– Ну что, Алешка? Наливай.
Лейтенант достал из-под кровати трехлитровую банку.
– Не надо спешить, – сказала машинистка.
– Какая ж тут спешка, пора, – возразил толстощекий лысоватый майор.
– Дэшэбэ как пить дать нагрянет. У него нюх.
– У него нюх, а у меня на шухере дневальный. И вот под рукой телефон, – ответил черноусый Дроздов.
– Нальем и Дэшэбэ.
– Не пьет. Спортсмен.
– Ас Крабовым, бывало, после баньки… – Майор вздохнул.
– Интересно, на чем этот погорит, – пробормотал задумчиво сапер, глядя на прозрачную жидкость, льющуюся в граненый стакан.
– Кандагар горячее местечко, а он не погорел.
– Здесь – погорит, – сказал сапер, потирая багровый шрам на подбородке.
Женщины пить отказались. Мужчины взяли стаканы.
– За что выпьем?
Затрещал телефон. Офицеры на миг застыли и тут же проворно выплеснули самогонку в банку, сунули ее под кровать, оглянулись на дверь. Раздался стук, и дверь открылась. На пороге стоял капитан особого отдела Ямшанов.
– С Новым годом. Я имел приглашение от Ларисы и решил им воспользоваться, – сказал Ямшанов.
Черноусый Дроздов посмотрел на Сестру, несколько растерянно улыбнулся.
– И уговорил пойти, – Ямшанов посторонился, – Сергея Николаевича.
В комнату вошел Осадчий. Улыбка кривила его губы.
– Капитана, – добавил Ямшанов.
– Сергей?! Поздравляю! – воскликнул Дроздов.
Офицеры вставали и пожимали руку невысокому, коротко остриженному Осадчему.
– Алешка, два стакана, быстро!
Алексей полез в тумбочку.
– Как вам удалось его привести? – спросила Сестра Ямшанова, восхищенно глядя на Осадчего.
– Удалось, как видите, – скромно ответил Ямшанов.
Машинистка с неудовольствием смотрела на краснолицего Осадчего. Алексей наполнил стаканы. Ямшанов покачал головой и сказал, что ему нельзя. Почему нельзя? Ямшанов улыбнулся: язва. Осадчий начал отнекиваться, но на него насели, говоря, что он живет, как монах, книг не читает, кино не смотрит, в отпуске не был, от такой жизни запросто можно свихнуться, – помните, свихнулся тот, с кофейной фамилией? ему хватило месяца, а здесь за плечами уже два года, третий пошел, и какой повод: двойной праздник – звезда и Новый год. Осадчий взял стакан. Тогда и Сестра попросила налить ей чуть-чуть. Граненые сосуды с прозрачно-жаркой жидкостью сошлись над столом. Пили за Осадчего, чтобы удача не изменяла ему и в этом году.
– А осы в этом календаре нет? – тихо спросил Дроздов у машинистки.
– Не знаю, – ответила она, передернув плечами, как будто между лопаток ее кольнули.
– А нет ли в особом отделе, – повысил голос Дроздов, – информации, чей это год?
Ямшанов поднял брови.
– Козы? овцы? индюка? По восточному календарю, – пояснил Дроздов.
– Кабана, – ответил Ямшанов, накладывая в тарелку салат.
– Особый отдел, как Греция, – сказал сапер.
Ямшановские смугло-глянцевитые щеки поползли вверх, глаза сузились, забелели зубы.
– А кабан – это хорошо или плохо?
– Черт его знает.
– Свиреп, мы однажды на охоте ранили – деревья в руку толщиной срезал как бритвой.
– Здесь когда-то жили зороастрийцы, у них божество войны принимало образ вепря.
– Кто такие, Евгения?
– Огнепоклонники. В храмах горели вечные огни. И всюду стояли башни молчания для мертвецов, они считали, что мертвечина оскверняет землю.
