ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Народ потребовал читать и эту записку. Ее прочитал вслух с дощана Иванка. Кроме имен, уже названных в царском наказе, был длинный список.
– «…Стрельцы Никита Сорокоум, Муха, Демидка Воинов, два брата-серебряники Макаровы, беглый человек боярина Бориса Ивановича Морозова, портной мастер Степанка, казак Васька Скрябин, звонарев сын Истомин беглый владычный трудник Иванка, Георгиевский с Болота поп Яков, стрелец Иовка Копытков…» – читал Иванка.
Толпа грозила оружием, кричала при каждом имени своих лучших заступников. И только стрельцы да земские выборные охраняли окольничего от яростного гнева толпы.
– Кто тебе дал грамоту с именами? – спросил Гаврила.
– Неведомый человек пришел, дал грамоту да убег, – ответил окольничий.
– Не вракай, сказывай правду! – крикнул ему Захарка. – Сказывай лучше, князь Федор Федорович, кто тебе грамотку дал? Смотри, велит народ под пытку тебя поставить.
Волконский разорвал ворот и вынул золотой крест с груди.
– Вот крест целую: не знал никогда того человека раньше! – воскликнул он. – Не бывал я в вашей городе прежде. Никто мне неведом.
– По письму угадать можно, чья рука, – предложил Иванка.
– Кажи, – сказал Захарка, – я знаю все руки! – и взял у Иванки грамоту. Он долго смотрел на бумажку и вслух заключил: – Пустая затея! Письмо и письмо – на все руки схоже… Хоть на мою – и то! – И как бы для того, чтобы все осмотрели и убедились, он передал грамотку стоявшему у дощана в толпе стрельцу Ульяну Фадееву.
– А что же, может, и ты писал, недаром весь вечер стоял у дома, – серьезно сказал Иванка и тут только сообразил, что почерк казался ему все время знакомым. – Ты писал! – внезапно выкрикнул он.
Но народ принял это за шутку, и все кругом засмеялись. Засмеялся и сам Захарка.
– Уж не ты ли писал? – спросил он Иванку и подмигнул.
Но Иванка был уверен теперь, что почерк не чей иной, а Захаркин. Это были те самые хвостатые буквы, которые Иванка так ненавидел.
– Где грамотка? – крикнул он, подскочив к Ульяну Фадееву.
– Ему, что ли, отдал, – равнодушно кивнул стрелец на соседа.
– А я – тому, – указал тот еще дальше.
Иванка бросился спрашивать дальше, но грамотки не было: она пошла по рукам и пропала в толпе.
– Братцы, грамоту скрали! Захар писал, братцы! Ей-богу, Захар! – закричал Иванка в растерянности и отчаянии.
– Он у тебя лошадь, что ли, с конюшни свел аль невесту отбил? – с насмешкой спросил Фадеев.
– Может, ты сам написал, чтоб за Аленку помститься! – крикнул стрелец Сорокаалтынов.
– Неладно, Ваня, – кротко сказал Захарка, – ино дело наш спор за девицу, ино земски дела. Не путай!
Хлебник поднял руку, прерывая шум и крики.
– Скажи сам, князь, не сей ли к тебе приходил? – спросил он Волконского, указав на Захарку.
– Тот не молод был, – возразил окольничий.
– Что зря-то слушать пустых брехунов! – оборвал Мошницын, раздраженный упоминанием Аленки на площади, перед толпой. – Кабы грамота не ровна была всем, то как бы читали? Зато один пишет, а все читают, что буквы одни. Как по ним угадать!..
– Иди, Иван, с дощана. Заработал от князя саблю – и баста! – с досадой и нетерпением указал Коза.
Сдерживая обиду, Иванка спустился в толпу. Допрос Волконского продолжался, но Иванка не слышал расспросных речей. Он думал лишь об одном: как доказать, что записку писал Захарка.
