– ответил Шаверни. – Лаго будет охранять вас, пока я буду пробиваться вперед вместе с Кокардасом и Паспуалем.
Противники теперь могли не только сосчитать друг друга, но при желании даже переругиваться. Гонзага взглянул на своих приспешников.
– Господа, – сказал он, разразившись деланным смехом, – мадемуазель де Невер только что согласилась нам сдаться; я сам возьму ее в плен. Четыре человека, ее сопровождающие, в счет не идут; с троими поступайте как знаете, а маленький маркиз должен остаться в живых.
– Но с ними нет Лагардера, – заметил Пейроль.
Все, кроме Гонзага, вздохнули с облегчением, принц же от злости даже покраснел:
– Тем хуже, он лишился прекрасной возможности погибнуть на глазах у невесты!
И Филипп Мантуанский вновь расхохотался. Его глаза блеснули таким диким блеском, что клевреты затряслись от страха.
Пейроль, как всегда осторожный, выслал вперед солдат, не забыв указать им на Шаверни, жизнь которого надо было сохранить. Эта тактика не понравилась испанцам: им предоставили почетное право – нанести первый удар и, возможно, погибнуть, прикрывая собой тех, кого они сопровождали. Младший офицер, их командир, презрительно смерил Пейроля взглядом и произнес несколько слов, услышанных только его людьми.
– Подойдя, к противнику, – тихо сказал он, – разомкните ваши ряды и пропустите его!
Бряцанье обнаженных шпаг, отрывистый приказ – и кони, подгоняемые уколами шпор, устремились в атаку. Внезапно раздалось зловещее уханье совы. Пламя факела осветило неровности скалы, и залп пятнадцати мушкетов с грохотом прокатился по ущелью, прижимая к земле три ряда атакующих солдат. Гонзага едва не зарычал от ярости. Испуганный интендант побелел как саван. Легкий, словно косуля, молодой цыган в несколько прыжков очутился возле маркиза.
– Атакуйте! – закричал он тому. – И ничего не бойтесь: на вашей стороне пятнадцать мушкетов, а после победы вас ожидают радость и счастье! Вперед!
– Вперед! – повторил Шаверни.
Он и фехтмейстеры пришпорили своих коней – и вдруг заметили трех женщин, которые невесть откуда возникли рядом с ними. Одна из них размахивала факелом, который держала в исхудалой руке; ее седые волосы трепал ветер, а ее беззубый рот изрыгал проклятия и угрозы. Мабель, старая колдунья, дочь бродяг, преобразилась: теперь она походила на богиню мщения, призывающую к беспощадной войне.
– Огонь, кровь и смерть! – вопила она. – Проклятие убийце! Смелее, пускай никто из врагов не ускользнет!.. Нынче вечером цыгане выпьют вина из черепов злодеев; сегодня день возмездия и радости!..
Две другие женщины сжимали в руках кинжалы: они пришли, чтобы охранять подруг.
– Марикита! Хасинта! – воскликнули одновременно Аврора, донья Крус и Лаго.
– Не бойтесь, – ответили им обе воительницы. – Мы победим!
– Любовь будет права! – кричала Мабель. – Пусть смерть покарает тех, у кого высохло сердце!
Паника воцарилась в рядах отряда, возглавляемого принцем. Наемники ускакали, так что цыганам противостояли только Филипп Мантуанский и его приспешники.
Наступила короткая передышка: надо было перезарядить ружья. Кокардас и Мабель сыпали проклятиями, прочие усердно трудились. И в этот момент принца обуяла неистовая ярость. Он понял, что Аврора вновь может от него ускользнуть. Опустив голову, он бросился вперед с криком:
– Хватайте! Хватайте же ее!
Острие его шпаги указывало на несчастную. Но случилось неожиданное. Над полем битвы послышался звонкий возглас, заставивший всех застыть на месте:
– Я здесь!
– Анри! – воскликнула мадемуазель де Невер, едва не теряя от радости сознания; Флор и Лаго помогли ей удержаться в седле.
Одно имя было у всех на устах, но произносили его по-разному – кто с облегчением, кто со страхом:
– Лагардер!
Да, это был Лагардер, бледный, с развевающимися волосами, с высоко воздетой шпагой. Его сверкающие глаза приковали к себе взоры всех участников этой сцены.
– Живо, коня! – потребовал он. – Мне нужна жизнь убийцы Невера!
Филипп Мантуанский услышал эти слова – и пустился наутек, свирепо вонзая шпоры в бока своего скакуна. Клевреты последовали за ним.
– Значит, Лагардер все еще не в могиле, – проговорил Пейроль, клацая зубами от страха.
Шевалье разочарованно вернул шпагу в ножны.
– Подлецы везде, трусы всегда! – пробурчал он. – Неужто мне так и не удастся встретиться лицом к лицу с этим итальянцем?
Потом он приблизился к Авроре, взял ее на руки, посадил подле себя на коня и поцеловал в бледный лоб.
