Иные из читателей, очевидно, предположат, что Амабль Галунье воспользовался беспомощностью Франсуазы и запечатлел на ее челе поцелуй. Если он сделал это, то совершенно зря: Франсуаза была уродлива с младых ногтей. Но мы не несем никакой ответственности за поведение Галунье. Он отличался легкомысленным нравом. Тем хуже для него!
Но злоключения Берришона и его бабушки на том не кончились. Их связали вместе, после чего крепко привязали к ларю для тарелок и заперли в кухне на ключ. Плюмаж-младший и Амабль Галунье оказались безраздельными хозяевами завоеванной территории.
10. ДВА ДОМИНО
На Певческой улице все лавки были закрыты. Соседки, те, что еще не улеглись спать, торчали в шумной толпе у дверей Пале-Рояля. Госпожа Гишар и госпожа Дюран, госпожа Балао и госпожа Морен были единого мнения: никогда еще они не видели, чтобы на празднества к его королевскому высочеству съезжалось столько роскошных туалетов. Здесь был весь двор.
Госпожа Балао, бывшая самой значительной особой, выносила окончательное решение о туалетах, по поводу которых спорили госпожи Морен, Гишар и Дюран. Как обыкновенно, придирчиво раскритиковав шелка и кружева, переходили на особ, облаченных в туалеты. По мнению госпожи Балао, немногие среди этих прекрасных дам сохранили брачную одежду, о которой говорится в Священном писании.
Однако вовсе не ради дам наши кумушки давились перед Пале-Роялем, пренебрегая проклятиями носильщиков и кучеров, оберегая свои места от пришедших позже и топчась в грязи с самоотверженностью, достойной воспевания, равно как и не ради принцев и вельмож; они уже пресытились лицезрением знатных дам, досыта насмотрелись и на принцев, и на вельмож. Они видели, как проходили госпожа де Субиз с госпожой де Лаферте. Мимо них прошествовали обе красавицы де Лафайет, молодая герцогиня де Рони, блондинка с черными глазами, нарушившая семейное счастье одного из сыновей Людовика XIV; юные представительницы рода де Бурбон-Биссе, то ли пять, то ли шесть дам из разных ветвей дома де Роган, девицы и дамы де Брольи, де Шателю, де Бофремон, де Шуазель, де Колиньи и прочая, и прочая. Они видели графа Тулузского, брата герцога Мэнского, с его супругой принцессой. Президенты вообще не шли в счет, министров едва замечали, на послов бросали беглый взгляд через плечо. Однако толпа не расходилась и, напротив, с каждой минутой становилась больше. Так кого же она ждала? Такого упорства она не проявила бы даже ради самого регента. Действительно, ее интересовал совершенно другой человек. Юный король? Нет. Поднимай выше. Речь шла о божестве, о шотландце, господине Аоу, провидении всего народа, провидении, благодаря которому он должен был стать народом миллионеров.
Господин Лоу де Лористон, спаситель и благодетель! Господин Лоу, которого та же самая толпа через несколько месяцев готова будет растерзать на этой же площади! Господин Лоу, чьи лошади теперь отдыхали, потому что в его карету впряглись благодарные парижане! Так вот, толпа ждала господина Лоу. Она была полна решимости ждать его хоть до утра. И подумать только, что поэты с радостью обвиняют толпу в непостоянстве, в переменчивости и Бог знает в каких еще грехах — добрейшую толпу, стократ более смирную, чем стадо овец, толпу неколебимую, стойкую, неутомимую, способную пятнадцать часов торчать не сходя с места на грязных улицах лишь ради того, чтобы поглазеть, как мимо проедет какая-то особа, которая на деле зачастую ничего собой не представляет, а иногда является просто полнейшим ничтожеством! О, если бы жирные быки, жившие в последние пять столетий, умели писать!
Певческая улица, темная и пустынная, невзирая на соседство с шумом, сутолокой и яркими огнями, выглядела спящей. Лишь два-три тусклых огонька отражались в ее грязных сточных канавах. На первый взгляд могло показаться, что на ней нет ни живой души. Однако в нескольких шагах от дома мэтра Луи, на противоположной стороне, в углублении, оставшемся после сноса двух развалюх, молча стояло шесть человек, одетых во все темное. Позади них находились два портшеза. Но ждали эти люди вовсе не господина Лоу. После того как в дом, принадлежащий мэтру Луи, вошли Плюмаж-младший и Галунье, они не сводили глаз с его двери.
А наши два храбреца, только что победительно пленившие Берришона и старую Франсуазу, стояли друг напротив друга в зале и обменивались взглядами, исполненными взаимного восхищения.
— Раны Христовы! — молвил Плюмаж. — А ты, малыш, не забыл-таки свою профессию.
— Да и ты тоже. Все было проделано чисто, правда, на этом мы лишились наших платков.
Если нам порой и случается порицать Галунье, то это происходит отнюдь не от нашей недоброжелательности и пристрастности к нему. И тому доказательство, что когда подворачивается случай, мы неизменно отмечаем его хорошие стороны. Вот и сейчас хотим заметить: Галунье был бережлив.
Плюмаж же, напротив, склонный к расточительности, легко отнесся к утрате платков.
— Ну ладно, — бросил он, — самое трудное сделано.
— Когда в дело не вмешивается Лагардер, — заметил брат Галунье, — все идет как по маслу.
— А Лагардер, прах меня побери, далеко!
— Между нами и границей шестьдесят лье. И оба они довольно потерли руки.
— Но не будем терять времени, голубок, — сказал Плюмаж, — осмотрим-ка территорию. Тут две двери.
Он показал на комнату Авроры и покои мэтра Луи наверху. Галунье поскреб подбородок.
— Загляну в замочную скважину, — объявил он, направляясь к спальне Авроры.
Грозный взгляд Плюмажа-младшего остановил его.
— Ризы Господни, я этого не потерплю, — заявил гасконец. — Красотка переодевается, будем блюсти приличия!
Галунье смущенно опустил глаза.
— Ах, благородный мой друг, — промолвил он, — сколь счастлив ты, имея столь крепкую нравственность.
— Уж таков я есть, разрази меня гром, и я уверен, что, общаясь со мной, ты в конце концов тоже исправишься. Истинный философ владеет своими страстями.
— А я вот раб своих, — вздохнул Галунье, — но уж больно они сильны.
Плюмаж отечески потрепал его по щеке.
— Победа без преодоления преград не приносит радости, — наставительно произнес он. — Поднимись-ка и глянь, что там,
наверху.
Галунье, как кошка, взлетел по лестнице.
— Заперто! — сообщил он, потолкав дверь в покои мэтра Луи.
— Посмотри в замочную скважину. В данном случае это не будет нарушением приличий.
— Темно, как в печи.
— Хорошо, дорогуша. Припомним-ка инструкции добрейшего господина Гонзаго.
— Он пообещал нам по пятьдесят пистолей каждому, — напомнил Галунье.
— При определенных условиях. Primo…
Вместо того чтобы продолжать, он взял сверток, который принес под мышкой. Галунье сделал то же самое. В этот миг дверь наверху, которую Галунье объявил запертой, бесшумно приотворилась, и в полумраке возникла бледная и хитрая физиономия горбуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180