Хотя бы пользу самим себе, если всему остальному миру наши старания не важны. Работаем, не перетруждаясь, но и особо не отлынивая. Притираемся друг к другу… Точнее, уже притерлись так сильно, что не представляем службы порознь. Вроде и общего у нас мало, но тех тоненьких струн, что звенят в едином ритме, хватило. Забавно? Я скажу: страшно. Когда привязываешься даже не к клочку мира, а к человеку, очень трудно избавиться от такой связи. Невозможно.
И вот теперь что-то изменится. В какую сторону? Хуже вряд ли будет: меньшее жалованье, чем нам платится, попросту не вообразить. Но перемены такая мерзкая штука, которую тягостно и ждать, и принимать, и переживать. Не люблю перемены. Ненавижу. Но если новый ллаван окажется щедрее старого… Засуну свою гордость и прочие чувства подальше, потому что помимо высоких материй есть еще и ежедневная потребность кушать, пить, отдыхать и получать удовольствие. А все перечисленные действа успешнее производятся при наличии денег, не правда ли?.
Нить вторая.
Плавный ток реки
Рвется первым порогом.
Сойти на берег?
– Heve Дьясен, как новый ллаван, желает лично познакомиться с каждым из вас. Heve Тэйлен, Вы, как старший по чину, наверное, побеседуете первым?
Салим прямо-таки истекал медовым сиропом любезности, приглашая меня в кабинет. Кабинет ллавана. Вскрыли замок? Скорые ребята, ничего не скажешь. И право имеют: печать Головной управы вкупе с личной подписью тамошнего начальника заявляет о правах пришлецов ясно и громко. Хотя могли бы подождать возвращения Гоира, потому что не по-людски как-то распоряжаться в чужом кабинете и рыться в личных вещах. А вернуться наш временно отстраненный собирался дня через три, в начале следующей ювеки, следовательно, нет никакой нужды торопиться и вести себя, как хозяева, тем более, во время проведения служебного следствия.
Дьясен, все такой же замороженный, с немигающими глазами и обвисшими щеками сидел по одну сторону от стола, живчик уселся по другую. Стул, предназначавшийся мне, был поставлен аккурат напротив окна, за которым вовсю светило осеннее солнышко, уже не горячее, но по-прежнему ослепляющее. Прямо мне в рожу светило, заставляя щуриться, вертеть головой, и мешая рассматривать моих собеседников. Или допросчиков? Второе стало совсем похоже на правду, когда Салим (при полностью одобрительном молчании временно нового ллавана) начал интересоваться, где и как я живу. Но сначала Дьясен все же задал вопрос. Один. Самый существенный, по всей видимости.
– Расскажите, чем занимается управа?
– Претворяет в жизнь мудрые и дальновидные повеления Его Императорского Величества. Описывает средоточия ортисов, heve.
– Что-что?
Я почувствовал, что мои глаза наперекор бьющему в них свету расширяются. Назначен управлять, а сам не знает простейших вещей о вверенной ему управе? Экая странность.
– Средоточения магических ортисов в границах поселений. Мы запрашиваем у городских управ необходимые сведения, собираем их воедино, изучаем, производим расчеты и…
– Да-да, – перебил меня Салим и небрежно кивнул, казалось бы, старшему по чину: – Считают, расписывают. Это сейчас не существенно.
Это и несущественно? Наша основная работа не интересует наших новых начальников? Все удивительнее и удивительнее. А что же их интересует?
Ответ на свой вопрос я узнал спустя вдох, когда живчик спросил:
– Какую договоренность вы сейчас выполняете?
– Никакой.
– Как это?
– Добиваем остатки по уже завершенным. Знаете, в одном месте не ту букву напишешь, в другом… Всегда есть, что исправить.
– Я правильно понимаю: сейчас у вас нет никакой работы? – Уточнил Салим, не скрывая возникшего азарта.
– Никакой.
– Так зачем вы ходите на службу?
– Я же сказал: исправляем огрехи. Ждем новых договоренностей. И ждем, когда из Меннасы поступит наше жалованье.
– А разве оно вам не выплачивается?
– Да месяца четыре сидим без жалованья.
Я стараюсь никогда и никому не лгать, ни без нужды, ни по ней. И в особенности, не лгать серьезным людям, потому что в случае допроса в местах не столь уютных, как наша управа, попросту не смогу повторить свою ложь от начала и до конца, не ошибаясь. Можно, конечно, заучить вымысел, но зачем тратить силы и время, если проще говорить правду? Тем более, черные глаза Салима правде-то как раз и не верят.
