Мы дивились лихой оперативности славной милиции, однако, вскоре узнали, что Иванов принадлежал к другому ведомству. В нем все выполняется именно только оперативно и максимально точно. Это ведомство имеет собственные славные традиции, выделяющие его среди многих разведок и контрразведок мира. Люди, работающие в том ведомстве свято берегут традиции, соблюдают Устав своего закрытого общества, называемого кастой… Тамплиеры, тамплиеры – опять зазвучало в моей голове. Но это уже началось действие заморского коньяка…
Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только «службы ради» – попробовал внести последние уточнения:
– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: «Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга»?
Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..
Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит «эстетический мираж» застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…
Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду «дурака»…
Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…
Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный «конфуза» не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: «Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?»…
Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:
– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…
На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:
– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…
Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии «неприятия компромата»… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!..
Майор вроде бы приободрился, но на всякий случай попытался смягчить ситуацию, а заодно намекнуть Олежеку, что наступает тот самый момент, когда ему необходимо хорошо взвешивать каждое слово.
– Олег Маркович, вы правильно меня поймите, для проформы, мне же необходимо закончить «допрос» по всем пунктам, вызывающим сомнение. Кто-то из милиционеров должен будет оправдываться по поводу вашего задержания и с восторгом подхватит любую информации, обеляющую его действия…
Говорят, что самые коварные болезни возникают у родственников врачей, причем они, как правило, заканчиваются трагически. У профессора гинеколога жена обязательно погибнет от перфорации во время банального «абразио», то есть искусственного прерывания беременности. Все происходит из-за того, что самому профессору некогда хорошо и внимательно оценить жалобы своей супруги. Высокие профессионалы в большинстве своем не верят в исключительность своего таланта, потому им кажется, что все их знания и понятия общепризнанные, доступные окружающим бездарям, известны всем остальным. Легко утверждаются в своей гениальности только бездари или шизофреники. Первым все трудно давалось, а потому они и остальных мерят той же меркой. Вторые, то есть шизофреники, просто всегда все ставят с ног на голову – у них «травмированная логика». С них и серьезного спроса не может быть. А вот истинные гении слишком легко раздаривают свою исключительность, и серые люди этим пользуются: лезут с похлопываниями по плечу, позволяют себе менторский тон, допускают деяния «на равных» по отношению к тем, чьего и поношенного-то носка не стоят. Жена того профессора гинеколога по простоте своей обратится для «абразио» к заурядной личности и получит перфорацию стенки матки кюреткой. Мало того, он намотает на острейший хирургический инструмент и вытащит наружу петлю кишечника, повредит ее и вызовет уже злейший перитонит… Что-то подобное сейчас назревало: правда, майор был человеком иного воспитания: он не спешил «перфорировать», но мягко подбирался к «анатомической сути» поступков Олега Верещагина. Профессора же «сыщики-гинекологи» оставались уверенными в том, что во всем легко разобраться, а потому бездействовали, как мне казалось, «проявляли халатность»!..
Чувствовалось, что Олежеку не хотелось откровенничать, а это только подогревало сухой хворост детективного любопытства… Наконец, «подследственный» заговорил:
– Дело все в том, что я сильно повздорил с законной супругой…
Олежек исключительно из скромности не стал уточнять с какой по счету супругой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Взбодрившись отменным французским коньяком, майор Колесников – только «службы ради» – попробовал внести последние уточнения:
– Олег Маркович, дело прошлое, но снимите у меня груз с души, удовлетворите профессиональное любопытство. Давайте внесем окончательную ясность: «Когда и для чего вы заходили во двор дома, что расположен на другой стороне улицы Гороховая – напротив дома вашего друга»?
Вопрос всем показался нелепым, особенно сейчас, когда с таким аппетитом была распита бутылка чистейшего французского коньяка. Все собутыльники уже перезнакомились настолько, что им казалось: лучшей мужской компании и быть не может. Все стали друзьями-товарищами, готовыми друг за друга положить голову на плаху. А тут эти никчемные уточнения – паранойя чистой воды! Но, может быть, так считал только я, будучи по природе своей медиком-альтруистом, писателем-лириком, алкоголиком-гипертоником?..
