Скорее от неожиданности, чем намеренно, я ударил кулаком в темноту и попал во что-то мягкое, которое тотчас, отчаянно, закричало тем же голосом:
– Братцы, он дерется!
Мне ничего не оставалось, как вырваться из рук и отпрыгнуть в сторону. Как обычно бывает в таких ситуациях, сразу же кто-то кому-то врезал и тотчас, получил в ответ. После чего началась общая слепая драка. Я тихо отступал в сторону, но на меня наткнулись, и опять пришлось бить «на звук». После этого мне удалось прижаться к стене.
Может быть, я бы и перестоял самую кутерьму, но тут закричала Матильда и пришлось броситься ей на выручку. Тотчас кто-то зацепил меня кулаком. Удар невидимому противнику удался, в ответ я тоже кого-то ударил и, не сдержав эмоции, громко сказал несколько популярных русских слов, после которых вдруг наступила тишина. Все участники драки, застыли на своих местах, громко отдуваясь. Никто ничего не говорил и слышно было лишь тяжелое дыхание. Потом кто-то сообщил будничным голосом:
– Будет драться, это не французы.
– Конечно не французы, – подтвердил я. – Вы что не слышите, как мы говорим? Просто на нас надета французская уланская форма.
– Старик, зажги свечу, – попросил тот же спокойный голос.
– Где та свеча-то? Растоптали-то ножищами, ироды! – заныл хозяин. – Напасешься на вас свечей, если их ногами топтать будете!
– Не ругайся, старик, – утешил его все тот же человек, – зажги новую.
Уверенному в себе мягкому баритону хозяин перечить не решился, и опять повторилась та же процедура с печью, углями и свечой. Все ждали на своих метах, когда, наконец, появится свет. Я с интересом оглядел противников, Было их шестеро против нас двоих. Правда, последний шестой, или первый, что было бы правильнее, по сути, стоял в стороне и в драке не участвовал.
– Действительно, французские уланы, – с насмешкой, констатировал он, – а ругаются и дерутся, вполне по-русски. – И кем вы будете, господа уланы?
– Федор Васильевич! – вдруг, воскликнул юный корнет. – Вы меня не узнаете?
Тот внимательно осмотрел молодого офицера, и развел руками:
– Простите, сударь, не могу припомнить, мы с вами раньше встречались?
То, что «француз» узнал их начальника, успокоило драчунов больше чем наша русская речь. Они заметно расслабились и теперь смотрели на нас не столько насторожено, сколько с любопытством. Матильде, то, что Федор Васильевич ее не узнал, чрезвычайно понравилось. Она встала в нарочито залихватскую позу и подперла рукой бедро, спросила весело, даже с внутренним восторгом:
– И так не узнаете?
Федор Васильевич, смешливо развел руками. Я уже догадался, кто это и вполне его понимал. Откуда московскому генерал-губернатору было помнить всех молодых людей, которые знают его в лицо.
– Не узнаю, – нарочито виноватым голосом ответил он, – простите, сударь, старика, слаб зрением. Может быть, вы представитесь, тогда…
– Мне бы все-таки хотелось, что бы вы меня вспомнили, – ничуть не смущаясь, настаивала Матильда. – Может быть, теперь вспомните?
Она сняла уланку, шапку с четырехугольным верхом, украшенную металлической налобной бляхой и, встряхнув головой, разметала по плечам роскошный темный волосы.
– Баба! – почти с ужасом, прошептал кто-то из присутствующих.
Федор Васильевич смутился, сделал шаг вперед и застыл, всматриваясь в корнета с женской прической. Матильде так понравилось его искреннее удивление, что она звонко расхохоталась.
– Матильда Афанасьевна? – неуверенно, произнес он. – Неужели это вы?
Однако француженка так хохотала, что не смогла ответить. Ростопчин, какое-то время крепился, потом и сам рассыпался дробным смехом. Его тотчас подхватили оруженосцы. Не смеялись только мы со стариком-хозяином. Он был то ли в трауре по погибшей свече, то ли осуждал простоволосую бабу, я же не видел особого повода для веселья.
– Не узнал! Не узнал! – наконец смогла пересилить взрыв веселья Матильда.
– Голубушка, вот воистину явление, – заговорил Ростопчин, – как, неужели это вы? Какими судьбами? Бежите от французов?
– Вот еще! – задорно ответил корнет. – Ни от кого мы не бежим, просто ищем спокойное место переночевать. Хотели заехать к вам в Вороново, да вот Алексей Григорьевич отговорил, сказал, что там Наполеон!
– Ничего там теперь нет, – грустно сказал Ростопчин, – я сам сжег имение, чтобы ничего не досталось неприятелю. Вы ошиблись, молодой человек, – обратился он ко мне, – Наполеону там теперь нечего делать.
