В комнате никого больше не было. Звук послышался снова, и Джессика пыталась сообразить, откуда он.
Тихий стон исходил от лежащей на кровати неподвижной фигуры.
– Лиз?
Джессика выбежала в коридор.
– Мама! Папа! Доктор Эдвардс! Кто-нибудь! Она очнулась!
Через несколько секунд в палате Элизабет собралась небольшая толпа. Элис и Нед Уэйкфилд были так взволнованы, что едва могли дышать, пока доктор Эдвардс осматривал Элизабет.
Он выпрямился и, улыбаясь, повернулся к ним.
– Я думаю, ваша дочь решила вернуться к нам.
– Доктор Эдвардс, вы самый замечательный человек во всем мире! – воскликнула Джессика.
– Это во многом твоя заслуга, Джессика.
– Моя?
Джессика вся трепетала от переполнявших ее гордости, облегчения и огромной радости. Элизабет пришла в себя, и она, Джессика, ей в этом помогла!
Элис Уэйкфилд склонилась над кроватью.
– Лиз? Дорогая, мы все здесь, с тобой. Ты нас слышишь?
Веки Элизабет задрожали, но и только.
– Доктор?
– Пусть попытается Джессика, миссис Уэйкфилд. У нее есть особый способ общения с сестрой.
Чувствуя, что все глаза устремлены на нее, и вся светясь от счастья, Джессика подошла к кровати. Все будет замечательно, она просто знала это.
– Лиз! Эй, Лиззи, пора просыпаться.
Глаза Элизабет полностью открылись. Она пристально посмотрела на сестру и облизнула пересохшие губы.
– Джессика!
Глава 2
– Привет, Лиз, твоя любимая сестра наконец-то здесь!
Джессика впорхнула в больничную палату с вечерней сумочкой в одной руке и большой холщовой сумкой в другой. Но она замерла на месте, увидев, что Элизабет плачет. Уронив сумки на пол, Джессика бросилась к кровати.
– Лиз, что случилось? У тебя что-нибудь болит? Я позову сестру, доктора!
«Господи, не дай случиться рецидиву», – молила она про себя.
Элизабет закрыла лицо руками и зарыдала.
– Нет, не зови никого. Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел, Джес, – проговорила она, плача.
В полной растерянности Джессика опустилась на стул.
– Что ты хочешь этим сказать?
Элизабет отняла руки от лица и села на кровати.
– Посмотри на меня. Ты только посмотри на меня!
Джессика внимательно смотрела на сестру, пытаясь понять причину ее слез. Лицо Элизабет было немного бледным, но ведь нельзя выглядеть цветущей, лежа на больничной койке. Ее зеленовато-голубые глаза не искрились, как раньше, но время и отдых все приведут в норму. Джессика должна была признать, что и белокурые волосы Элизабет, обычно блестящие и волнистые, теперь свисали слипшимися прядями, но все это казалось сущими мелочами, из-за которых глупо было огорчаться, особенно после свершившегося чуда возвращения к жизни.
Все еще теряясь в догадках, Джессика попросила:
– Пожалуйста, скажи мне, почему ты плачешь?
– А ты бы не плакала с такой внешностью, как у меня? – срываясь на крик, ответила Элизабет.
Джессика застыла в изумлении.
– С такой внешностью, как у тебя?
Джессика была в полной растерянности. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и помог ей разобраться с этим.
– Лиз, – сказала она мягко, – у нас с тобой одинаковая внешность. Мы ведь близнецы, ты помнишь это?
– Конечно, помню, – выпалила Элизабет, сузив глаза от злости, – что ты пытаешься доказать мне, Джес? Что я стала глупой или, может быть, ненормальной, потому что получила удар по голове?
– Ради Бога, Лиз, я не говорю, что ты ненормальная, – запротестовала Джессика, – ты попала в автокатастрофу и только три дня назад вышла из коматозного состояния. Тебе повезло, что ты осталась в живых.
– С такой внешностью?
«Я не могу в это поверить», – подумала Джессика.
Элизабет была действительно озабочена своим видом. Это показалось немного непривычным и странным, но одновременно переполнило ее радостью. И, конечно, она почувствовала огромное облегчение, убедившись, что слезы сестры не были вызваны ухудшением ее состояния. Озабоченность по поводу внешности – это было то, что Джессика легко могла понять.
– Ну вот и хорошо, что я здесь, Лиззи, потому что в этой сумке есть все, что тебе нужно.
Джессика подняла холщовую сумку и вытряхнула на кровать ее содержимое.
– У нас с тобой есть потрясающий сухой шампунь.
Элизабет сморщила нос.
– Сухой шампунь?
– Я знаю, что он не так хорош, как настоящий, но он поможет вернуть жизнь твоим волосам. Верь мне. – Джессика понимала, что говорит слишком быстро и чересчур бодрым голосом, но не могла остановиться.