Слезинка упала на щеку девушки. Она открыла глаза, увидела своего милого жениха, нежно отерла его слезы и в свою очередь подарила ему поцелуй.
…Под ножом Лаго пал кустарник, ограждавший вход в таинственную пещеру, и Лагардер внес туда свое сокровище, с таким трудом отвоеванное им.
– Анри! – прошептала Аврора. – Я так люблю тебя! Я люблю тебя сильнее, чем Бога!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРЕОБРАЖЕНИЯ ЛАГАРДЕРА
I
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
По дороге, ведущей к французской границе, двигался кортеж. Ничего более странного нельзя было себе и представить. Казалось, все персонажи офортов Жака Калло вдруг ожили и собрались в этом месте. Тут были и люди благородного звания, и оборванцы в пестрых лохмотьях. Впрочем, со времен Людовика XIII мода несколько изменилась, и дворяне были одеты иначе, чем то изображал художник. Цыганские же наряды остались неизменными.
Итак, блеск соседствовал с гротеском, богатые камзолы – с ярким тряпьем, и роскошь шествовала рядом с нищетой. Вы спросите, что собрало вместе этих людей? Событие чрезвычайной важности: Анри де Лагардер и маркиз де Шаверни возвращали во Францию своих невест!
Следом за двумя счастливыми парами ехали Кокардас и Паспуаль. Вид у них был гордый и неприступный.
Шляпа Кокардаса была лихо заломлена набок, усы грозно топорщились, а славная Петронилья, недурно потрудившаяся в Испании, то и дело била по боку его коня, заставляя бедное животное вздрагивать и вскидывать голову. Рука фехтмеистера покоилась на эфесе шпаги, и он отдаленно напоминал герольда, готового сообщить важную весть.
Паспуаль выглядел куда более скромно и старательно держался позади своего исполненного важности приятеля. Его гладкое, лишенное всякой растительности лицо озаряла улыбка, ноги терялись в широких коротких штанах, а руки едва прикасались к поводьям, так что конь сам выбирал дорогу – что, впрочем, было несложно, ибо он следовал за конем Кокардаса-младшего.
В процессии было много женщин, прекрасных женщин, самыми прекрасными из которых были, несомненно, Аврора и донья Крус – на них брат Амабль, известный поклонник женской красоты, даже не осмеливался взглянуть.
Но в кибитках, к счастью, ехали жены и дочери цыган, и их глаза сияли, кожа отливала золотом, а уста пламенели как розы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Противники теперь могли не только сосчитать друг друга, но при желании даже переругиваться. Гонзага взглянул на своих приспешников.
– Господа, – сказал он, разразившись деланным смехом, – мадемуазель де Невер только что согласилась нам сдаться; я сам возьму ее в плен. Четыре человека, ее сопровождающие, в счет не идут; с троими поступайте как знаете, а маленький маркиз должен остаться в живых.
– Но с ними нет Лагардера, – заметил Пейроль.
Все, кроме Гонзага, вздохнули с облегчением, принц же от злости даже покраснел:
– Тем хуже, он лишился прекрасной возможности погибнуть на глазах у невесты!
И Филипп Мантуанский вновь расхохотался. Его глаза блеснули таким диким блеском, что клевреты затряслись от страха.
Пейроль, как всегда осторожный, выслал вперед солдат, не забыв указать им на Шаверни, жизнь которого надо было сохранить. Эта тактика не понравилась испанцам: им предоставили почетное право – нанести первый удар и, возможно, погибнуть, прикрывая собой тех, кого они сопровождали. Младший офицер, их командир, презрительно смерил Пейроля взглядом и произнес несколько слов, услышанных только его людьми.
– Подойдя, к противнику, – тихо сказал он, – разомкните ваши ряды и пропустите его!
Бряцанье обнаженных шпаг, отрывистый приказ – и кони, подгоняемые уколами шпор, устремились в атаку. Внезапно раздалось зловещее уханье совы. Пламя факела осветило неровности скалы, и залп пятнадцати мушкетов с грохотом прокатился по ущелью, прижимая к земле три ряда атакующих солдат. Гонзага едва не зарычал от ярости. Испуганный интендант побелел как саван. Легкий, словно косуля, молодой цыган в несколько прыжков очутился возле маркиза.
– Атакуйте! – закричал он тому. – И ничего не бойтесь: на вашей стороне пятнадцать мушкетов, а после победы вас ожидают радость и счастье! Вперед!
– Вперед! – повторил Шаверни.
Он и фехтмейстеры пришпорили своих коней – и вдруг заметили трех женщин, которые невесть откуда возникли рядом с ними. Одна из них размахивала факелом, который держала в исхудалой руке; ее седые волосы трепал ветер, а ее беззубый рот изрыгал проклятия и угрозы. Мабель, старая колдунья, дочь бродяг, преобразилась: теперь она походила на богиню мщения, призывающую к беспощадной войне.
