Следуйте за мной.
Он прошел к крыльцу и отворил дверь, ведущую в покои регента.
Ужин накрыли во дворце и под большими навесами во дворе. В саду подавался десерт. Аллеи опустели, и только кое-где виднелись запоздавшие гости. Присмотревшись, мы разглядели бы в их числе баронов де Барбаншуа и де ла Оноде, ковылявших из последних сил и то и дело повторявших:
— Куда мы идем, господин барон? Куда?
— Ужинать, — отозвалась мадемуазель Сидализа, проходившая мимо под ручку с каким-то мушкетером.
Вскоре Лагардер и принцесса Гонзаго оказались одни на прелестной аллее, тянувшейся позади улицы Ришелье.
— Сударь, — дрожащим от волнения голосом заговорила принцесса, — я только что услышала ваше имя. Прошло двадцать лет, и ваш голос пробудил во мне мучительные воспоминания. Это вы, я уверена, взяли у меня мою дочь в замке Келюс-Таррид.
— Да, это был я, — ответил Лагардер.
— Почему вы в ту ночь обманули меня, сударь? Только отвечайте откровенно, умоляю вас.
— Потому что так велел мне милосердный Господь, сударыня. Но это длинная история, подробности которой вы узнаете позже. Я защищал вашего мужа, слышал его предсмертные слова, я спас вашу дочь, сударыня, — неужто вам всего этого мало, чтобы довериться мне?
Принцесса взглянула на него и тихо проговорила:
— Господь отметил ваше лицо печатью честности, но не знаю — меня так часто обманывали.
Голос Лагардера прозвучал холодно, чуть ли не враждебно:
— У меня есть доказательства происхождения вашей дочери.
— Вы имеете в виду слова «Я здесь», которые недавно произнесли?
— Я узнал их, сударыня, не от вашего мужа, а от его убийц.
— Значит, это вы тогда сказали их во рву замка Келюс?
— И благодаря этому ваше дитя родилось во второй раз, сударыня.
— Кто же произнес их сегодня, в гостиной особняка Гонзаго?
— Мое второе «я».
Принцесса глубоко задумалась над словами собеседника.
Разговор между спасителем девочки и ее матерью никак не мог обойтись без горячих излияний. Он завязался подобно поединку дипломатов, который непременно должен закончиться окончательным разрывом. Почему? Потому что между собеседниками находилось сокровище, к которому оба относились одинаково ревниво. Потому что спаситель имел на него право, мать тоже. Потому что мать — несчастная женщина, сломленная горем, и мать — гордячка, которую одиночество только закалило, никак не могли поладить друг с другом. И потому, наконец, что спаситель, глядя на эту женщину, не хотевшую открыть ему свое сердце, был охвачен недоверием и страхом.
— Сударыня, — снова холодно заговорил Лагардер, — вы сомневаетесь в том, что речь действительно идет о вашей дочери?
— Нет, — ответила принцесса Гонзаго, — что-то мне говорит, что моя дочь, моя бедная дочь в самом деле у вас в руках. Какую цену вы попросите за это сказочное благодеяние? Не бойтесь, что она окажется слишком высокой, сударь: за свою девочку я готова отдать полжизни.
В принцессе проявилась мать, но также и затворница. Она, сама того не желая, оскорбила собеседника. Она уже не знала жизни. Лагардер сдержал готовое вырваться у него горькое замечание и молча поклонился.
— Где моя дочь? — осведомилась принцесса.
— Прежде мне бы хотелось, — проговорил Лагардер, — чтобы вы меня выслушали.
— Кажется, я вас поняла, сударь. Но я же только что вам сказала…
— Нет, сударыня, — сурово перебил ее Анри, — вы меня не поняли, я начинаю опасаться, что и не поймете.
— Что вы хотите сказать?
— Вашей дочери здесь нет, сударыня.
— Так она у вас! — несколько высокомерно воскликнула принцесса.
Однако она тут же взяла себя в руки и продолжала:
— Все выглядит достаточно просто: вы заботились о моей дочери почти с самого ее рождения, и она никогда вас не покидала?
— Никогда, сударыня.
— Поэтому вполне естественно, что она находится в вашем доме. У вас, разумеется, есть слуги?
— Когда вашей дочери исполнилось двенадцать лет, сударыня, я взял к себе в дом старую и преданную служанку вашего первого мужа, госпожу Франсуазу.
— Франсуазу Берришон! — оживившись, воскликнула принцесса и, взяв Лагардера под руку, добавила: — Сударь, как вы благородны, спасибо вам.
От этих слов сердце Лагардера сжалось, словно его оскорбили. Но принцесса Гонзаго была слишком озабочена, чтобы обратить на это внимание.
— Отведите меня к моей дочери, я готова следовать за вами, — попросила она.
— Но я не готов, — возразил Лагардер. Принцесса выпустила его руку.
— Ах, Не готовы? — проговорила она, вновь охваченная недоверием.