Она не могла допустить, чтобы Элизабет опять начала плакать.
– А еще я принесла косметику, одеколон, лосьон – все что нужно. Давай-ка начнем. Мы не можем терять времени, потому что Тодд должен быть здесь с минуты на минуту. Я знаю, ты захочешь, чтобы твой любимый Тодд увидел, как чудесно ты выглядишь.
– Тодд сюда придет? – Элизабет вжалась в подушки.
Отвернувшись, Джессика не заметила выражения панического испуга, промелькнувшего на лице сестры.
– Это чудесно, правда? Врачи сказали – только члены семьи, но я их убедила, что визит Тодда будет иметь терапевтический эффект.
Джессика не сказала Элизабет, что Тодд ухитрялся потихоньку заглядывать к ней в палату, когда она лежала в коме. У Джессики было такое чувство, что сестре не понравилось бы узнать о том, что Тодд видел ее в том состоянии.
Джессике понадобилось пятнадцать минут, чтобы привести в порядок волосы Элизабет и наложить косметику. Наконец она отступила назад, чтобы оценить результаты своей работы, прежде чем вручить Элизабет маленькое зеркало.
– Теперь можешь поблагодарить меня, Лиз. Заплатишь позднее, – дурачилась Джессика, довольная тем, как преобразилась Элизабет.
Некоторое время Элизабет разглядывала себя в зеркале, а затем нахмурилась.
– Я все-таки слишком бледная. А глаза просто неживые, – пожаловалась она.
– Ты выглядишь прекрасно, – запротестовала Джессика.
– Дай-ка мне румяна и глянцевую помаду, – потребовала Элизабет, – и тушь для глаз тоже.
Джессика пожала плечами и, порывшись в косметичке, вручила Элизабет несколько флаконов и тюбиков. Не теряя времени, та добавила румян, ярче накрасила губы, темнее – ресницы, подвела глаза и наложила тени.
– Как ты думаешь, получше стало? – спросила она Джессику, сидевшую с открытым от изумления ртом.
Элизабет никогда так ярко не красилась.
– Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
– Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Тихий стон исходил от лежащей на кровати неподвижной фигуры.
– Лиз?
Джессика выбежала в коридор.
– Мама! Папа! Доктор Эдвардс! Кто-нибудь! Она очнулась!
Через несколько секунд в палате Элизабет собралась небольшая толпа. Элис и Нед Уэйкфилд были так взволнованы, что едва могли дышать, пока доктор Эдвардс осматривал Элизабет.
Он выпрямился и, улыбаясь, повернулся к ним.
– Я думаю, ваша дочь решила вернуться к нам.
– Доктор Эдвардс, вы самый замечательный человек во всем мире! – воскликнула Джессика.
– Это во многом твоя заслуга, Джессика.
– Моя?
Джессика вся трепетала от переполнявших ее гордости, облегчения и огромной радости. Элизабет пришла в себя, и она, Джессика, ей в этом помогла!
Элис Уэйкфилд склонилась над кроватью.
– Лиз? Дорогая, мы все здесь, с тобой. Ты нас слышишь?
Веки Элизабет задрожали, но и только.
– Доктор?
– Пусть попытается Джессика, миссис Уэйкфилд. У нее есть особый способ общения с сестрой.
Чувствуя, что все глаза устремлены на нее, и вся светясь от счастья, Джессика подошла к кровати. Все будет замечательно, она просто знала это.
– Лиз! Эй, Лиззи, пора просыпаться.
Глаза Элизабет полностью открылись. Она пристально посмотрела на сестру и облизнула пересохшие губы.
– Джессика!
Глава 2
– Привет, Лиз, твоя любимая сестра наконец-то здесь!
Джессика впорхнула в больничную палату с вечерней сумочкой в одной руке и большой холщовой сумкой в другой. Но она замерла на месте, увидев, что Элизабет плачет. Уронив сумки на пол, Джессика бросилась к кровати.
– Лиз, что случилось? У тебя что-нибудь болит? Я позову сестру, доктора!
«Господи, не дай случиться рецидиву», – молила она про себя.
Элизабет закрыла лицо руками и зарыдала.
– Нет, не зови никого. Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел, Джес, – проговорила она, плача.
В полной растерянности Джессика опустилась на стул.
– Что ты хочешь этим сказать?
Элизабет отняла руки от лица и села на кровати.
– Посмотри на меня. Ты только посмотри на меня!
Джессика внимательно смотрела на сестру, пытаясь понять причину ее слез. Лицо Элизабет было немного бледным, но ведь нельзя выглядеть цветущей, лежа на больничной койке. Ее зеленовато-голубые глаза не искрились, как раньше, но время и отдых все приведут в норму. Джессика должна была признать, что и белокурые волосы Элизабет, обычно блестящие и волнистые, теперь свисали слипшимися прядями, но все это казалось сущими мелочами, из-за которых глупо было огорчаться, особенно после свершившегося чуда возвращения к жизни.