– Огонь, кровь и смерть! – вопила она. – Проклятие убийце! Смелее, пускай никто из врагов не ускользнет!.. Нынче вечером цыгане выпьют вина из черепов злодеев; сегодня день возмездия и радости!..
Две другие женщины сжимали в руках кинжалы: они пришли, чтобы охранять подруг.
– Марикита! Хасинта! – воскликнули одновременно Аврора, донья Крус и Лаго.
– Не бойтесь, – ответили им обе воительницы. – Мы победим!
– Любовь будет права! – кричала Мабель. – Пусть смерть покарает тех, у кого высохло сердце!
Паника воцарилась в рядах отряда, возглавляемого принцем. Наемники ускакали, так что цыганам противостояли только Филипп Мантуанский и его приспешники.
Наступила короткая передышка: надо было перезарядить ружья. Кокардас и Мабель сыпали проклятиями, прочие усердно трудились. И в этот момент принца обуяла неистовая ярость. Он понял, что Аврора вновь может от него ускользнуть. Опустив голову, он бросился вперед с криком:
– Хватайте! Хватайте же ее!
Острие его шпаги указывало на несчастную. Но случилось неожиданное. Над полем битвы послышался звонкий возглас, заставивший всех застыть на месте:
– Я здесь!
– Анри! – воскликнула мадемуазель де Невер, едва не теряя от радости сознания; Флор и Лаго помогли ей удержаться в седле.
Одно имя было у всех на устах, но произносили его по-разному – кто с облегчением, кто со страхом:
– Лагардер!
Да, это был Лагардер, бледный, с развевающимися волосами, с высоко воздетой шпагой. Его сверкающие глаза приковали к себе взоры всех участников этой сцены.
– Живо, коня! – потребовал он. – Мне нужна жизнь убийцы Невера!
Филипп Мантуанский услышал эти слова – и пустился наутек, свирепо вонзая шпоры в бока своего скакуна. Клевреты последовали за ним.
– Значит, Лагардер все еще не в могиле, – проговорил Пейроль, клацая зубами от страха.
Шевалье разочарованно вернул шпагу в ножны.
– Подлецы везде, трусы всегда! – пробурчал он. – Неужто мне так и не удастся встретиться лицом к лицу с этим итальянцем?
Потом он приблизился к Авроре, взял ее на руки, посадил подле себя на коня и поцеловал в бледный лоб.
Слезинка упала на щеку девушки. Она открыла глаза, увидела своего милого жениха, нежно отерла его слезы и в свою очередь подарила ему поцелуй.
…Под ножом Лаго пал кустарник, ограждавший вход в таинственную пещеру, и Лагардер внес туда свое сокровище, с таким трудом отвоеванное им.
– Анри! – прошептала Аврора. – Я так люблю тебя! Я люблю тебя сильнее, чем Бога!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРЕОБРАЖЕНИЯ ЛАГАРДЕРА
I
ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ
По дороге, ведущей к французской границе, двигался кортеж. Ничего более странного нельзя было себе и представить. Казалось, все персонажи офортов Жака Калло вдруг ожили и собрались в этом месте. Тут были и люди благородного звания, и оборванцы в пестрых лохмотьях. Впрочем, со времен Людовика XIII мода несколько изменилась, и дворяне были одеты иначе, чем то изображал художник. Цыганские же наряды остались неизменными.
Итак, блеск соседствовал с гротеском, богатые камзолы – с ярким тряпьем, и роскошь шествовала рядом с нищетой. Вы спросите, что собрало вместе этих людей? Событие чрезвычайной важности: Анри де Лагардер и маркиз де Шаверни возвращали во Францию своих невест!
Следом за двумя счастливыми парами ехали Кокардас и Паспуаль. Вид у них был гордый и неприступный.
Шляпа Кокардаса была лихо заломлена набок, усы грозно топорщились, а славная Петронилья, недурно потрудившаяся в Испании, то и дело била по боку его коня, заставляя бедное животное вздрагивать и вскидывать голову. Рука фехтмеистера покоилась на эфесе шпаги, и он отдаленно напоминал герольда, готового сообщить важную весть.
Паспуаль выглядел куда более скромно и старательно держался позади своего исполненного важности приятеля. Его гладкое, лишенное всякой растительности лицо озаряла улыбка, ноги терялись в широких коротких штанах, а руки едва прикасались к поводьям, так что конь сам выбирал дорогу – что, впрочем, было несложно, ибо он следовал за конем Кокардаса-младшего.
В процессии было много женщин, прекрасных женщин, самыми прекрасными из которых были, несомненно, Аврора и донья Крус – на них брат Амабль, известный поклонник женской красоты, даже не осмеливался взглянуть.
Но в кибитках, к счастью, ехали жены и дочери цыган, и их глаза сияли, кожа отливала золотом, а уста пламенели как розы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72