Она с испугом смотрела ему в лицо. Лагардер добавил:
— Сударыня, нас подстерегают серьезные опасности.
— Мою дочь подстерегают опасности? Я здесь, я ее защищу!
— Вы? — невольно повысил голос Лагардер. — Вы, сударыня?
Взгляд принцессы вспыхнул.
— А вы не задавались вопросом, — продолжал шевалье, заставив собеседницу опустить глаза, — столь естественным для матери: почему этот человек так долго не возвращает вам дочь?
— Задавалась, сударь.
— Но вы мне его не задали.
— Мое счастье у вас в руках, сударь.
— Так вы меня боитесь?
Принцесса не ответила. Анри печально улыбнулся.
— А вот задай вы мне этот вопрос, — сказал он твердо, но с ноткой сострадания, — я ответил бы вам настолько искренне, насколько позволили бы мне вежливость и уважение к вам.
— Считайте, что я вам его задала, и по возможности отставьте в сторону уважение и вежливость.
— Сударыня, — промолвил Лагардер, — если я так много лет не отдавал вам ваше дитя, то только потому, что когда я был в изгнании, до меня дошла весть — весть странная, невообразимая, которой поначалу я не хотел верить: вдова Невера сменила имя, она зовется теперь принцессой Гонзаго!
Женщина, покраснев, опустила голову.
— Вдова Невера! — повторил Анри. — Сударыня, когда я разузнал все как следует и уже не мог сомневаться в правдивости этой вести, я сказал себе: «Сможет ли дочь Невера найти приют в доме Гонзаго?»
— Сударь!.. — начала было принцесса.
— Вы многого не знаете, — перебил ее Анри. — Не знаете, почему весть о вашем замужестве возмутила меня, словно речь шла о каком-то святотатстве; не знаете, почему пребывание в доме Гонзаго дочери того, кто был моим другом всего час и кто вместе с последним вздохом назвал меня братом, казалась мне осквернением могилы, ужасным и неслыханным кощунством.
— И вы не скажете мне — почему? — спросила принцесса, в глазах которой вспыхнули слабые огоньки.
— Нет, сударыня. Наш первый и последний разговор будет кратким и коснется лишь самого необходимого. С печалью и смирением я вижу заранее, что мы не сумеем понять друг друга. Когда до меня дошла весть, о которой мы говорим, я задал еще один вопрос. Зная лучше вашего, насколько могущественны враги вашей дочери, я спросил себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Он прошел к крыльцу и отворил дверь, ведущую в покои регента.
Ужин накрыли во дворце и под большими навесами во дворе. В саду подавался десерт. Аллеи опустели, и только кое-где виднелись запоздавшие гости. Присмотревшись, мы разглядели бы в их числе баронов де Барбаншуа и де ла Оноде, ковылявших из последних сил и то и дело повторявших:
— Куда мы идем, господин барон? Куда?
— Ужинать, — отозвалась мадемуазель Сидализа, проходившая мимо под ручку с каким-то мушкетером.
Вскоре Лагардер и принцесса Гонзаго оказались одни на прелестной аллее, тянувшейся позади улицы Ришелье.
— Сударь, — дрожащим от волнения голосом заговорила принцесса, — я только что услышала ваше имя. Прошло двадцать лет, и ваш голос пробудил во мне мучительные воспоминания. Это вы, я уверена, взяли у меня мою дочь в замке Келюс-Таррид.
— Да, это был я, — ответил Лагардер.
— Почему вы в ту ночь обманули меня, сударь? Только отвечайте откровенно, умоляю вас.
— Потому что так велел мне милосердный Господь, сударыня. Но это длинная история, подробности которой вы узнаете позже. Я защищал вашего мужа, слышал его предсмертные слова, я спас вашу дочь, сударыня, — неужто вам всего этого мало, чтобы довериться мне?
Принцесса взглянула на него и тихо проговорила:
— Господь отметил ваше лицо печатью честности, но не знаю — меня так часто обманывали.
Голос Лагардера прозвучал холодно, чуть ли не враждебно:
— У меня есть доказательства происхождения вашей дочери.
— Вы имеете в виду слова «Я здесь», которые недавно произнесли?
— Я узнал их, сударыня, не от вашего мужа, а от его убийц.
— Значит, это вы тогда сказали их во рву замка Келюс?
— И благодаря этому ваше дитя родилось во второй раз, сударыня.
— Кто же произнес их сегодня, в гостиной особняка Гонзаго?
— Мое второе «я».
Принцесса глубоко задумалась над словами собеседника.
Разговор между спасителем девочки и ее матерью никак не мог обойтись без горячих излияний. Он завязался подобно поединку дипломатов, который непременно должен закончиться окончательным разрывом. Почему? Потому что между собеседниками находилось сокровище, к которому оба относились одинаково ревниво. Потому что спаситель имел на него право, мать тоже. Потому что мать — несчастная женщина, сломленная горем, и мать — гордячка, которую одиночество только закалило, никак не могли поладить друг с другом. И потому, наконец, что спаситель, глядя на эту женщину, не хотевшую открыть ему свое сердце, был охвачен недоверием и страхом.
