх на листки бумаги, которые он держал в руках.
— Не кажется ли вам, что концовка слишком мелодраматична? — Она смотрела на него с надеждой и некоторым сомнением. — Я так старалась этого избежать. Но понимаете, стоит мне увлечься, и я…
— Да нет, у вас есть чувство меры, — поспешил успокоить ее Дуглас. — Все получилось просто замечательно.
Серенити вздохнула. Она знала за собой эту слабость — волнуясь, нервничая, она готова была выболтать все, что было в тот момент у нее на уме и о чем наверняка умолчала бы, будь состояние ее души более спокойным.
— Я считаю, упоминание о необходимости конспирации, о некоей тайне вполне уместно, — прибавил Адаме.
Серенити нахмурилась и, сняв очки, начала вертеть в руках левую дужку, как делала всегда, когда бывала чем-то озабочена.
— Думаете, отцу это понравится?
Сердце Дугласа сжалось. До чего же ей хочется ублажить этого упрямого, вечно всем недовольного старика! Дуглас, прослужив у него два десятка лет, с горечью убедился, что такая задача попросту невыполнима. Ничто на свете не могло снискать одобрение Бенджамина Джеймса.
— Надеюсь, — кисло вымолвил он, — ваш родитель не сможет найти причины не опубликовать это.
Серенити понимающе улыбнулась. Ей было слишком хорошо известно, что отец при желании найдет не одну, а тысячу причин, чтобы отвергнуть ее творение.
— До чего же я хотела бы превратиться в мужчину! — мечтательно произнесла она. Дугласу не раз приходилось слышать из ее уст это заявление. И в голосе ее всегда звучало при этом неподдельное чувство. — Это ведь дало бы мне возможность служить в «Курьере» репортером. Настоящим, как вы, и отец, и Джонатан. О, я могла бы ходить в доки и опрашивать свидетелей, в таверны и… и всюду. — Покачав головой, она грустно вздохнула и отстранилась от стола. — Знаю, вы устали без конца выслушивать от меня эти жалобы, но больше мне не с кем пооткровенничать.
Встав со стула, она прошла в другой конец помещения, к своему рабочему столу красного дерева, на котором громоздились стопки рукописей. Она работала для газеты, добросовестно и трудолюбиво редактируя их. Подол ее простого рабочего черного платья упруго шелестел, пока она быстрыми шагами пересекала комнату.
Серенити остановилась у большого полукруглого окна, выходившего на улицу, и засмотрелась на пешеходов, которые озабоченно сновали взад-вперед по деревянному тротуару. Матросы, рыбные торговцы, Грязные оборванные ребятишки, разносчики. Все они спешили в доки или возвращались оттуда.
До чего же ей хотелось влиться в эту жизнь, стать ее частью! Она желала невозможного, и оба они с Дугласом это знали. Но будь на то его воля, с горечью подумал он, Серенити получила бы право распоряжаться собой, своим временем как ей заблагорассудится.
Но к несчастью, все, что он мог предложить ей от себя лично, было искреннее сочувствие и готовность выслушивать ее сетования.
— Не оставляйте надежды, мисс Серенити, — пробормотал он, чтобы хоть немного ее подбодрить. — Романтическое приключение однажды возьмет да и войдет сюда само через вот эту дверь. И тогда уж вы…
— Проворно спрячусь, — с горьким смешком предположила она.
Повернувшись к нему лицом, Серенити водрузила на нос очки и расправила плечи. Но слова, которые она при этом произнесла, совершенно не соответствовали ее гордой и независимой позе.
— Мы оба знаем, что я робкая и покорная «молочная корова». И никогда мне не стать независимой, смелой женщиной, у которой хватило бы духу презреть общественные предрассудки и поступать по собственной воле и разумению, как мой кумир, леди Мэри. Слишком уж я для этого практична.
Вздохнув, она пересекла комнату, подошла к Адамсу и взяла у него из рук листки с рукописью.
— Но я по крайней мере могу делать вид, что это не так.
Дверь их маленькой типографии распахнулась настежь, и ворвавшийся в помещение порыв ветра растрепал страницы газет и журналов которые стопками громоздились на столах и полках.
