Успел-таки ударить, подлец!
Потом жар спадать начал, и Ксифий стал осыпаться. Понимаете? Как те песчаные фигурки, что дети из мокрого песка у воды лепят, когда они, фигурки эти, высыхать начинают. Потом голова у него отвалилась, о траву ударилась и раскололась, а сверху все остальное посыпалось. Конь на четыре ноги опустился - осторожно, чтобы госпожу не задеть, - дрожит, с морды пена клочьями падает.
А госпожа повернулась к головорезам Ксифиевым и молчит. Те с коней сошли, - а она молчит, на колени опустились - молчит, на земле распластались… Ну и глаза у них были! Не, неверно, мы не лучше смотрелись. Одно дело человека в бою мечом по башке хватить, а другое - когда он у тебя на глазах в пыль сгорает. У нас от того жара волосы скурчавились, а у госпожи хоть бы волосок скрутился. А ведь она такая же, как и все. Ксифий ее тогда так плетью огрел, что она два дня рукой шевельнуть не могла…
- Ты не о госпоже говори. Ты рассказывай, что дальше было, - перебил Воцеса парень, которого до этого сильно поразил рассказ о начале восстания.
- А что дальше? Ничего особенного. Те молили госпожу простить их, а она сказала, что передает их в руки Богов, и что пусть судьба их решится в честном бою с римлянами. Кто останется в живых, тот и дальше жить будет, а кто погибнет - своей кровью их грехи и оплатит. Так мы и вернулись. В лагерь, правда, госпожа их не пустила - не хотела расправы, а в решении своем не раскаялась. Воины они оказались отменные, только грехи их, видно, слишком велики были, - в живых сейчас их осталось не больше десятка… Что скажешь на это, Стафанион, сестра она Богов или нет?
Грек почесал затылок. Рассказ очевидца нелегко было отмести шуткой:
- Но ведь все знают, что госпожа прежде была простой знахаркой и гадалкой. Стала бы сестра Богов заниматься столь низким ремеслом?
- Чем плохо ее ремесло?! - возмутился один из воинов. - Как можно, не владея божественной силой, лечить людей, скот, предотвращать грядущие беды? Все знают: лучшей знахарки во всем мире не сыщешь! Да если она говорила, что все будет хорошо, значит, так тому и быть! Вон, растяпе Склиру она нагадала хорошее возвращение, а он напился в дороге и деньги потерял. Пришлось ему назад возвращаться. Так поверите? Кошелек его никто не тронул. Он сам его у порога и подобрал. А кто-то из городских умников говорит: «плохое ремесло».
Случай с растяпой и пьяницей всех позабавил.
- А сейчас? - продолжал воин. - Разве хоть раз госпожа ошиблась? Ну откуда она знает то, что происходит по другую сторону гор?
- В Греции жрецы не то могут…
- Да где же она, Греция-то твоя? У римлян под задницей? Нет, что ни говорите, а госпожа и вправду сестра Богов, только вспоминать об этом на людях не любит. Гордая она очень.
- Какая она гордая!? Урл - гордый, Авес - гордый, римляне, вон, - гордые… - вступил было в разговор один из воинов помоложе, но рассказчик перебил его:
- Авес, положим, молодой, да глупый - за Урлом тянется, а остальные - не гордые. Спесивые они, Остий. Ты гордость со спесью не путай. Спесивый всех топчет, дабы возвыситься, а гордый - свою честь бережет и других возвышает. Ему чужая гордость не помеха.
- Женщине положено дома сидеть и мужу угождать - вот и вся ее гордость.
- Нет, Стафанион, если Боги на большее разум дали - грех его дома запирать. Вот у меня жена: смирна, покорна, ласкова, а как разумно судит обо всем! Уж если что решит, я и спорить с ней не буду, потому что знаю: быть мне неправым…
- А если она решит другого мужа в дом привести?
- Дурак ты, Стафанион. Да если женщину в доме за рабыню держать, то она рабыней и будет. Лживой, подлой рабыней. И виноват в этом ты же и будешь, потому что раб всегда бесчестен.
Но Стафанион не спешил соглашаться:
- Люди, - заявил он, ловко подменяя тему, - всегда делились и будут делиться на господ и рабов. Всегда одни будут повелевать, а другие - подчиняться. Рабы всегда будут стремиться восстать, но даже восстав и победив, ничего нового не придумают и опять разделятся на повелителей и быдло.
- Лжешь ты, Стафанион! Мне, например, рабы не нужны! Я сыновей выращу, такие помощники будут, куда уж твоим рабам. Госпожа верно тогда сказала: «Нам чужого не надо. Пусть наше останется нашим». Ну, в крайнем случае, заплачу я царю налог, а остальное - не тронь. Я за это драться пошел. И рабом я быть не желаю. И госпожа рабыней не будет. Я ее не один год знаю. Было дело: приезжал один раз какой-то наместник и увидел госпожу. Она тогда простой знахаркой была. И сейчас-то она хороша. А тогда - вообще глаз не оторвать. Ну и разгорелось у него… Что он только ей не обещал! А знаете, что госпожа сделала? Повернулась, ушла и будто исчезла. Он тогда ей дом сжег. Ну и что? Если у человека гордость есть, его не согнешь.