— Сударыня, — снова холодно заговорил Лагардер, — вы сомневаетесь в том, что речь действительно идет о вашей дочери?
— Нет, — ответила принцесса Гонзаго, — что-то мне говорит, что моя дочь, моя бедная дочь в самом деле у вас в руках. Какую цену вы попросите за это сказочное благодеяние? Не бойтесь, что она окажется слишком высокой, сударь: за свою девочку я готова отдать полжизни.
В принцессе проявилась мать, но также и затворница. Она, сама того не желая, оскорбила собеседника. Она уже не знала жизни. Лагардер сдержал готовое вырваться у него горькое замечание и молча поклонился.
— Где моя дочь? — осведомилась принцесса.
— Прежде мне бы хотелось, — проговорил Лагардер, — чтобы вы меня выслушали.
— Кажется, я вас поняла, сударь. Но я же только что вам сказала…
— Нет, сударыня, — сурово перебил ее Анри, — вы меня не поняли, я начинаю опасаться, что и не поймете.
— Что вы хотите сказать?
— Вашей дочери здесь нет, сударыня.
— Так она у вас! — несколько высокомерно воскликнула принцесса.
Однако она тут же взяла себя в руки и продолжала:
— Все выглядит достаточно просто: вы заботились о моей дочери почти с самого ее рождения, и она никогда вас не покидала?
— Никогда, сударыня.
— Поэтому вполне естественно, что она находится в вашем доме. У вас, разумеется, есть слуги?
— Когда вашей дочери исполнилось двенадцать лет, сударыня, я взял к себе в дом старую и преданную служанку вашего первого мужа, госпожу Франсуазу.
— Франсуазу Берришон! — оживившись, воскликнула принцесса и, взяв Лагардера под руку, добавила: — Сударь, как вы благородны, спасибо вам.
От этих слов сердце Лагардера сжалось, словно его оскорбили. Но принцесса Гонзаго была слишком озабочена, чтобы обратить на это внимание.
— Отведите меня к моей дочери, я готова следовать за вами, — попросила она.
— Но я не готов, — возразил Лагардер. Принцесса выпустила его руку.
— Ах, Не готовы? — проговорила она, вновь охваченная недоверием.
Она с испугом смотрела ему в лицо. Лагардер добавил:
— Сударыня, нас подстерегают серьезные опасности.
— Мою дочь подстерегают опасности? Я здесь, я ее защищу!
— Вы? — невольно повысил голос Лагардер. — Вы, сударыня?
Взгляд принцессы вспыхнул.
— А вы не задавались вопросом, — продолжал шевалье, заставив собеседницу опустить глаза, — столь естественным для матери: почему этот человек так долго не возвращает вам дочь?
— Задавалась, сударь.
— Но вы мне его не задали.
— Мое счастье у вас в руках, сударь.
— Так вы меня боитесь?
Принцесса не ответила. Анри печально улыбнулся.
— А вот задай вы мне этот вопрос, — сказал он твердо, но с ноткой сострадания, — я ответил бы вам настолько искренне, насколько позволили бы мне вежливость и уважение к вам.
— Считайте, что я вам его задала, и по возможности отставьте в сторону уважение и вежливость.
— Сударыня, — промолвил Лагардер, — если я так много лет не отдавал вам ваше дитя, то только потому, что когда я был в изгнании, до меня дошла весть — весть странная, невообразимая, которой поначалу я не хотел верить: вдова Невера сменила имя, она зовется теперь принцессой Гонзаго!
Женщина, покраснев, опустила голову.
— Вдова Невера! — повторил Анри. — Сударыня, когда я разузнал все как следует и уже не мог сомневаться в правдивости этой вести, я сказал себе: «Сможет ли дочь Невера найти приют в доме Гонзаго?»
— Сударь!.. — начала было принцесса.
— Вы многого не знаете, — перебил ее Анри. — Не знаете, почему весть о вашем замужестве возмутила меня, словно речь шла о каком-то святотатстве; не знаете, почему пребывание в доме Гонзаго дочери того, кто был моим другом всего час и кто вместе с последним вздохом назвал меня братом, казалась мне осквернением могилы, ужасным и неслыханным кощунством.
— И вы не скажете мне — почему? — спросила принцесса, в глазах которой вспыхнули слабые огоньки.
— Нет, сударыня. Наш первый и последний разговор будет кратким и коснется лишь самого необходимого. С печалью и смирением я вижу заранее, что мы не сумеем понять друг друга. Когда до меня дошла весть, о которой мы говорим, я задал еще один вопрос. Зная лучше вашего, насколько могущественны враги вашей дочери, я спросил себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180