– Сам доставлю. Ты знаешь мост через Уклейку?
– Откуда мне знать ваши мосты, я же здесь в первый раз.
– Он близко отсюда, как выедешь на московскую дорогу, через версту поворотишь на полдень, на город Уклеевск. Там он и есть.
– И далеко он от столбовой?
– Верст пять, не боле. Да там не на заплутаешь, он до самого Уклеевска один, другого нет. Подъезжай к полуночи, там и встретимся. Раз такое у тебя горе, то дорого я не возьму. За все про все двести рублей.
– Что же у тебя за ружья за такую цену?
– Ружья как ружья, главное, что стреляют.
– Хорошо, пусть будет двести, а теперь расскажи все, что знаешь про этого Моргуна.
Глава 9
Тебе нужно сбрить бороду и поменять одежду, – сказал я Ефиму, когда мы добрались до заштатного города Уклеевска, отстоящего на тридцать верст от московской дороги. Заштатными именовались селения, пользующиеся правами города, но не служащие административными единицами.
– Это еще зачем? – удивился кучер, уважительно поглаживая свою роскошную растительность, закрывающую половину груди.
– С такой бородой и в ливрейном армяке тебя каждый встречный запомнит, а нам это ни к чему.
Прибыли мы в Уклеевск в нашем экипаже и теперь думали, куда пристроить карету и лошадей, пока будем заняты разборкой с Моргуном. Заштатный городок был небольшим населенным пунктом с двумя церквями, земской школой и тремя ярмарками в году. Как рассказал словоохотливый старичок, встретившийся нам около винной лавки, православных жителей в нем было 1588, протестантов 16, магометан 21, прочих исповеданий 12; дворян 5, почетных граждан и купцов 4, духовного звания 8, мещан 1479, военного сословия 115, крестьян 186, прочих сословий 31. Численность его населения определить можно было довольно точно, суммировав сословия и вероисповедания.
– Пошли в цирюльню, пока будем бриться, попробуем узнать, что здесь почем.
Бриться Ефиму не хотелось, но мои доводы его убедили, и он скрепя сердце согласился. Мы оставили экипаж у единственной на весь город парикмахерской и вошли в пропахшее дешевым одеколоном помещение. Посетителей здесь не было, и цирюльник, встав навстречу широко зевнул, щедро показывая остатки зубов.
– Чего желаете? – спросил он сонным голосом. – Могу завить...
– Завиваться мы пока не будем, хотим побриться.
– Это моментом, – пообещал ремесленник. – Извольте садиться.
Я кивнул Ефиму на кресло и он, тяжело вздохнув, сел под бритву палача.
– Жаль, поди, такой красоты лишаться? – сочувственно спросил его парикмахер, взвешивая рукой окладистую бороду. – Сами откуда будете? Я вас в наших краях раньше не встречал.
– Купеческого звания, – ответил я. – Едем по торговым делам.
– Чем торгуете?
– Зерном, кожей и так, чем придется.
– Дело хорошее, – сообщил мастер, яростно щелкая ножницами вокруг расстроенного лица клиента. – А может, завиться желаете?
– Мы желаем оставить на постой лошадей и карету, а сами дальше поедем верхом. Хорошо заплатим!
– Хорошо – это сколько? – поинтересовался цирюльник, намыливая клиенту щеки.
– По рублю за день постоя, – предложил я.
– И вы думаете, что это хорошо?
– И еще по рублю на прокорм лошадям, – добавил я.
– Рубль и рубль, это будет три. Если согласны на три рубля, я помещу ваших лошадей в своем коровнике и буду ласкать их, как любимого котенка!
– А как же корова?
– Какая корова! О чем вы говорите! Та корова давно стала говядиной. Думаете, у меня есть желание крутить коровам хвосты?
– А наши лошади не станут кониной?
Парикмахер оценил чужую шутку и засмеялся.
– Пусть я бы так жил, как будут жить ваши лошади!
Национальная принадлежность мастера не вызывала двояких толкований ни по внешним признакам, ни по манере говорить.
Неясно было, как он попал в центральную губернию Надо сказать, что многомудрое царское правительство еще со времени правления Екатерины делало все, чтобы вырастить из нашего еврейского населения пламенных революционеров.
Их постоянно притесняли, сгоняли с насиженных мест и не давали спокойно жить.
Как это всегда делалось, от Рюрика до наших дней, Сначала мудрые правители создавали проблемы, а потом всех остальных жителей заставляли расхлебывать результаты.
– А как вы попали в Уклеевск, здесь же евреям нельзя жить? – спросил я.
– Не евреям, а иудеям, а я, слава Торе, православный. Думаете, в Витебске, кроме меня некому больше стричь?
– Выкрест?
– Можно сказать и так. Честно говоря, мне что раввин, что поп, большой разницы я не вижу. Или вы думаете, что у Господа Бога есть национальность?