Ну да, жалованья не было. Но Гоир вел дела не только через Имперский монетный дом, и кое-что нам все же перепало. Крохи, разумеется, но с голоду пока не померли.
– И как же вы живете все это время?
Пожимаю плечами:
– Так и живем.
– Нэйвос не самый дешевый для проживания город, – ехидно протянул Салим.
– Это точно!
– Откуда же берете деньги?
На этот вопрос можно было и не отвечать, а принять оскорбленную позу и заявить что-то вроде: «не ваше дело». Но если пришлецы – ребята расторопные (а так пока и выходит), им ничего не стоит узнать то, что и так общеизвестно. Зачем же заставлять людей тратить время, а заодно вызывать к себе лишние подозрения?
– Мне помогают родственники.
– А кто они?
Судя по интересу к вещам, совершенно не относящимся к работе управы, живчик и лупоглазая молчащая рыба по имени Дьясен, работать не собираются: эта простая мысль промелькнула и унеслась прочь, затерявшись среди просторов пустого сознания, чтобы вернуться позже более уверенной и обдуманной.
– Моя матушка служит в поместье вблизи Энхейма. Отец умер, но был ветераном Болотной войны, и за него Империя платит пенсию вдове и детям. Перебиваемся кое-как в надежде на лучшее.
– О да, конечно! – Салим сел на любимого конька, которым изрядно утомил нас еще вчера. – Но надеяться мало, нужно еще и приложить усилия для исполнения надежд. Мы все здесь изменим, наладим и улучшим! Вы ведь согласны работать с нами?
И вот тут я совершил единственную, как потом понял, глупость, навсегда закрывшую мне путь к сближению с пришлецами. Ответил:
– Я согласен работать.
И сделал многозначительную паузу после слова «работать». Паузу, не предполагающую продолжения фразы.
Салим сделал вид, что не заметил намека, и завел знакомую песню:
– Вы же понимаете, что все это… – широкий жест, обводящий кабинет. – Все это убого и совершенно не соответствует тому положению, которое должна занимать управа. Мы все изменим. У вас будут достойные места для работы, порядок во всем, вы будете вовремя приходить и уходить из управы, будете…
Я начал кивать, тщетно борясь с улыбкой. Порядок – это хорошо. Порядок – это приятно. Порядок… Это порядок. Но я твердо усвоил один закон: в любом, даже самом упорядоченном предмете, есть зерно Хаоса, которое непременно прорастет. И хуже всего, когда это зернышко таится и ждет своего часа в чьей-то душе. А двое человек, сидящих передо мной, уже давно и тщательно взлелеяли пробившийся сквозь почву порядка росток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
И вот теперь что-то изменится. В какую сторону? Хуже вряд ли будет: меньшее жалованье, чем нам платится, попросту не вообразить. Но перемены такая мерзкая штука, которую тягостно и ждать, и принимать, и переживать. Не люблю перемены. Ненавижу. Но если новый ллаван окажется щедрее старого… Засуну свою гордость и прочие чувства подальше, потому что помимо высоких материй есть еще и ежедневная потребность кушать, пить, отдыхать и получать удовольствие. А все перечисленные действа успешнее производятся при наличии денег, не правда ли?.
Нить вторая.
Плавный ток реки
Рвется первым порогом.
Сойти на берег?
– Heve Дьясен, как новый ллаван, желает лично познакомиться с каждым из вас. Heve Тэйлен, Вы, как старший по чину, наверное, побеседуете первым?
Салим прямо-таки истекал медовым сиропом любезности, приглашая меня в кабинет. Кабинет ллавана. Вскрыли замок? Скорые ребята, ничего не скажешь. И право имеют: печать Головной управы вкупе с личной подписью тамошнего начальника заявляет о правах пришлецов ясно и громко. Хотя могли бы подождать возвращения Гоира, потому что не по-людски как-то распоряжаться в чужом кабинете и рыться в личных вещах. А вернуться наш временно отстраненный собирался дня через три, в начале следующей ювеки, следовательно, нет никакой нужды торопиться и вести себя, как хозяева, тем более, во время проведения служебного следствия.
Дьясен, все такой же замороженный, с немигающими глазами и обвисшими щеками сидел по одну сторону от стола, живчик уселся по другую. Стул, предназначавшийся мне, был поставлен аккурат напротив окна, за которым вовсю светило осеннее солнышко, уже не горячее, но по-прежнему ослепляющее. Прямо мне в рожу светило, заставляя щуриться, вертеть головой, и мешая рассматривать моих собеседников. Или допросчиков? Второе стало совсем похоже на правду, когда Салим (при полностью одобрительном молчании временно нового ллавана) начал интересоваться, где и как я живу. Но сначала Дьясен все же задал вопрос. Один. Самый существенный, по всей видимости.