- Просто ушла и все?
- А что с дураком спорить? Дурак он дурак и есть. И потом, ее ведь во многие дома звали, когда заболеет кто или так, по какому делу. И никогда она перед богатым не лебезила, никогда перед бедным не пыжилась. Так неужели она рабыней будет? А вот - римлянин. До сих пор считает себя гордым повелителем мира. Рабов у него, наверно, было, как песчинок у реки, а смерть в глаза глянула, - на коленях ползал. Ему-то рабы и нужны. Потому что он сам - раб. Или я не прав?
- Во всяком правиле есть исключение. Ты - исключение из правила, ошибка Богов, - резонно возразил грек.
- Сам ты «ошибка Богов»! - возмутился оскорбленный Телеф.
- Тогда скажи, почему подобные тебе или госпоже редки, как драгоценные камни среди гальки? Почему властвуют другие? Верю, тебе рабы не нужны, но скажи, деревенщина, почему другие покупают рабов?
- Работать не хотят. Хвастаться друг перед другом хотят. Деньги копят.
- Верно. Жадность правит миром. Каждый стремится прожить легко и беззаботно. Кто спорит: есть люди честные, но их так мало, что и говорить о них не стоит, потому что они всегда будут в проигрыше!
- А честные люди все равно будут всегда!
- С тобой нельзя спорить. Ты не признаешь логики!
- А ты не желаешь видеть истину. Истина же в том, что побеждаем мы!
- Сейчас, несомненно. Только скажи, деревенщина, что будет, если что-то случится с госпожой? Да все наши вожди перегрызутся, как собаки, а воинов продадут римлянам.
- Ах, чтоб отсох твой поганый язык! Что может случиться с госпожой?!
- Ничего, Телеф. Конечно, с сестрой Богов ничего не может случиться. Я только так спросил, для примера. Но ведь перегрызутся? Разве я не прав?
- Перегрызутся.
- А почему госпожа держит их подле себя? Почему не возьмет других? Ведь в людях-то она разбирается?
- Ну, разбирается.
- Потому, что нет других. Ты понимаешь, Телеф? Среди всей нашей армии эти - самые лучшие. Каковы же тогда остальные? Нет, я не хочу принизить тебя. Ты - человек честный, но ты не полководец, не твое это призвание. Понимаешь, к чему я веду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Потом жар спадать начал, и Ксифий стал осыпаться. Понимаете? Как те песчаные фигурки, что дети из мокрого песка у воды лепят, когда они, фигурки эти, высыхать начинают. Потом голова у него отвалилась, о траву ударилась и раскололась, а сверху все остальное посыпалось. Конь на четыре ноги опустился - осторожно, чтобы госпожу не задеть, - дрожит, с морды пена клочьями падает.
А госпожа повернулась к головорезам Ксифиевым и молчит. Те с коней сошли, - а она молчит, на колени опустились - молчит, на земле распластались… Ну и глаза у них были! Не, неверно, мы не лучше смотрелись. Одно дело человека в бою мечом по башке хватить, а другое - когда он у тебя на глазах в пыль сгорает. У нас от того жара волосы скурчавились, а у госпожи хоть бы волосок скрутился. А ведь она такая же, как и все. Ксифий ее тогда так плетью огрел, что она два дня рукой шевельнуть не могла…
- Ты не о госпоже говори. Ты рассказывай, что дальше было, - перебил Воцеса парень, которого до этого сильно поразил рассказ о начале восстания.
- А что дальше? Ничего особенного. Те молили госпожу простить их, а она сказала, что передает их в руки Богов, и что пусть судьба их решится в честном бою с римлянами. Кто останется в живых, тот и дальше жить будет, а кто погибнет - своей кровью их грехи и оплатит. Так мы и вернулись. В лагерь, правда, госпожа их не пустила - не хотела расправы, а в решении своем не раскаялась. Воины они оказались отменные, только грехи их, видно, слишком велики были, - в живых сейчас их осталось не больше десятка… Что скажешь на это, Стафанион, сестра она Богов или нет?
Грек почесал затылок. Рассказ очевидца нелегко было отмести шуткой:
- Но ведь все знают, что госпожа прежде была простой знахаркой и гадалкой. Стала бы сестра Богов заниматься столь низким ремеслом?
- Чем плохо ее ремесло?! - возмутился один из воинов. - Как можно, не владея божественной силой, лечить людей, скот, предотвращать грядущие беды? Все знают: лучшей знахарки во всем мире не сыщешь! Да если она говорила, что все будет хорошо, значит, так тому и быть! Вон, растяпе Склиру она нагадала хорошее возвращение, а он напился в дороге и деньги потерял. Пришлось ему назад возвращаться. Так поверите? Кошелек его никто не тронул. Он сам его у порога и подобрал. А кто-то из городских умников говорит: «плохое ремесло».
