Я уже была не так одинока, как когда-то, но счастливей, чем прежде, не стала.
Мой друг переменился, его манеры стали совершенно иными; он был неизменно холоден, а иногда я замечала, что он печален. Казалось, отныне между нами воздвиглась некая преграда.
Я вам уже говорила, матушка, что добиться объяснения от Анри было невозможным делом. Он хранил свою тайну даже от меня. Скоро я догадалась, что он страдает и ищет утешения в труде. Со всех сторон его умоляли принять заказы. Мы жили в достатке, и даже богато. Мадридские оружейники, можно сказать, пускали работы Синселадора с аукциона.
Герцог Медина-Сидония, фаворит Филиппа V, сказал: «У меня есть три шпаги; эфес у первой из золота, и я подарил бы ее другу; у второй — украшен алмазами, и я подарил бы ее возлюбленной; у третьей же — из черненой стали, но раз он чеканен Синселадором, я не отдам ее даже королю».
Шел месяц за месяцем. Меня охватила грусть. Анри заметил это и выглядел совершенно несчастным.
Окна моей комнаты выходили в огромные сады на задах калье Реаль. Самый большой и самый красивый парк принадлежал старинному дворцу герцога д'Оссуны, который был убит на дуэли придворным королевы господином де Фавасом. После смерти герцога дворец оставался пустым.
Но однажды я обнаружила, что во дворце подняты жалюзи. Пустые залы наполнились роскошной мебелью, на окнах висели драгоценные занавеси. В саду высадили цветы. Во дворце поселился гость.
Я была любопытна, как все затворницы, и захотела узнать его имя. А когда узнала, была потрясена: нового обитателя дворца д'Оссуны звали Филипп Мантуанский, принц Гонзаго.
Гонзаго! Но ведь это имя я видела в списке моего друга Анри. Это было второе имя из вписанных туда во время путешествия и четвертое из невычеркнутых: Фаэнца, Сальданья, Пероль и Гонзаго.
Я подумала, что Анри, несомненно, друг этого вельможи, и даже надеялась увидеть его.
На другой день Анри велел прибить на окнах моей комнаты жалюзи, которых до тех пор там не было.
— Аврора, — сказал он мне, — я прошу вас не показываться людям, которые будут прогуливаться в саду.
Признаюсь вам, матушка, что после такой просьбы мое любопытство только усилилось.
Сведения о принце Гонзаго получить было нетрудно: все только и говорили о нем.
То был один из самых богатых людей во Франции и личный друг регента. Он приехал в Мадрид с каким-то доверительным поручением. Его принимали как посла, и у него был целый двор.
Каждое утро малыш Жан Мари приходил ко мне и рассказывал, о чем говорят в квартале. Принц был красив, у него были прекрасные возлюбленные, он швырял миллионы. Его сопровождали молодые гуляки, они компанией шатались ночами по Мадриду, забирались на балконы, били фонари, высаживали двери и колотили ревнивых покровителей красавиц.
Среди них был один, которому не исполнилось, наверное, еще и восемнадцати, истинный дьявол. Его звали маркиз де Шаверни.
Рассказывали, что у него щеки свежие и розовые, как персик, сам он миловиден, с длинными светлыми волосами, обрамляющими чистый белый лоб, и глазами, озорными, как у девушки, и у него еще даже не выросли усы. Он был самый ужасный из всех. При мысли об этом херувимчике сладко ныли сердца всех сеньорит Мадрида.
Сквозь щели жалюзи на моем окне я иногда видела в сени прекрасного парка Оссуны молодого изящного дворянина с несколько женственной внешностью, но уж он-то совершенно не походил на этого повесу де Шаверни. Он выглядел таким скромным и целомудренным. К тому же он выходил на прогулку ранним утром. А де Шаверни после бурно проведенной ночи, надо думать, вставал поздно.
Этот юный дворянин то присаживался на скамейку, то ложился в траву, то, склонив голову, прохаживался с задумчивым видом, и почти никогда не выпускал из рук книгу. То был чрезвычайно прилежный молодой человек.
Навряд ли де Шаверни был так привержен к чтению.
Нет, такое и подумать было просто невозможно. Этот дворянин был полнейшей противоположностью де Шаверни, если только молва не оболгала самым постыдным образом юного маркиза.
Но молва молвою, а этот дворянин оказался тем самым маркизом де Шаверни.
Шалун, дьявол! Мне казалось, я влюбилась бы в него, не будь на свете Анри.
У него было доброе сердце, матушка, правда, испорченное теми, кто сбил его в столь юные годы с пути, но все же благородное, пылкое и щедрое. Наверное, однажды ветром отогнула край жалюзи, потому что он увидел меня и с той поры все время проводил в парке.
Во всяком случае, я удержала его от многих сумасбродств. В парке он вел себя кротко, как святой. Но тем не менее иногда отваживался поцеловать сорванный цветок и бросить его к моему окну.