– Ваши зороастрийцы не правы, мертвый человек – дисциплинированный: не гадит, не мусорит и землю не оскверняет, а удобряет, – ухмыльнулся сапер.
– Что вам положить, Сергей Николаевич? – спросила Сестра.
– Ничего. Я сыт. Спасибо.
– Но надо закусывать. Капустки, а? И картошку с тушенкой. Ешьте.
Осадчий послушно ткнул вилку в картошку. Он медленно ел, низко склонившись над тарелкой и ни на кого не глядя. Он недавно остригся и был похож сзади на подростка. Сестра что-то говорила Осадчему, улыбалась и смотрела сбоку на него. Осадчий молчал, иногда кивал и ни на кого не смотрел.
– Ну, Алешка, где твоя гитара?
Лейтенант вытер руки полотенцем, снял со стены гитару, взял аккорд, второй, подтянул струны.
– Мою любимую.
– «Не надо грустить, господа офицеры…»
У лейтенанта был приятный, мягкий голос, черноусый Дроздов немного фальшивил.
Сапер курил в своем углу, следя за струйками дыма, поднимающимися к потолку. Майор Петрович ел капусту. Остальные глядели на певших.
– А теперь, Алексей, что-нибудь хорошее, – попросила машинистка, когда офицеры умолкли, – что-нибудь лирическое, Есенина.
Алексей тронул струны. В коридоре послышались шаги, дверь открылась. Пришел Александров.
– Где ты пропадал, мы тебя заждались! – воскликнул Дроздов, радостно улыбаясь. – Алешка! Штрафную пехоте!
Алексей отложил гитару и достал банку.
– На улице снег, – сказал Александров. От его крепкого скуластого лица веяло свежестью.
– Виктор, как ваша голова? – спросила Сестра.
– Нормально.
– Звон прошел?
Александров промолчал.
– Это тебя, Вить, по-божески, – сказал майор, – тирком.
– Остается выяснить, зачем он меня задел, – ответил Александров, усмехаясь.
– Наверное, чтобы ты орден получил, – подал голос сапер.
Александров взглянул на него.
– Витя, – сказал майор, – батальонный так и не подал наградного листа?
Александров сделал отрицательный жест.
– Голова цела, разве это не награда? – спросила Евгения.
– Конечно, награда! – воскликнул Дроздов, цепляя взглядом Сестру. – Ведь целы и глаза, а они видят таких женщин!
– А что там у тебя было с батальонным на последней операции?
Александров пожал плечами.
– Я сейчас все расскажу, – сказал Дроздов. – Витя повздорил из-за ребят с батальонным, и тот начал отыгрываться на роте – затыкал ею все дырки. А потом говорит: какая награда? Столько потерь, мамашам гробы, а тебе орден?
– Мерзавец, – сказала Сестра.
Александров хмуро посмотрел на Дроздова.
– Так, Алешка! – воскликнул Дроздов. – Есенин подождет, а сейчас давай-ка для Вити Александрова – его любимую «Гренаду».
* * *
Дэшэбэ шел по городу.
На нем был солдатский бушлат, неизменные полусапоги, зимняя шапка. В правом кармане бушлата лежал заряженный пистолет, в левом – граната с запалом. Он шел в струях снега, плечистый, высокий, огромный.
Он шагал по улицам между казарм-палаток, заставляя своим видом наструниваться и цепенеть дневальных под грибками. Он шагал и вдруг сворачивал, распахивал дверь и, нагнувшись, чтобы не стукнуться о косяк, входил в палатку. Встать! – приказывал он солдату, метнувшемуся на койку в одежде и сапогах и укрывшемуся одеялом. Отвечать быстро и четко: где пил? с кем? Иногда солдат долго не мог встать и членораздельно ответить.
Дэшэбэ заглядывал в каптерки – врытые в землю деревянно-брезентовые сараи, – и в каптерке танкистов обнаружил праздничный стол с горящей свечой, троих обнаженных офицеров и женщину в чулках и портупее на талии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82