Случай с растяпой и пьяницей всех позабавил.
- А сейчас? - продолжал воин. - Разве хоть раз госпожа ошиблась? Ну откуда она знает то, что происходит по другую сторону гор?
- В Греции жрецы не то могут…
- Да где же она, Греция-то твоя? У римлян под задницей? Нет, что ни говорите, а госпожа и вправду сестра Богов, только вспоминать об этом на людях не любит. Гордая она очень.
- Какая она гордая!? Урл - гордый, Авес - гордый, римляне, вон, - гордые… - вступил было в разговор один из воинов помоложе, но рассказчик перебил его:
- Авес, положим, молодой, да глупый - за Урлом тянется, а остальные - не гордые. Спесивые они, Остий. Ты гордость со спесью не путай. Спесивый всех топчет, дабы возвыситься, а гордый - свою честь бережет и других возвышает. Ему чужая гордость не помеха.
- Женщине положено дома сидеть и мужу угождать - вот и вся ее гордость.
- Нет, Стафанион, если Боги на большее разум дали - грех его дома запирать. Вот у меня жена: смирна, покорна, ласкова, а как разумно судит обо всем! Уж если что решит, я и спорить с ней не буду, потому что знаю: быть мне неправым…
- А если она решит другого мужа в дом привести?
- Дурак ты, Стафанион. Да если женщину в доме за рабыню держать, то она рабыней и будет. Лживой, подлой рабыней. И виноват в этом ты же и будешь, потому что раб всегда бесчестен.
Но Стафанион не спешил соглашаться:
- Люди, - заявил он, ловко подменяя тему, - всегда делились и будут делиться на господ и рабов. Всегда одни будут повелевать, а другие - подчиняться. Рабы всегда будут стремиться восстать, но даже восстав и победив, ничего нового не придумают и опять разделятся на повелителей и быдло.
- Лжешь ты, Стафанион! Мне, например, рабы не нужны! Я сыновей выращу, такие помощники будут, куда уж твоим рабам. Госпожа верно тогда сказала: «Нам чужого не надо. Пусть наше останется нашим». Ну, в крайнем случае, заплачу я царю налог, а остальное - не тронь. Я за это драться пошел. И рабом я быть не желаю. И госпожа рабыней не будет. Я ее не один год знаю. Было дело: приезжал один раз какой-то наместник и увидел госпожу. Она тогда простой знахаркой была. И сейчас-то она хороша. А тогда - вообще глаз не оторвать. Ну и разгорелось у него… Что он только ей не обещал! А знаете, что госпожа сделала? Повернулась, ушла и будто исчезла. Он тогда ей дом сжег. Ну и что? Если у человека гордость есть, его не согнешь.
- Просто ушла и все?
- А что с дураком спорить? Дурак он дурак и есть. И потом, ее ведь во многие дома звали, когда заболеет кто или так, по какому делу. И никогда она перед богатым не лебезила, никогда перед бедным не пыжилась. Так неужели она рабыней будет? А вот - римлянин. До сих пор считает себя гордым повелителем мира. Рабов у него, наверно, было, как песчинок у реки, а смерть в глаза глянула, - на коленях ползал. Ему-то рабы и нужны. Потому что он сам - раб. Или я не прав?
- Во всяком правиле есть исключение. Ты - исключение из правила, ошибка Богов, - резонно возразил грек.
- Сам ты «ошибка Богов»! - возмутился оскорбленный Телеф.
- Тогда скажи, почему подобные тебе или госпоже редки, как драгоценные камни среди гальки? Почему властвуют другие? Верю, тебе рабы не нужны, но скажи, деревенщина, почему другие покупают рабов?
- Работать не хотят. Хвастаться друг перед другом хотят. Деньги копят.
- Верно. Жадность правит миром. Каждый стремится прожить легко и беззаботно. Кто спорит: есть люди честные, но их так мало, что и говорить о них не стоит, потому что они всегда будут в проигрыше!
- А честные люди все равно будут всегда!
- С тобой нельзя спорить. Ты не признаешь логики!
- А ты не желаешь видеть истину. Истина же в том, что побеждаем мы!
- Сейчас, несомненно. Только скажи, деревенщина, что будет, если что-то случится с госпожой? Да все наши вожди перегрызутся, как собаки, а воинов продадут римлянам.
- Ах, чтоб отсох твой поганый язык! Что может случиться с госпожой?!
- Ничего, Телеф. Конечно, с сестрой Богов ничего не может случиться. Я только так спросил, для примера. Но ведь перегрызутся? Разве я не прав?
- Перегрызутся.
- А почему госпожа держит их подле себя? Почему не возьмет других? Ведь в людях-то она разбирается?
- Ну, разбирается.
- Потому, что нет других. Ты понимаешь, Телеф? Среди всей нашей армии эти - самые лучшие. Каковы же тогда остальные? Нет, я не хочу принизить тебя. Ты - человек честный, но ты не полководец, не твое это призвание. Понимаешь, к чему я веду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47