Однажды он пришел с духовой трубкой, нацелил ее на жалюзи и очень точно забросил в щель между рейками записочку.
Если бы вы только знали, матушка, до чего это была прелестная записка. Он хотел жениться на мне и писал, что я вырву его душу из ада. Я едва удержалась от ответа, но ведь я совершила бы доброе дело. И лишь мысль об Анри остановила меня. Я даже не подала признаков жизни.
Бедняжка маркиз долго ждал, не отводя взора от моего окна; потом я увидела, как он утер глаза, на которые, видимо, навернулись слезы. Сердце у меня сжалось, но я проявила стойкость.
Вечером того дня я сидела на балконе витой башенки, что возвышалась на боковой стене нашего дома, стоящего на углу калье Реаль. С балкона была вида и широкая калье Реаль, и наша темная улочка. Анри запаздывал, я ждала и вдруг услыхала в темноте два негромких голоса. Я обернулась. У стены я заметила две фигуры. То были Анри и маленький маркиз. Вскоре голоса стали звучать громче.
— Да вы знаете ли, приятель, с кем разговариваете? — надменно бросил де Шаверни. — Я — кузен принца Гонзаго!
При этом имени шпага Анри, казалось, сама выскочила из ножен.
Шаверни обнажил свою и бесстрашно встал в боевую позицию. Этот поединок был бы до такой степени неравным, что я не выдержала и закричала:
— Анри! Анри! Он же совсем мальчик!
Анри тотчас же опустил шпагу. Маркиз де Шаверни поклонился мне, и я услышала, как он сказал:
— Надеюсь, мы еще встретимся?
Когда Анри через несколько секунд вошел в дом, я с трудом узнала его. У него было такое взволнованное лицо… Он не заговорил со мной, а принялся расхаживать по комнате.
— Аврора, — произнес он наконец каким-то чужим голосом, — я не отец вам.
Я это знала. Я думала, он продолжит, и вся обратилась в слух. Но он замолчал и снова принялся расхаживать. Я заметила, как он вытер со лба пот.
— Что с вами, друг мой? — ласково спросила я его. Вместо ответа он задал мне вопрос:
— Вы знаете этого дворянина? Отвечая, я, наверное, покраснела.
— Нет, не знаю.
Но ведь это было правдой. После некоторого молчания Анри снова заговорил:
— Аврора, ведь я же просил вас держать жалюзи закрытыми, — и не без оттенка горечи в голосе добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Мой друг переменился, его манеры стали совершенно иными; он был неизменно холоден, а иногда я замечала, что он печален. Казалось, отныне между нами воздвиглась некая преграда.
Я вам уже говорила, матушка, что добиться объяснения от Анри было невозможным делом. Он хранил свою тайну даже от меня. Скоро я догадалась, что он страдает и ищет утешения в труде. Со всех сторон его умоляли принять заказы. Мы жили в достатке, и даже богато. Мадридские оружейники, можно сказать, пускали работы Синселадора с аукциона.
Герцог Медина-Сидония, фаворит Филиппа V, сказал: «У меня есть три шпаги; эфес у первой из золота, и я подарил бы ее другу; у второй — украшен алмазами, и я подарил бы ее возлюбленной; у третьей же — из черненой стали, но раз он чеканен Синселадором, я не отдам ее даже королю».
Шел месяц за месяцем. Меня охватила грусть. Анри заметил это и выглядел совершенно несчастным.
Окна моей комнаты выходили в огромные сады на задах калье Реаль. Самый большой и самый красивый парк принадлежал старинному дворцу герцога д'Оссуны, который был убит на дуэли придворным королевы господином де Фавасом. После смерти герцога дворец оставался пустым.
Но однажды я обнаружила, что во дворце подняты жалюзи. Пустые залы наполнились роскошной мебелью, на окнах висели драгоценные занавеси. В саду высадили цветы. Во дворце поселился гость.
Я была любопытна, как все затворницы, и захотела узнать его имя. А когда узнала, была потрясена: нового обитателя дворца д'Оссуны звали Филипп Мантуанский, принц Гонзаго.
Гонзаго! Но ведь это имя я видела в списке моего друга Анри. Это было второе имя из вписанных туда во время путешествия и четвертое из невычеркнутых: Фаэнца, Сальданья, Пероль и Гонзаго.
Я подумала, что Анри, несомненно, друг этого вельможи, и даже надеялась увидеть его.
На другой день Анри велел прибить на окнах моей комнаты жалюзи, которых до тех пор там не было.
— Аврора, — сказал он мне, — я прошу вас не показываться людям, которые будут прогуливаться в саду.
Признаюсь вам, матушка, что после такой просьбы мое любопытство только усилилось.
Сведения о принце Гонзаго получить было нетрудно: все только и говорили о нем.