– Не думаю, – засмеялся я.
– Вот и я о том же. У Бога, если он есть, своя жизнь, у человека – своя!
Таких вольных суждений я не слышал даже от троицких либералов. Они больше давили на свободу слова, а не совести.
– И как вам здесь нравится? – спросил я.
– Покажите мне другое место, где хоть немного лучше, и я туда поеду! Если вы спрашиваете о куске хлеба, то он у меня есть. А теперь, молодой человек, посмотрите на себя в зеркало и подумайте, может быть вас все-таки завить?
Ефим после операции над своим лицом неожиданно превратился в молодого, курносого парня. Он посмотрел на себя в зеркало и смущенно ухмыльнулся:
– Нет, мне и так сойдет!
– Тогда садитесь вы, – пригласил меня в кресло парикмахер. – Вас тоже только брить или еще будете стричься?
– Стригите, – согласился я.
– У меня к вам один маленький вопрос, – спросил мастер, залепливая мне мыльной пеной лицо, – где вы собираетесь покупать хлеб, когда у нас его почти не сеют?
– Здесь неподалеку есть имение некоего помещика Моргуна, – ответил я. – Говорят...
Я не успел договорить, потому что у мастера дернулась рука, и он меня порезал.
– Вы хотите купить хлеб у Моргуна, у этого бандита? Вас что, послал к нему смертельный враг? Простите, я вас порезал, не надо было говорить такое мне под руку.
– А почему вы решили, что Моргун бандит?
Парикмахер оказался первым человеком, который при этом имени не впал в транс, а вполне конкретно охарактеризовал его носителя.
– Потому что он и есть бандит! – неожиданно перестав быть забавным цирюльником, с ненавистью сказал он.
– Он вас чем-то обидел?
– Вы, милостивый государь, спрашиваете, обидел ли меня Моргун? Нет, он меня не обидел, он вырвал мое сердце!
– Господи! Что он такое сделал?
– Он похитил и погубил мою старшую дочь! Если бы я только мог, он бы и дня не проходил по этой земле!
– Извините, я не знал, – сказал я, увидев как его выпуклые, с красными прожилками глаза наливаются слезами.
– А вы еще собираетесь торговать с этим человеком! Я не знаю, кто надоумил вас лезть к нему в пасть, Но это был дурной человек! У вас отберут не только деньги, но и жизнь, и поверьте старому еврею, никто не вспомнит, что видел вас! Я ходил в полицию и вы знаете, что мне там сказали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Откуда мне знать ваши мосты, я же здесь в первый раз.
– Он близко отсюда, как выедешь на московскую дорогу, через версту поворотишь на полдень, на город Уклеевск. Там он и есть.
– И далеко он от столбовой?
– Верст пять, не боле. Да там не на заплутаешь, он до самого Уклеевска один, другого нет. Подъезжай к полуночи, там и встретимся. Раз такое у тебя горе, то дорого я не возьму. За все про все двести рублей.
– Что же у тебя за ружья за такую цену?
– Ружья как ружья, главное, что стреляют.
– Хорошо, пусть будет двести, а теперь расскажи все, что знаешь про этого Моргуна.
Глава 9
Тебе нужно сбрить бороду и поменять одежду, – сказал я Ефиму, когда мы добрались до заштатного города Уклеевска, отстоящего на тридцать верст от московской дороги. Заштатными именовались селения, пользующиеся правами города, но не служащие административными единицами.
– Это еще зачем? – удивился кучер, уважительно поглаживая свою роскошную растительность, закрывающую половину груди.
– С такой бородой и в ливрейном армяке тебя каждый встречный запомнит, а нам это ни к чему.
Прибыли мы в Уклеевск в нашем экипаже и теперь думали, куда пристроить карету и лошадей, пока будем заняты разборкой с Моргуном. Заштатный городок был небольшим населенным пунктом с двумя церквями, земской школой и тремя ярмарками в году. Как рассказал словоохотливый старичок, встретившийся нам около винной лавки, православных жителей в нем было 1588, протестантов 16, магометан 21, прочих исповеданий 12; дворян 5, почетных граждан и купцов 4, духовного звания 8, мещан 1479, военного сословия 115, крестьян 186, прочих сословий 31. Численность его населения определить можно было довольно точно, суммировав сословия и вероисповедания.
– Пошли в цирюльню, пока будем бриться, попробуем узнать, что здесь почем.
Бриться Ефиму не хотелось, но мои доводы его убедили, и он скрепя сердце согласился. Мы оставили экипаж у единственной на весь город парикмахерской и вошли в пропахшее дешевым одеколоном помещение. Посетителей здесь не было, и цирюльник, встав навстречу широко зевнул, щедро показывая остатки зубов.
– Чего желаете? – спросил он сонным голосом. – Могу завить...
– Завиваться мы пока не будем, хотим побриться.