Теперь все посмотрели на меня. Мне пришлось поклониться, после чего интерес ко мне оказался исчерпан, и все внимание опять досталось Матильде. Ростопчин казался крайне заинтригованным ее внезапным появлением и начал расспросы. Когда рассказ дошел до смерти Пузырева, он перекрестился, выразил соболезнование и сказал о нем несколько теплых слов. Потом разговор перешел на военные действия. Оказалось, что после оставления Москвы Федор Васильевич большую часть времени провел в Красной Пахре, только позавчера с появлением регулярной французской армии, вынужден был оттуда уехать.
Мне Ростопчин как человек был любопытен, однако в тот момент больше хотелось просто лечь и нормально выспаться.
– Извините, мы помешали вам отдыхать, – сказал я, чувствуя, что разговоры никогда не кончатся – Завтра всем предстоит тяжелый день.
Намек был достаточно прозрачный, Ростопчин недовольно на меня взглянул и разрешил своим охранникам ложиться.
Они тут же разошлись по своим спальным местам. О часовом никто даже не вспомнил. Такое легкомыслие меня удивило. До французов рукой подать, сюда в любой момент мог заскочить вражеский кавалерийский разъезд, а генерал-губернатор, ведет себя так, будто приехал в гости к соседу помещику. Меня так и подмывало ему напомнить, что все-таки идет война и нужно быть осторожнее.
Ему же, судя по всем, было не до того. Он уже нежно взял Матильду за руку и подвел к лавке возле окна. Мне это совсем не понравилось. После того, что у нас с ней сегодня было, казалось, что у меня уже есть на нее какие-то права, однако протестовать и прерывать их разговор с генералом я не решился. Впрочем, говорили они о сущих пустяках, своих прошлых встречах, общих знакомых. Ростопчин явно не воспринимал молодую женщину, как равного себе собеседника и потчевал легкой болтовней и пошловатыми, на мой вкус, комплиментами.
Оставив их наслаждаться светским общением, я пошел со стариком устраивать на ночевку лошадей. Хозяйство у ворчливого деда, судя по обширным дворовым строениям, было не бедное. Мы отвели жеребцов в конюшню, где кроме хозяйских содержались лошади гостей. Старик мне помог обтереть, расседлать и задать корма уланским скакунам. На все это ушло около получаса.
Предположить, что за это время между Матильдой и Ростопчиным что-то произойдет, мог бы только очень влюбленный человек, подозревающий всех мужчин мира в стремлении отобрать у него бесценное сокровище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Братцы, он дерется!
Мне ничего не оставалось, как вырваться из рук и отпрыгнуть в сторону. Как обычно бывает в таких ситуациях, сразу же кто-то кому-то врезал и тотчас, получил в ответ. После чего началась общая слепая драка. Я тихо отступал в сторону, но на меня наткнулись, и опять пришлось бить «на звук». После этого мне удалось прижаться к стене.
Может быть, я бы и перестоял самую кутерьму, но тут закричала Матильда и пришлось броситься ей на выручку. Тотчас кто-то зацепил меня кулаком. Удар невидимому противнику удался, в ответ я тоже кого-то ударил и, не сдержав эмоции, громко сказал несколько популярных русских слов, после которых вдруг наступила тишина. Все участники драки, застыли на своих местах, громко отдуваясь. Никто ничего не говорил и слышно было лишь тяжелое дыхание. Потом кто-то сообщил будничным голосом:
– Будет драться, это не французы.
– Конечно не французы, – подтвердил я. – Вы что не слышите, как мы говорим? Просто на нас надета французская уланская форма.
– Старик, зажги свечу, – попросил тот же спокойный голос.
– Где та свеча-то? Растоптали-то ножищами, ироды! – заныл хозяин. – Напасешься на вас свечей, если их ногами топтать будете!
– Не ругайся, старик, – утешил его все тот же человек, – зажги новую.
Уверенному в себе мягкому баритону хозяин перечить не решился, и опять повторилась та же процедура с печью, углями и свечой. Все ждали на своих метах, когда, наконец, появится свет. Я с интересом оглядел противников, Было их шестеро против нас двоих. Правда, последний шестой, или первый, что было бы правильнее, по сути, стоял в стороне и в драке не участвовал.
– Действительно, французские уланы, – с насмешкой, констатировал он, – а ругаются и дерутся, вполне по-русски. – И кем вы будете, господа уланы?
– Федор Васильевич! – вдруг, воскликнул юный корнет. – Вы меня не узнаете?
Тот внимательно осмотрел молодого офицера, и развел руками:
– Простите, сударь, не могу припомнить, мы с вами раньше встречались?