То был один из самых богатых людей во Франции и личный друг регента. Он приехал в Мадрид с каким-то доверительным поручением. Его принимали как посла, и у него был целый двор.
Каждое утро малыш Жан Мари приходил ко мне и рассказывал, о чем говорят в квартале. Принц был красив, у него были прекрасные возлюбленные, он швырял миллионы. Его сопровождали молодые гуляки, они компанией шатались ночами по Мадриду, забирались на балконы, били фонари, высаживали двери и колотили ревнивых покровителей красавиц.
Среди них был один, которому не исполнилось, наверное, еще и восемнадцати, истинный дьявол. Его звали маркиз де Шаверни.
Рассказывали, что у него щеки свежие и розовые, как персик, сам он миловиден, с длинными светлыми волосами, обрамляющими чистый белый лоб, и глазами, озорными, как у девушки, и у него еще даже не выросли усы. Он был самый ужасный из всех. При мысли об этом херувимчике сладко ныли сердца всех сеньорит Мадрида.
Сквозь щели жалюзи на моем окне я иногда видела в сени прекрасного парка Оссуны молодого изящного дворянина с несколько женственной внешностью, но уж он-то совершенно не походил на этого повесу де Шаверни. Он выглядел таким скромным и целомудренным. К тому же он выходил на прогулку ранним утром. А де Шаверни после бурно проведенной ночи, надо думать, вставал поздно.
Этот юный дворянин то присаживался на скамейку, то ложился в траву, то, склонив голову, прохаживался с задумчивым видом, и почти никогда не выпускал из рук книгу. То был чрезвычайно прилежный молодой человек.
Навряд ли де Шаверни был так привержен к чтению.
Нет, такое и подумать было просто невозможно. Этот дворянин был полнейшей противоположностью де Шаверни, если только молва не оболгала самым постыдным образом юного маркиза.
Но молва молвою, а этот дворянин оказался тем самым маркизом де Шаверни.
Шалун, дьявол! Мне казалось, я влюбилась бы в него, не будь на свете Анри.
У него было доброе сердце, матушка, правда, испорченное теми, кто сбил его в столь юные годы с пути, но все же благородное, пылкое и щедрое. Наверное, однажды ветром отогнула край жалюзи, потому что он увидел меня и с той поры все время проводил в парке.
Во всяком случае, я удержала его от многих сумасбродств. В парке он вел себя кротко, как святой. Но тем не менее иногда отваживался поцеловать сорванный цветок и бросить его к моему окну.
Однажды он пришел с духовой трубкой, нацелил ее на жалюзи и очень точно забросил в щель между рейками записочку.
Если бы вы только знали, матушка, до чего это была прелестная записка. Он хотел жениться на мне и писал, что я вырву его душу из ада. Я едва удержалась от ответа, но ведь я совершила бы доброе дело. И лишь мысль об Анри остановила меня. Я даже не подала признаков жизни.
Бедняжка маркиз долго ждал, не отводя взора от моего окна; потом я увидела, как он утер глаза, на которые, видимо, навернулись слезы. Сердце у меня сжалось, но я проявила стойкость.
Вечером того дня я сидела на балконе витой башенки, что возвышалась на боковой стене нашего дома, стоящего на углу калье Реаль. С балкона была вида и широкая калье Реаль, и наша темная улочка. Анри запаздывал, я ждала и вдруг услыхала в темноте два негромких голоса. Я обернулась. У стены я заметила две фигуры. То были Анри и маленький маркиз. Вскоре голоса стали звучать громче.
— Да вы знаете ли, приятель, с кем разговариваете? — надменно бросил де Шаверни. — Я — кузен принца Гонзаго!
При этом имени шпага Анри, казалось, сама выскочила из ножен.
Шаверни обнажил свою и бесстрашно встал в боевую позицию. Этот поединок был бы до такой степени неравным, что я не выдержала и закричала:
— Анри! Анри! Он же совсем мальчик!
Анри тотчас же опустил шпагу. Маркиз де Шаверни поклонился мне, и я услышала, как он сказал:
— Надеюсь, мы еще встретимся?
Когда Анри через несколько секунд вошел в дом, я с трудом узнала его. У него было такое взволнованное лицо… Он не заговорил со мной, а принялся расхаживать по комнате.
— Аврора, — произнес он наконец каким-то чужим голосом, — я не отец вам.
Я это знала. Я думала, он продолжит, и вся обратилась в слух. Но он замолчал и снова принялся расхаживать. Я заметила, как он вытер со лба пот.
— Что с вами, друг мой? — ласково спросила я его. Вместо ответа он задал мне вопрос:
— Вы знаете этого дворянина? Отвечая, я, наверное, покраснела.
— Нет, не знаю.
Но ведь это было правдой. После некоторого молчания Анри снова заговорил:
— Аврора, ведь я же просил вас держать жалюзи закрытыми, — и не без оттенка горечи в голосе добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180