Мы оставили наивыгоднейшие плацдармы в Европе. Мы рассекретили ракетные установки железнодорожного базирования. Утратили скрытность почти всех наземные шахтные установки, десятки их взорваны по условиям международных договоров.
И только потому, что Россия в конце Двадцатого века все еще сохраняла возможность ответного ракетного удара из под арктических льдов с ней так и не посмели разговаривать на языке «стеллсов» и «томогавков». Ледяным щитом прикрылась Россия на исходе кровавого века, и на том щите оставлены имена тех, кто пришел сюда на «Заре» в 1901 году.
Часть вторая.
БЕЛЫЙ КРЕСТИК
«ИДУ НА ВОЙНУ ИЗ ИРКУТСКА…»
Иркутск. Март 1904 года
Когда в деревянный, занесенный снегами Якутск, где Колчак с сотоварищами отогревался и приходил в себя после ледовой эпопеи, докатилась весть о начале войны с Японией, молодой офицер немедленно отбил телеграмму в Академию наук с просьбой откомандировать его обратно во флот. Вторая депеша полетела в Главный морской штаб. Податель ее испрашивал разрешения отправиться из Якутска прямо в Порт-Артур. Смысл пространного ответа из Академии сводился к тому, что Колчак не будет отпущен во флот до тех пор, пока не представит подробного отчета о второй экспедиции. Садиться за письменный стол, когда в Порт-Артуре горят русские корабли и гибнут его однокашники?! Именно о невозможности такого положения телеграфировал он лично президенту Академии наук великому князю Константину Константиновичу. И тот его понял, и разрешил отсрочку с предоставлением отчета до окончания войны. Сдав Оленину все собранные материалы и оставшиеся деньги для доставки в Петербург, Колчак начал новый – тысячеверстный – путь из Якутска в Порт-Артур. До Иркутска добирался на перекладных лошадях. В Иркутске его ждал сюрприз, и какой: отец, несмотря на преклонные годы, приехал обнять сына – единственного! – быть может, в последний раз, да не один – добрался в глубь Сибири с Сонечкой Омировой.
Стоял март 1904 года. Грустным было это весеннее венчание в Градо-Иркутской Михайло-Архангельской церкви: ведь наутро ждало новобрачных отнюдь не свадебное путешествие, – ждала военная разлука. Лейтенант Колчак уезжал в осажденный Порт-Артур прямо от свадебного стола.
Мог ли он подумать тогда, что смертная пуля поджидает его не на порт-артурских сопках, а здесь, в этом городе, где над ним только что держали свадебный венец? Пройдет всего шестнадцать лет, и не японцы, не турки, не германцы, – свои, россияне, такие же мужики, с какими он делил все тяготы полярной одиссеи, выведут его на берег Ангары и бездумно вскинут винтовки по взмаху чужой руки.
Но пока его ждало, как тогда говорили, новое поле чести – румбы Желтого.
* * *
Впервые после Синопа, после полувека со дня последней блестящей виктории российского флота под флагом адмирала Нахимова, русским морякам выпадало крупное военное дело – сражения с японскими эскадрами. Мог ли лейтенант Колчак, которого с младых ногтей готовили к такому предприятию, остаться в стороне от главного дела флота, мог ли он в такое время разбирать в кабинетной тиши материалы экспедиции, изучать движение льдов, когда по всем восточным морям России началось движение бронированных эскадр? Да он бы в жизни себе не простил такого малодушия, и отец бы не простил, да и в глазах Софьи его ореол полярного героя, наверное, куда как потускнел бы…
В Порт-Артур Колчак прибыл не заурядным лейтенантом. О нем здесь слышали, его знали. Теперь славу полярного первопроходца предстояло подтвердить боевой доблестью корабельного офицера. То, ради чего он рвался на юг Африки, поджидало его здесь – на Дальнем Востоке.
В Порт-Артуре лейтенант Колчак предстал перед своим нечаянным покровителем – командующим флотом вице-адмиралом Степаном Осиповичем Макаровым. Всегда чуравшийся высоких протекций, молодой офицер на сей раз надеялся, что адмирал, весьма благоволивший к его научным работам, не откажет в назначении на миноносец – корабль, которому по роду службы чаще всего приходится встречаться с противником. Однако вид у соискателя активной боевой жизни был столь изможденным после северных передряг, что адмирал Макаров решил дать отчаянному лейтенанту передышку и назначил его на пятитрубный крейсер «Аскольд». На большом корабле быт более устроен.
Боцмана Бегичева адмирал Макаров определил на миноносец «Бесшумный». Там в пылу боя за расторопные и бесстрашные действия в аварийной обстановке боцман был награжден Георгиевским крестом.
То была их последняя встреча – Макарова и Колчака. Флагман порт-артурской эскадры броненосец «Петропавловск» подорвался на японской мине… Гибель Макарова потрясла всех, даже японцев.
В Порт-Артуре кругами по воде расходились мистические слухи. Колчак был потрясен одним из них. За несколько минут до рокового взрыва художник Верещагин, делая зарисовки на мостике, произнес такую фразу: «Я принимал участие во многих баталиях и всегда выходил сухим из воды». Через несколько минут последовала страшная кара за бездумную похвальбу: самонадеянный художник навсегда остался в морской пучине.
Многие порт-артурцы приносили свои личные клятвы отомстить за адмирала – самую светлую голову русского флота. Дал такую клятву и лейтенант Колчак. И вскоре выполнил ее.
Сразу же после трагического сообщения он подал рапорт о переводе на минный заградитель «Амур». Еще через какое-то время он наконец добился того, чего просил у Макарова, – его назначили на миноносец. Командиром на «Сердитый». Он рвался в бой, но судьба сыграла злую шутку. Здоровье, подорванное полярными лишениями, не выдержало новых встрясок: командир «Сердитого» слег в госпиталь с жесточайшим двусторонним воспалением легких. Валяться на госпитальной койке с боевым ранением – куда ни шло, но с заурядной обывательской пневмонией?! Сознавать это было невыносимо для офицерской чести, и лейтенант с лицом аскета, едва спал жар лихорадки, вернулся на мостик «Сердитого».
Порт-артурские миноносцы – кораблики довольно щуплые, в свежую погоду на приличном ходу волна порой перехлестывала через невысокий мостик. Эти соленые купели, а может, и недавние кочевки во льдах тоже не прошли даром. Острый суставной ревматизм чуть не вынудил его снова слечь. Пневмония стала хронической. Но возвращаться в госпиталь лейтенант Колчак отказался наотрез.
И словно в награду за стойкость военное счастье ему улыбнулось. На подходах к Порт-Артуру «Сердитый» выставил группу мин. На них, точь-в-точь как «Петропавловск», наскочил и подорвался японский крейсер «Такасаго».
Лейтенант Колчак сдержал свое обетное слово.
За уничтожение крейсера – чисто морскую операцию – Александр Колчак получил Георгиевское оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65