То, что «француз» узнал их начальника, успокоило драчунов больше чем наша русская речь. Они заметно расслабились и теперь смотрели на нас не столько насторожено, сколько с любопытством. Матильде, то, что Федор Васильевич ее не узнал, чрезвычайно понравилось. Она встала в нарочито залихватскую позу и подперла рукой бедро, спросила весело, даже с внутренним восторгом:
– И так не узнаете?
Федор Васильевич, смешливо развел руками. Я уже догадался, кто это и вполне его понимал. Откуда московскому генерал-губернатору было помнить всех молодых людей, которые знают его в лицо.
– Не узнаю, – нарочито виноватым голосом ответил он, – простите, сударь, старика, слаб зрением. Может быть, вы представитесь, тогда…
– Мне бы все-таки хотелось, что бы вы меня вспомнили, – ничуть не смущаясь, настаивала Матильда. – Может быть, теперь вспомните?
Она сняла уланку, шапку с четырехугольным верхом, украшенную металлической налобной бляхой и, встряхнув головой, разметала по плечам роскошный темный волосы.
– Баба! – почти с ужасом, прошептал кто-то из присутствующих.
Федор Васильевич смутился, сделал шаг вперед и застыл, всматриваясь в корнета с женской прической. Матильде так понравилось его искреннее удивление, что она звонко расхохоталась.
– Матильда Афанасьевна? – неуверенно, произнес он. – Неужели это вы?
Однако француженка так хохотала, что не смогла ответить. Ростопчин, какое-то время крепился, потом и сам рассыпался дробным смехом. Его тотчас подхватили оруженосцы. Не смеялись только мы со стариком-хозяином. Он был то ли в трауре по погибшей свече, то ли осуждал простоволосую бабу, я же не видел особого повода для веселья.
– Не узнал! Не узнал! – наконец смогла пересилить взрыв веселья Матильда.
– Голубушка, вот воистину явление, – заговорил Ростопчин, – как, неужели это вы? Какими судьбами? Бежите от французов?
– Вот еще! – задорно ответил корнет. – Ни от кого мы не бежим, просто ищем спокойное место переночевать. Хотели заехать к вам в Вороново, да вот Алексей Григорьевич отговорил, сказал, что там Наполеон!
– Ничего там теперь нет, – грустно сказал Ростопчин, – я сам сжег имение, чтобы ничего не досталось неприятелю. Вы ошиблись, молодой человек, – обратился он ко мне, – Наполеону там теперь нечего делать.
Теперь все посмотрели на меня. Мне пришлось поклониться, после чего интерес ко мне оказался исчерпан, и все внимание опять досталось Матильде. Ростопчин казался крайне заинтригованным ее внезапным появлением и начал расспросы. Когда рассказ дошел до смерти Пузырева, он перекрестился, выразил соболезнование и сказал о нем несколько теплых слов. Потом разговор перешел на военные действия. Оказалось, что после оставления Москвы Федор Васильевич большую часть времени провел в Красной Пахре, только позавчера с появлением регулярной французской армии, вынужден был оттуда уехать.
Мне Ростопчин как человек был любопытен, однако в тот момент больше хотелось просто лечь и нормально выспаться.
– Извините, мы помешали вам отдыхать, – сказал я, чувствуя, что разговоры никогда не кончатся – Завтра всем предстоит тяжелый день.
Намек был достаточно прозрачный, Ростопчин недовольно на меня взглянул и разрешил своим охранникам ложиться.
Они тут же разошлись по своим спальным местам. О часовом никто даже не вспомнил. Такое легкомыслие меня удивило. До французов рукой подать, сюда в любой момент мог заскочить вражеский кавалерийский разъезд, а генерал-губернатор, ведет себя так, будто приехал в гости к соседу помещику. Меня так и подмывало ему напомнить, что все-таки идет война и нужно быть осторожнее.
Ему же, судя по всем, было не до того. Он уже нежно взял Матильду за руку и подвел к лавке возле окна. Мне это совсем не понравилось. После того, что у нас с ней сегодня было, казалось, что у меня уже есть на нее какие-то права, однако протестовать и прерывать их разговор с генералом я не решился. Впрочем, говорили они о сущих пустяках, своих прошлых встречах, общих знакомых. Ростопчин явно не воспринимал молодую женщину, как равного себе собеседника и потчевал легкой болтовней и пошловатыми, на мой вкус, комплиментами.
Оставив их наслаждаться светским общением, я пошел со стариком устраивать на ночевку лошадей. Хозяйство у ворчливого деда, судя по обширным дворовым строениям, было не бедное. Мы отвели жеребцов в конюшню, где кроме хозяйских содержались лошади гостей. Старик мне помог обтереть, расседлать и задать корма уланским скакунам. На все это ушло около получаса.
Предположить, что за это время между Матильдой и Ростопчиным что-то произойдет, мог бы только очень влюбленный человек, подозревающий всех мужчин мира в стремлении отобрать у него бесценное сокровище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78