Дуглас резко выпрямился на стуле. В типографию вошел его работодатель Бенджамин Джеймс, как обычно, угрюмый и мрачный. Из-за привычки вечно хмурить брови лоб его был исчерчен глубокими морщинами.
— Добрый день, сэр, — почтительно произнес Дуглас. Бенджамин в ответ пробормотал что-то нечленораздельное.
— Как твои успехи, отец? — обратилась к нему Сере-нити.
— Ничего не желают говорить, — засопел Бенджамин. — Надо чуть попозже подослать туда Джонатана. Может, твоему брату удастся развязать им языки. Клянусь Богом, у него, у этого никчемного прощелыги, это всегда выходит лучше, чем у меня. — Тут взгляд его холодных голубых глаз уперся в листки бумаги, которые она держала в руках. Одна из кустистых седых бровей старика поползла вверх, отчего выражение его лица сделалось еще более зловещим.
Дуглас втянул голову в плечи, мечтая стать невидимым или на худой конец провалиться сквозь дощатый пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Глаза Моргана забегали по строчкам. По мере того как он вчитывался в текст, брови его все ближе сдвигались к переносице. Ему стало трудно дышать от клокотавшей в груди ярости. Боже праведный, кто-то многое разузнал о нем!
— Мистер Питкерн! — крикнул он рулевому. — Меняем курс. Правьте на Саванну!
— На Саванну, капитан? — удивился старик.
— Вот именно. У меня там появилось одно дельце…
Глава 1
— Ну и что вы на это скажете?
При виде того, каким энтузиазмом загорелись глаза Серенити Джеймс, Дуглас Адаме невольно улыбнулся. В точности такое же выражение он подметил на ее лице в их первую встречу, состоявшуюся почти двадцать лет назад. Но тогда коленки у нее были ободраны, платье и чулки запачканы землей и порваны. А еще она прижимала к узкой груди огромное блестящее яблоко, трофей, за которым лазила почти на самую верхушку дерева. От роду ей было лет пять, не больше.
И пусть теперь лицо ее утратило ребяческую непосредственность, оно по-прежнему сохраняло мечтательно-романтическое выражение. Ибо что еще, как не поэтический склад натуры, могло заставить ее в ту давнюю пору провозгласить себя Еленой Троянской, завладевшей золотым яблоком Венеры?
— Пожалуй, это лучшее из всего, что вы сочинили, — сказал он наконец, решив, что выдержал достаточно внушительную паузу.
Наградой ему была лучезарная улыбка. В голубых глазах заплясали золотые и синие искорки.
Серенити нельзя было назвать красавицей в строгом смысле слова, но нечто неуловимо прелестное выделяло ее из среды ровесниц — сказывались развитое воображение, богатый ум и та разлитая во всех чертах незаурядность, которая не могла оставить мужчин равнодушными. Включая и немолодого, давно и счастливо женатого Дугласа Адамса.
Серенити облокотилась о стол и мельком взглянула снизу вверх на листки бумаги, которые он держал в руках.
— Не кажется ли вам, что концовка слишком мелодраматична? — Она смотрела на него с надеждой и некоторым сомнением. — Я так старалась этого избежать. Но понимаете, стоит мне увлечься, и я…
— Да нет, у вас есть чувство меры, — поспешил успокоить ее Дуглас. — Все получилось просто замечательно.
Серенити вздохнула. Она знала за собой эту слабость — волнуясь, нервничая, она готова была выболтать все, что было в тот момент у нее на уме и о чем наверняка умолчала бы, будь состояние ее души более спокойным.
— Я считаю, упоминание о необходимости конспирации, о некоей тайне вполне уместно, — прибавил Адаме.
Серенити нахмурилась и, сняв очки, начала вертеть в руках левую дужку, как делала всегда, когда бывала чем-то озабочена.
— Думаете, отцу это понравится?
Сердце Дугласа сжалось. До чего же ей хочется ублажить этого упрямого, вечно всем недовольного старика! Дуглас, прослужив у него два десятка лет, с горечью убедился, что такая задача попросту невыполнима. Ничто на свете не могло снискать одобрение Бенджамина Джеймса.