Все еще теряясь в догадках, Джессика попросила:
– Пожалуйста, скажи мне, почему ты плачешь?
– А ты бы не плакала с такой внешностью, как у меня? – срываясь на крик, ответила Элизабет.
Джессика застыла в изумлении.
– С такой внешностью, как у тебя?
Джессика была в полной растерянности. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь пришел и помог ей разобраться с этим.
– Лиз, – сказала она мягко, – у нас с тобой одинаковая внешность. Мы ведь близнецы, ты помнишь это?
– Конечно, помню, – выпалила Элизабет, сузив глаза от злости, – что ты пытаешься доказать мне, Джес? Что я стала глупой или, может быть, ненормальной, потому что получила удар по голове?
– Ради Бога, Лиз, я не говорю, что ты ненормальная, – запротестовала Джессика, – ты попала в автокатастрофу и только три дня назад вышла из коматозного состояния. Тебе повезло, что ты осталась в живых.
– С такой внешностью?
«Я не могу в это поверить», – подумала Джессика.
Элизабет была действительно озабочена своим видом. Это показалось немного непривычным и странным, но одновременно переполнило ее радостью. И, конечно, она почувствовала огромное облегчение, убедившись, что слезы сестры не были вызваны ухудшением ее состояния. Озабоченность по поводу внешности – это было то, что Джессика легко могла понять.
– Ну вот и хорошо, что я здесь, Лиззи, потому что в этой сумке есть все, что тебе нужно.
Джессика подняла холщовую сумку и вытряхнула на кровать ее содержимое.
– У нас с тобой есть потрясающий сухой шампунь.
Элизабет сморщила нос.
– Сухой шампунь?
– Я знаю, что он не так хорош, как настоящий, но он поможет вернуть жизнь твоим волосам. Верь мне. – Джессика понимала, что говорит слишком быстро и чересчур бодрым голосом, но не могла остановиться.
Она не могла допустить, чтобы Элизабет опять начала плакать.
– А еще я принесла косметику, одеколон, лосьон – все что нужно. Давай-ка начнем. Мы не можем терять времени, потому что Тодд должен быть здесь с минуты на минуту. Я знаю, ты захочешь, чтобы твой любимый Тодд увидел, как чудесно ты выглядишь.
– Тодд сюда придет? – Элизабет вжалась в подушки.
Отвернувшись, Джессика не заметила выражения панического испуга, промелькнувшего на лице сестры.
– Это чудесно, правда? Врачи сказали – только члены семьи, но я их убедила, что визит Тодда будет иметь терапевтический эффект.
Джессика не сказала Элизабет, что Тодд ухитрялся потихоньку заглядывать к ней в палату, когда она лежала в коме. У Джессики было такое чувство, что сестре не понравилось бы узнать о том, что Тодд видел ее в том состоянии.
Джессике понадобилось пятнадцать минут, чтобы привести в порядок волосы Элизабет и наложить косметику. Наконец она отступила назад, чтобы оценить результаты своей работы, прежде чем вручить Элизабет маленькое зеркало.
– Теперь можешь поблагодарить меня, Лиз. Заплатишь позднее, – дурачилась Джессика, довольная тем, как преобразилась Элизабет.
Некоторое время Элизабет разглядывала себя в зеркале, а затем нахмурилась.
– Я все-таки слишком бледная. А глаза просто неживые, – пожаловалась она.
– Ты выглядишь прекрасно, – запротестовала Джессика.
– Дай-ка мне румяна и глянцевую помаду, – потребовала Элизабет, – и тушь для глаз тоже.
Джессика пожала плечами и, порывшись в косметичке, вручила Элизабет несколько флаконов и тюбиков. Не теряя времени, та добавила румян, ярче накрасила губы, темнее – ресницы, подвела глаза и наложила тени.
– Как ты думаешь, получше стало? – спросила она Джессику, сидевшую с открытым от изумления ртом.
Элизабет никогда так ярко не красилась.
– Ну а что я могу надеть, кроме этого липкого тряпья? – спросила она, сбрасывая с себя больничную рубашку.
– Твою рубашку, твою любимую ночную рубашку! Я принесла ее.
Джессика стала лихорадочно рыться в содержимом своей сумки. Наконец она торжественно вынула из нее какой-то сверток. В нем была основательно поношенная белая трикотажная ночная рубашка с логограммой Калифорнийского университета – любимая рубашка Элизабет. Сколько бы Джессика ей раньше ни говорила, что эта рубашка напрочь лишена какой-либо сексуальной привлекательности, Элизабет всегда отвечала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26