– Расскажите, чем занимается управа?
– Претворяет в жизнь мудрые и дальновидные повеления Его Императорского Величества. Описывает средоточия ортисов, heve.
– Что-что?
Я почувствовал, что мои глаза наперекор бьющему в них свету расширяются. Назначен управлять, а сам не знает простейших вещей о вверенной ему управе? Экая странность.
– Средоточения магических ортисов в границах поселений. Мы запрашиваем у городских управ необходимые сведения, собираем их воедино, изучаем, производим расчеты и…
– Да-да, – перебил меня Салим и небрежно кивнул, казалось бы, старшему по чину: – Считают, расписывают. Это сейчас не существенно.
Это и несущественно? Наша основная работа не интересует наших новых начальников? Все удивительнее и удивительнее. А что же их интересует?
Ответ на свой вопрос я узнал спустя вдох, когда живчик спросил:
– Какую договоренность вы сейчас выполняете?
– Никакой.
– Как это?
– Добиваем остатки по уже завершенным. Знаете, в одном месте не ту букву напишешь, в другом… Всегда есть, что исправить.
– Я правильно понимаю: сейчас у вас нет никакой работы? – Уточнил Салим, не скрывая возникшего азарта.
– Никакой.
– Так зачем вы ходите на службу?
– Я же сказал: исправляем огрехи. Ждем новых договоренностей. И ждем, когда из Меннасы поступит наше жалованье.
– А разве оно вам не выплачивается?
– Да месяца четыре сидим без жалованья.
Я стараюсь никогда и никому не лгать, ни без нужды, ни по ней. И в особенности, не лгать серьезным людям, потому что в случае допроса в местах не столь уютных, как наша управа, попросту не смогу повторить свою ложь от начала и до конца, не ошибаясь. Можно, конечно, заучить вымысел, но зачем тратить силы и время, если проще говорить правду? Тем более, черные глаза Салима правде-то как раз и не верят.
Ну да, жалованья не было. Но Гоир вел дела не только через Имперский монетный дом, и кое-что нам все же перепало. Крохи, разумеется, но с голоду пока не померли.
– И как же вы живете все это время?
Пожимаю плечами:
– Так и живем.
– Нэйвос не самый дешевый для проживания город, – ехидно протянул Салим.
– Это точно!
– Откуда же берете деньги?
На этот вопрос можно было и не отвечать, а принять оскорбленную позу и заявить что-то вроде: «не ваше дело». Но если пришлецы – ребята расторопные (а так пока и выходит), им ничего не стоит узнать то, что и так общеизвестно. Зачем же заставлять людей тратить время, а заодно вызывать к себе лишние подозрения?
– Мне помогают родственники.
– А кто они?
Судя по интересу к вещам, совершенно не относящимся к работе управы, живчик и лупоглазая молчащая рыба по имени Дьясен, работать не собираются: эта простая мысль промелькнула и унеслась прочь, затерявшись среди просторов пустого сознания, чтобы вернуться позже более уверенной и обдуманной.
– Моя матушка служит в поместье вблизи Энхейма. Отец умер, но был ветераном Болотной войны, и за него Империя платит пенсию вдове и детям. Перебиваемся кое-как в надежде на лучшее.
– О да, конечно! – Салим сел на любимого конька, которым изрядно утомил нас еще вчера. – Но надеяться мало, нужно еще и приложить усилия для исполнения надежд. Мы все здесь изменим, наладим и улучшим! Вы ведь согласны работать с нами?
И вот тут я совершил единственную, как потом понял, глупость, навсегда закрывшую мне путь к сближению с пришлецами. Ответил:
– Я согласен работать.
И сделал многозначительную паузу после слова «работать». Паузу, не предполагающую продолжения фразы.
Салим сделал вид, что не заметил намека, и завел знакомую песню:
– Вы же понимаете, что все это… – широкий жест, обводящий кабинет. – Все это убого и совершенно не соответствует тому положению, которое должна занимать управа. Мы все изменим. У вас будут достойные места для работы, порядок во всем, вы будете вовремя приходить и уходить из управы, будете…
Я начал кивать, тщетно борясь с улыбкой. Порядок – это хорошо. Порядок – это приятно. Порядок… Это порядок. Но я твердо усвоил один закон: в любом, даже самом упорядоченном предмете, есть зерно Хаоса, которое непременно прорастет. И хуже всего, когда это зернышко таится и ждет своего часа в чьей-то душе. А двое человек, сидящих передо мной, уже давно и тщательно взлелеяли пробившийся сквозь почву порядка росток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92