– Кучно бил, – заметил лейтенант. – Веером надо было…
Затрещал телефон. Черепаха схватил трубку, приложил к уху – растерянно взглянул на комбата:
– Огонь…
– Командуй, Васильев, – сказал комбат.
– Батарея! – зычно закричал лейтенант. – Осколочно-фугасным! Заряжай!
Солдаты бросились к ящикам, от них со снарядами и гильзами в руках к орудиям.
– Батарея-а! – пропел лейтенант Васильев.
И орудийные номера отбежали от гаубиц, зажимая уши ладонями; у гаубиц остались сержанты.
– Аааа-гонь!
Гаубицы окутались пылью, грохот ударил в холмы, покатился вверх, захлестнул солдат на вершинах, отхлынул, – и в этот миг над кишлаком вздулись коричневые взрывы, и оттуда набежала новая грохочущая волна. Афганцы остановились.
– Заряжай!.. Агонь!
Гром, пыль, сверканье, уносящийся свист – и огромные коричневые груши вырастают над зелеными садами. Афганцы повернули и пошли назад.
– Агонь!
Земля вздрагивает. Свист. В кишлак уносятся пятнышки величиной с копейку. Копейки превращаются в бусины, бусины в песчинки, песчинки исчезают, и коричневые груши вырываются из башен и домов. Беглый огонь ведут танки: пламя из ствола – пламя в зеленых садах.
– Агонь!
Песчинки срубают тополя, выкашивают пшеницу, проламывают стены.
– Агонь!
Вздуваются груши, мелькают куски. Из пробитого черепа большого дома вверх бьет черный вихрь. От трассирующих пуль загораются сараи.
Грязная дымка стелется по долине. Небо над кишлаком запачкано дымом и мокрыми красными бликами. Пороховая дымь плывет по долине, разделяя надвое мир, и артиллеристы оказываются в нижнем, а танкисты и полковник на холмах – в вышнем, там у них солнце ярче и небо синее, оттуда хорошо все видно: как рушится и горит кишлак, как бегут к реке и бросаются в воду люди… И над этими мирами – мир прохлады и чистоты: вечные снега.
– Агонь!
Лопается купол мечети. Ошалело носятся над хрупким и высоким минаретом голуби. В рощах белеют разодранные стволы. Из гаубиц вылетают горячие, вонючие гильзы. В кишлак улетают песчинки, и дома превращаются в коричневые груши. Сверкают танки, стучат крупнокалиберные пулеметы, хлопают гранатометы. В садах подпрыгивают и обращаются в прах деревья. И дома сотрясаются и уносятся вверх; сараи, платаны, стены, башни – все летит вверх, заглатывается небесной прорвой, перемалывается и осыпается пылью и кусками на вздрагивающую землю. Артиллеристы бегают от ящиков к орудиям с мокрыми, грязными, осатанелыми лицами. Они уже не слышат команд охрипшего лейтенанта, командиры орудий следят за его рукой: вот она взмыла вверх и – упала: грохот, пыль, гарь, свист. Солдаты, сверкая белками, бегут к орудиям с новыми снарядами и гильзами.
Рука падает:
– Агонь!
– Последний залп, – вдруг сказала трубка.
– Последний залп!
Батарея дала последний залп. Умолкли и остальные батареи.
Танки. Пулеметы.
Но завелись моторы, и к дымящимся развалинам устремилась разведрота.
6
Открыв глаза, он понял, что спал слишком долго, так долго, что лицо покрылось толстым слоем праха. И ноги вросли в землю.
Запорошенные пылью веки сомкнулись.
Он опоздал, и этого ему никто не простит, провел в забытьи много лет, усыпленный Иблисом, и лучше уйти назад.
* * *
Но что-то заставило его вновь открыть глаза. Звук или мысль, воспоминание о чем-то. Он разлепил веки. Серое, неровное… – стена, взгляд скользнул по стене, окунулся в прохладную темную синь.
О Аллах, царь миров…
И наткнулся на серебристое пятнышко.
Она еще не угасла.
Нет, не проспал.
Он пошевелился. С лица посыпалась пыль. Поднял руку, другую. Оперся на локти, привстал. Ноги были засыпаны кусками сухой глины, и он разгреб глину, посидел, растирая побитые и затекшие ноги, и встал, держась за стену. Оглянулся.
Обглоданный сад.
Сделал шаг. Еще один, ведя ладонью по бугристой стене, заметил под ногами сизо-красный сгусток, но уже поскользнулся и начал падать.
Он погружался в мокрую вспученную остывшую Карьяхамаду, вглядываясь в лица с обожженными волосами и треснувшими глазами. Он проваливался глубже, задевая холодные руки, обугленные ветви, касаясь смятых лиц, сырых волос, желая быстрее достичь дна, лечь, прижаться щекой к земле и затихнуть, – но перед ним стоял минарет, и небо напитывалось светом.
Отворив щелястую дверь, мулла пошел вверх по стертым ступеням.
Он останавливался, отдыхал. В башне было сумеречно. Вверху светлел выход на площадку под куполом, там в кувшине должна быть вода, которую он пьет перед азаном. Мечеть вознеслась, отряхнув глину и пыль, и бассейн омовений исчез, а минарет уцелел. И в кувшине вода.
Он прислонился к стене, чувствуя, что не сможет больше сделать ни шагу… Вздрогнув, поднял глаза: в сумрак башни сыпались солнечные семена, сыпались гуще, золотили ступени, руки, бороду, разорванный и окровавленный халат… Не сможет сделать ни шагу, не сможет ни шагу.
– Аллаху акбар!.. – закричал мулла, глядя вверх, на солнечный проем, и глиняная башня посреди озаренных садов и руин глухо загудела.

ЧАСТЬ III
ОПЕРАЦИЯ
1
В степи между Мраморной и машинным парком были установлены понтонные мосты с двумя узкими колеями, и водители тягачей, бронетранспортеров, танков, грузовиков сдавали здесь экзамен самому командиру полка Крабову. Надо было провести машину по мостам точно и быстро и затем проехать по извилистой трассе, не задев флажков. Не сдавшие экзамена после обеда тренировались, а наутро еще раз пытали счастья. Водители работали, не покладая рук – сбитых, мозолистых, почерневших, пропитанных соляркой и бензином: крутили баранку и рвали рычаги на экзаменационном полигоне, копались в моторах, рыскали по всему городу в поисках запчастей. Старшины подразделений привозили со склада сухие пайки, табак. Санинструкторы получали индпакеты (тампоны, жгут, бинт, обтянутые прорезиненной тканью) на каждого солдата своего подразделения, раз в день в санчасти с ними проводили занятия врачи. Повара прочищали форсунки полевых кухонь, ездили на склад и загружали фургоны крупами, тушенкой, сгущенным молоком, консервами, пачками соли, сахара, чая, мешками сухофруктов, картофельного порошка, банками томатной пасты. Артиллеристы грузили в крытые кузова машин ящики со снарядами. Пехота таскала в бронемашины ящики патронов, гранат, пулеметные кассеты. Заправлялись боеприпасами танки, машины разведчиков.
Полк готовился к операции.
Ни солдаты, ни офицеры не знали, когда и в какую сторону предстоит отправиться. Даже штабные писаря ничего не знали.
И город у Мраморной горы наполнился слухами.
В Ургун!
Ургунское ущелье – выход в Пакистан, где у мятежников расположены учебные лагеря, склады и штаб-квартиры. Ургунское ущелье – один из пищеводов: мука и порох текут по нему, питая желудки и ружья мятежников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82