— Надеюсь, — кисло вымолвил он, — ваш родитель не сможет найти причины не опубликовать это.
Серенити понимающе улыбнулась. Ей было слишком хорошо известно, что отец при желании найдет не одну, а тысячу причин, чтобы отвергнуть ее творение.
— До чего же я хотела бы превратиться в мужчину! — мечтательно произнесла она. Дугласу не раз приходилось слышать из ее уст это заявление. И в голосе ее всегда звучало при этом неподдельное чувство. — Это ведь дало бы мне возможность служить в «Курьере» репортером. Настоящим, как вы, и отец, и Джонатан. О, я могла бы ходить в доки и опрашивать свидетелей, в таверны и… и всюду. — Покачав головой, она грустно вздохнула и отстранилась от стола. — Знаю, вы устали без конца выслушивать от меня эти жалобы, но больше мне не с кем пооткровенничать.
Встав со стула, она прошла в другой конец помещения, к своему рабочему столу красного дерева, на котором громоздились стопки рукописей. Она работала для газеты, добросовестно и трудолюбиво редактируя их. Подол ее простого рабочего черного платья упруго шелестел, пока она быстрыми шагами пересекала комнату.
Серенити остановилась у большого полукруглого окна, выходившего на улицу, и засмотрелась на пешеходов, которые озабоченно сновали взад-вперед по деревянному тротуару. Матросы, рыбные торговцы, Грязные оборванные ребятишки, разносчики. Все они спешили в доки или возвращались оттуда.
До чего же ей хотелось влиться в эту жизнь, стать ее частью! Она желала невозможного, и оба они с Дугласом это знали. Но будь на то его воля, с горечью подумал он, Серенити получила бы право распоряжаться собой, своим временем как ей заблагорассудится.
Но к несчастью, все, что он мог предложить ей от себя лично, было искреннее сочувствие и готовность выслушивать ее сетования.
— Не оставляйте надежды, мисс Серенити, — пробормотал он, чтобы хоть немного ее подбодрить. — Романтическое приключение однажды возьмет да и войдет сюда само через вот эту дверь. И тогда уж вы…
— Проворно спрячусь, — с горьким смешком предположила она.
Повернувшись к нему лицом, Серенити водрузила на нос очки и расправила плечи. Но слова, которые она при этом произнесла, совершенно не соответствовали ее гордой и независимой позе.
— Мы оба знаем, что я робкая и покорная «молочная корова». И никогда мне не стать независимой, смелой женщиной, у которой хватило бы духу презреть общественные предрассудки и поступать по собственной воле и разумению, как мой кумир, леди Мэри. Слишком уж я для этого практична.
Вздохнув, она пересекла комнату, подошла к Адамсу и взяла у него из рук листки с рукописью.
— Но я по крайней мере могу делать вид, что это не так.
Дверь их маленькой типографии распахнулась настежь, и ворвавшийся в помещение порыв ветра растрепал страницы газет и журналов которые стопками громоздились на столах и полках.
Дуглас резко выпрямился на стуле. В типографию вошел его работодатель Бенджамин Джеймс, как обычно, угрюмый и мрачный. Из-за привычки вечно хмурить брови лоб его был исчерчен глубокими морщинами.
— Добрый день, сэр, — почтительно произнес Дуглас. Бенджамин в ответ пробормотал что-то нечленораздельное.
— Как твои успехи, отец? — обратилась к нему Сере-нити.
— Ничего не желают говорить, — засопел Бенджамин. — Надо чуть попозже подослать туда Джонатана. Может, твоему брату удастся развязать им языки. Клянусь Богом, у него, у этого никчемного прощелыги, это всегда выходит лучше, чем у меня. — Тут взгляд его холодных голубых глаз уперся в листки бумаги, которые она держала в руках. Одна из кустистых седых бровей старика поползла вверх, отчего выражение его лица сделалось еще более зловещим.
Дуглас втянул голову в плечи, мечтая стать невидимым или на худой конец провалиться сквозь дощатый пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72