– Это моментом, – пообещал ремесленник. – Извольте садиться.
Я кивнул Ефиму на кресло и он, тяжело вздохнув, сел под бритву палача.
– Жаль, поди, такой красоты лишаться? – сочувственно спросил его парикмахер, взвешивая рукой окладистую бороду. – Сами откуда будете? Я вас в наших краях раньше не встречал.
– Купеческого звания, – ответил я. – Едем по торговым делам.
– Чем торгуете?
– Зерном, кожей и так, чем придется.
– Дело хорошее, – сообщил мастер, яростно щелкая ножницами вокруг расстроенного лица клиента. – А может, завиться желаете?
– Мы желаем оставить на постой лошадей и карету, а сами дальше поедем верхом. Хорошо заплатим!
– Хорошо – это сколько? – поинтересовался цирюльник, намыливая клиенту щеки.
– По рублю за день постоя, – предложил я.
– И вы думаете, что это хорошо?
– И еще по рублю на прокорм лошадям, – добавил я.
– Рубль и рубль, это будет три. Если согласны на три рубля, я помещу ваших лошадей в своем коровнике и буду ласкать их, как любимого котенка!
– А как же корова?
– Какая корова! О чем вы говорите! Та корова давно стала говядиной. Думаете, у меня есть желание крутить коровам хвосты?
– А наши лошади не станут кониной?
Парикмахер оценил чужую шутку и засмеялся.
– Пусть я бы так жил, как будут жить ваши лошади!
Национальная принадлежность мастера не вызывала двояких толкований ни по внешним признакам, ни по манере говорить.
Неясно было, как он попал в центральную губернию Надо сказать, что многомудрое царское правительство еще со времени правления Екатерины делало все, чтобы вырастить из нашего еврейского населения пламенных революционеров.
Их постоянно притесняли, сгоняли с насиженных мест и не давали спокойно жить.
Как это всегда делалось, от Рюрика до наших дней, Сначала мудрые правители создавали проблемы, а потом всех остальных жителей заставляли расхлебывать результаты.
– А как вы попали в Уклеевск, здесь же евреям нельзя жить? – спросил я.
– Не евреям, а иудеям, а я, слава Торе, православный. Думаете, в Витебске, кроме меня некому больше стричь?
– Выкрест?
– Можно сказать и так. Честно говоря, мне что раввин, что поп, большой разницы я не вижу. Или вы думаете, что у Господа Бога есть национальность?
– Не думаю, – засмеялся я.
– Вот и я о том же. У Бога, если он есть, своя жизнь, у человека – своя!
Таких вольных суждений я не слышал даже от троицких либералов. Они больше давили на свободу слова, а не совести.
– И как вам здесь нравится? – спросил я.
– Покажите мне другое место, где хоть немного лучше, и я туда поеду! Если вы спрашиваете о куске хлеба, то он у меня есть. А теперь, молодой человек, посмотрите на себя в зеркало и подумайте, может быть вас все-таки завить?
Ефим после операции над своим лицом неожиданно превратился в молодого, курносого парня. Он посмотрел на себя в зеркало и смущенно ухмыльнулся:
– Нет, мне и так сойдет!
– Тогда садитесь вы, – пригласил меня в кресло парикмахер. – Вас тоже только брить или еще будете стричься?
– Стригите, – согласился я.
– У меня к вам один маленький вопрос, – спросил мастер, залепливая мне мыльной пеной лицо, – где вы собираетесь покупать хлеб, когда у нас его почти не сеют?
– Здесь неподалеку есть имение некоего помещика Моргуна, – ответил я. – Говорят...
Я не успел договорить, потому что у мастера дернулась рука, и он меня порезал.
– Вы хотите купить хлеб у Моргуна, у этого бандита? Вас что, послал к нему смертельный враг? Простите, я вас порезал, не надо было говорить такое мне под руку.
– А почему вы решили, что Моргун бандит?
Парикмахер оказался первым человеком, который при этом имени не впал в транс, а вполне конкретно охарактеризовал его носителя.
– Потому что он и есть бандит! – неожиданно перестав быть забавным цирюльником, с ненавистью сказал он.
– Он вас чем-то обидел?
– Вы, милостивый государь, спрашиваете, обидел ли меня Моргун? Нет, он меня не обидел, он вырвал мое сердце!
– Господи! Что он такое сделал?
– Он похитил и погубил мою старшую дочь! Если бы я только мог, он бы и дня не проходил по этой земле!
– Извините, я не знал, – сказал я, увидев как его выпуклые, с красными прожилками глаза наливаются слезами.
– А вы еще собираетесь торговать с этим человеком! Я не знаю, кто надоумил вас лезть к нему в пасть, Но это был дурной человек! У вас отберут не только деньги, но и жизнь, и поверьте старому еврею, никто не вспомнит, что видел вас! Я ходил в полицию и вы знаете, что мне там сказали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77