– Неладно, Ваня! Аленка тебя пуще прежнего любит, – сказал Якуня, увидев его в толпе. – Вечор про тебя спрошала, пошто не пришел обедать… Захарке бы в обиду лезть да клепать бы, а не тебе!
– Уйди, а не то вот и дам!.. – озлился Иванка.

Глава двадцать вторая
1
Свойственник Ордина-Нащекина, у которого остановился он в Москве, жил в небольшом достатке. Для приезжего стольника у себя в дому отвел он светелку, где Афанасий Лаврентьич сидел часами над чертежом города Пскова с окрестными монастырями, обдумывая до мелочей ход осады и всякие хитрости, какими способней бы одолеть мятеж, упорно готовясь к тому, что так или иначе, а все же добьется он увидать царские очи и говорить с царем и убедить его, что лучше, чем его, Афанасия, не сыскать ни советчика по псковскому делу, ни воеводы для приведения в покорность мятежного города.
Вдруг в светелку, где стольник сидел в одиноких и трудных думах, вошел молодой богато одетый красавец.
– Дозволь, Афанасий Лаврентьич, сударь, холопишку боярскому слово молвить, – вежливо обратился он от порога.
– Кто таков, молодец? От кого? – вскинув глаза, спросил стольник. – Что-то ты не холопска обличья!
– Ильи Данилыча Милославского стремянный, Первушка Псковитин, – скромно назвался гость.
– С чем пришел, Первой? Боярин прислал по меня?! – обрадованно спросил псковский стольник.
– Слыхал, Афанасий Лаврентьич, что ищешь ты ход к государю по псковскому делу. И я об том же болею. Прикажи, пожалуй, и завтра боярин пришлет меня за тобою.
– Что плетешь?! Как я боярину прикажу!
– Не боярину – мне прикажи. А уж боярин сам тебя видеть захочет. Опричь моего боярина кто к государю введет тебя без мешкоты! За покой державы душою болеет боярин Илья Данилыч… А когда говорить с ним станешь, примолви словечко, что ранее знал во Пскове Первушку и де ранее чуял, что из мальца взрастет муж разумный…
– А ты, холоп, я гляжу, волю взял на боярской службе! – одернул стольник. – Язык распустил!
– Возле умных людей набираюсь, сударь, – скромно сказал гость. – Пошлет меня боярин с тобою, сударь, мятеж покоряти, то я тебе пособлю, а сам от тебя черпну разума. Тебе ведь в город не влезти, а мне, холопишку, проскочить, что комаришке влететь! Письмо ли кому велишь отдать али так, на словах, – во всем буду исправен.
– А кого ты во Пскове знаешь?
– И заводчиков пущих ведал мальчонкой: Козу, да Гаврилу-хлебника, да Копыткова, Захара Осипова, подьячего, Шемшакова из площадных подьячих, а из великих людей Василия Собакина, воеводского сына, да и всех его слуг… А с Василием-стольником хотел я добро совершить: посадский извет для него расстарался, добыл, да, вишь, оплошал воеводский сын, в дороге пображничал и припоздал с изветом!
– Стало, твоих это рук?! – уже с живым интересом спросил стольник. – Ты извет послал воеводе?
– Оплошал Василий! – грустно сказал Первушка. – А то бы, бог дал, не быть бы и мятежу. Прихватили бы кликунов!..
– А ворам не продашься? – строго спросил стольник.
– Что ты, сударь! Я в милости у боярина. Не всяк дворянин от него ласку видит, как я. На той неделе мне молвил сам, что таков разумный холоп и дворянского званья не посрамил бы. Неужто же от воров мне ждать лучшего! Рыба ищет, где глубже!
– А башку потерять не страшишься, коли воры признают?
– Как бог будет милостив, сударь! А пошлет бог удачи, то и государь своей милостью не оставит! На том живем. Кто добра не желает державе своей да чуточку и себе добришка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194