Я взглянул на Владимира: у того был такой вид, словно заданный только что вопрос был той самой неядовитой змеей, которая никому не опасна, но своим скользким, извивающим телом, она портит «эстетический мираж» застолья. Такую змею легко раздавить точным ударом сапога, но нет желания пачкаться о слизь гада…
Переведя взгляд на полковника Иванова, я узрел несколько иную реакцию: прямо в глаза майору смотрели глаза более ушлого профессионала, наполненные иронией. Я бы даже сказал, что Василий Александрович готовился не очень злорадно посмеяться над шуткой незадачливого коллеги, свалявшего сейчас у всех на виду «дурака»…
Было очевидно, что и майор уже сообразил, что сморозил глупость, примерно так, как если бы он испортил воздух на важном банкете в присутствие начальства и очаровательных дам. Из-за страсти к сопереживанию, я даже застонал, вспомнил ту хорошо известную историю: Борман, не имея возможности впрямую отомстить Рибентропу, на одном из шикарных приемов в министерстве иностранных дел гитлеровской Германии, незаметно подошел к кучке гостей, среди которых были и дамы, а длинную и занятную речь вел сам министр, и испортил воздух беззвучным выхлопом кишечных газов. Борман моментально слинял, оставаясь незамеченным. Вся вина за конфуз была отнесена на счет шикарного дипломата Рибентропа…
Сейчас чувство виновности уже настолько терзало Колесникова, что он не мог понять: надо ему продолжать пить или остановиться? Ему никто не мог бы помочь – любое сопереживание было бы неуместным, явный «конфуза» не подлежал маскировке. Опять, как всегда некстати, я вспомнил примитивный анекдотец: "В купе мягкого вагона среди четверых пассажиров молоденькая дамочка, из пролетариев, пукнула. Дабы замаскировать случившееся, она стала тереть оконное стекло пальчиком, добиваясь писка, и ей удалось это… Старый профессор, наблюдая ее усилия, заметил: «Мадам, предположим, что звук вам удалось замаскировать, но что же вы будете делать с запахом?»…
Никто из нас не пожелал заявить многозначительно:
– Ну, ты, майор, и даешь… Блин!.. Выходить в коридор нужно для таких акций…
На помощь Колесникову неожиданно пришел сам Олег Маркович:
– Если быть абсолютно точным, то в том дворе тогда я появлялся трижды с различными интервалами времени…
Лица у меня и майора вытянулись, но Володя и полковник оставались все в том же состоянии «неприятия компромата»… Мне очень хотелось заявить Олежеку о том, что бывают ситуации, когда за откровение необходимо растяпе отрывать яйца, даже если они такие же большие как у страуса и составляют национальное достояние, охраняемое государством!.. Это же надо додуматься – что сказал, паршивец!..
Майор вроде бы приободрился, но на всякий случай попытался смягчить ситуацию, а заодно намекнуть Олежеку, что наступает тот самый момент, когда ему необходимо хорошо взвешивать каждое слово.
– Олег Маркович, вы правильно меня поймите, для проформы, мне же необходимо закончить «допрос» по всем пунктам, вызывающим сомнение. Кто-то из милиционеров должен будет оправдываться по поводу вашего задержания и с восторгом подхватит любую информации, обеляющую его действия…
Говорят, что самые коварные болезни возникают у родственников врачей, причем они, как правило, заканчиваются трагически. У профессора гинеколога жена обязательно погибнет от перфорации во время банального «абразио», то есть искусственного прерывания беременности. Все происходит из-за того, что самому профессору некогда хорошо и внимательно оценить жалобы своей супруги. Высокие профессионалы в большинстве своем не верят в исключительность своего таланта, потому им кажется, что все их знания и понятия общепризнанные, доступные окружающим бездарям, известны всем остальным. Легко утверждаются в своей гениальности только бездари или шизофреники. Первым все трудно давалось, а потому они и остальных мерят той же меркой. Вторые, то есть шизофреники, просто всегда все ставят с ног на голову – у них «травмированная логика». С них и серьезного спроса не может быть. А вот истинные гении слишком легко раздаривают свою исключительность, и серые люди этим пользуются: лезут с похлопываниями по плечу, позволяют себе менторский тон, допускают деяния «на равных» по отношению к тем, чьего и поношенного-то носка не стоят. Жена того профессора гинеколога по простоте своей обратится для «абразио» к заурядной личности и получит перфорацию стенки матки кюреткой. Мало того, он намотает на острейший хирургический инструмент и вытащит наружу петлю кишечника, повредит ее и вызовет уже злейший перитонит… Что-то подобное сейчас назревало: правда, майор был человеком иного воспитания: он не спешил «перфорировать», но мягко подбирался к «анатомической сути» поступков Олега Верещагина. Профессора же «сыщики-гинекологи» оставались уверенными в том, что во всем легко разобраться, а потому бездействовали, как мне казалось, «проявляли халатность»!..
Чувствовалось, что Олежеку не хотелось откровенничать, а это только подогревало сухой хворост детективного любопытства… Наконец, «подследственный» заговорил:
– Дело все в том, что я сильно повздорил с законной супругой…
Олежек исключительно из скромности не стал уточнять с какой по счету супругой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158