Даже отличницам, выпускницам вуза, трудно составить конкуренцию мужчине-троечнику при поступлении в аспирантуру, особенно, если тот уже припаялся к общественной работе.
Сергееву, в свое время, пришлось приложить руку спасателя к диссертационному опусу Орла. В памяти еще были живы воспоминания об ужасе, возникшем от лингвистического геройства молодого творца. А когда дело дошло до непараметрической и прочей статистики, то Сергеев вынужден был вытаскивать соискателя ученой степени за пределы основ школьной арифметики, настойчиво, чуть ли не с мордобоем. Необходимо было отучить соискателя загибать и складывать фигуры из трех пальцев вместо последовательного проведения дисперсионного или корреляционного анализа.
Кто мог подумать в той пыльной украинской деревеньке, что кривоногий, замурзанный и сопливый шустрец, Васька, станет профессором, аж в самом Санкт-Петербурге! Как славно, что многострадальная отчизна получила еще одного классного специалиста высшей школы – он откроет многие сокровенные тайны ученой интриги своим последователям. Продвигаясь по этому пути они дойдут до безумия, растратят и погубят самою жизнь. Всю ту компанию уже очень давно предупреждал неповторимый мыслитель: «Суета сует, сказал Екклесиаст суета сует, – все суета!».
Кафедра гордому Орлу досталась по наследству от прежнего «корифея», вышедшего из лесов Псковщины. Его очень рано погубил беспробудный алкоголизм и еще более опасный расточитель здоровья – гомосексуализм.
Закон парных случае повторился в этой натуре практически полностью: посвящение в клан избранных пришло от метра – Кленорина. Повторилась и модель доброй феи, носившей ученое звание доцента. Алла (так звали пострадавшую) взвалила на себя тяжелую ношу – роль матери, стоически переносящей отчаянные заблуждения своего непутевого отрока. Но судьба подарила ее избраннику двух гадин в одном сосуде – алкоголизм и гомосексуализм. Обе пакости, конечно, имеют право на жизнь, если такое было угодно Богу. И Алла здесь оказалась бессильной. Но именно она по призыву голоса свыше отыскала остывающее тело заблудшего профессора в подвале того дома, где собирались отпетые бомжи на свои тайные шабаши. Никакая реанимация его уже спасти не могла.
Интеллектуальный ресурс непутевого был значительно ниже, чем у патриарха. Посему восприятие этой святой женщины было не столько сексуально-потребительское, сколько научно-зависимое. Она городила ему огород из цифр и сведений для диссертаций, переписывая ее многократно, пытаясь шагать в ногу со временем. Кроились по бездарным меркам статьи и всякие другие опусы, которые, глазом не моргнув, повелитель присваивал лишь себе.
Паразитирование на женской доброте и самоотверженности быстро приобрело характер сущности разваливающейся на глазах личности. Особый поведенческий штамп поставили на нем еще в раннем детстве тихие, религиозные, провинциальные тетушки и добрейшая мать, пытавшиеся компенсировать рано ушедшего из жизни героя-отца.
Отец был буйный большевик. Судьба-злодейка подставила капкан, вырыла волчью яму – он замерз однажды в сугробе, не добравшись до дома после очередной пьяной оргии. Бог шельму метит! Но, порой, за что-то серьезное Бог наказывает не только отца, но и сына, причем, последнему достается по еще большей мерке.
Так часто случалось в советские годы, ибо супружеские пары складывались не на небесах, а в приземленном сознании бесов. И здесь: объединились судьбы скромной сельской учительницы из «бывших», – тихой, интеллигентной на провинциальный манер, – и буйного устроителя коммун, широко и настойчиво шагавшего по жизни «пролетарской поступью». Однако известно: «Возлюбил проклятие, – оно и придет на него; не восхотел благословения, – оно и удалится от него» (Псалом 108: 17).
Коленька (так звали раба Божьего), устраивая на кафедре посиделки, юбилеи (плебейские души неудержимо увлекаются чествованиями), в годы перестройки всегда приглашал церковного батюшку. Он самый первый понимал сатанинские веянья, осознавал свою греховность, пытался ослабить их влияние: вместе с камарилью молился откровенно и неистово, так что в поклонах разбивал лоб о грязный пол. Трудно было поверить в то, что когда-то в нем бушевали страсти комсомольского и партийного лидера сугубо большевистского толка.
А где большевизм – там и предательство. Такое было суровое время. Правду сказать, до своего падения он был замечательным, добрым и отзывчивым парнем и у многих есть основания вспоминать его с грустью, имеющей, конечно, разные начала. Сергеев понимал, что никому не дано право судить другого, просто нужно выбирать свой путь, отметая опыт греха окружающих: «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1-е Иоанна 1: 8).
Различия родительских натур прорывались у наследника в главном: комсомольским активистом провинциальной школы будущий корифей науки явился в Ленинград – на нем был строгий китель с начищенными пуговицами, а глаза светились уверенностью покорителя Олимпа. Спесь быстро сбили утомительные занятия, многочисленные, не всегда успешные, зачетные и экзаменационные сессии.
Выплыть помогла все та же, нужная пролетарскому государству, звонкая комсомольская работа, талант к которой у него был потрясающий. Но именно жажда поддержки, солидарности и головокружительного успеха привела страстного партийца в порочный альков. Говорят, что взаимная конкордантность у гомосексуалистов намного выше, чем даже у масонов. «Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю» (Откровение 17: 13).
Отдадим должное: особая телесная близость к патриарху и умение закрывать глаза на феномен партийной неподкупности явились причиной роста научной школы главаря кафедры, – как на дрожжах шло остепенение множественных соискателей с печатью откровенной бездарности. По сей день резонанс той бурной деятельности гремит в практическом здравоохранении голосами тех, кто давно промотал совесть, заплутал в аферах и казнокрадстве, – имя им легион!
Многие из них, запрыгнув на ходу не в свой вагон, пострадали от Божьей кары – у кого прогремели многократные инсульты, окончательно ослабив интеллект, у других пострадало благополучие мужей или детей, навалились другие несчастья. Последователь не лучших традиций Солона открыл дорогу в науку огромному количеству бездарностей, ибо они хорошо оплачивали героические усилия по защите пустяшных диссертаций. В том смешались природная доброта мученика и злая корысть мучителя: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа? Жало же смерти – грех; а сила греха – закон» (1-е Коринфянам 15: 55-56).
Сергеев пытался заглянуть в душу многим людям – в нем всегда трепыхалось социологическое любопытство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116