Сквозь разрезы просматриваются органы пищеварения, кишечник.
Багровевшая под грудями девушки филигранная надпись «Шлюха», сделанная по-английски, заставила сыщика поморщиться, другая, над лобком, также на английском – «Jack RIP.», осудительно покачать головой. Подышав полной грудью для оживления своих серых клеточек, Пуаро еще раз осмотрел поражавшую воображение картину.
– What is it?.. – пробормотал он удивленно, добравшись до лобка Моники. – Змея…
– Мне кажется, это стилизованная цифра «пять», – сказал Гастингс, рассматривая черную змейку, неспешно ползшую по гладко выбритому лобку девушки. Как известно, Ист-Эндскому Джеку Потрошителю инкриминируется пять жертв, называемых каноническими.
– Sorry, профессор, нет ли у вас под рукой анатомического атласа? – неопределенно посмотрев на друга, обратился Пуаро к Перену.
– Гастингс, не могли бы вы подать его мистеру Пуаро? – попросил профессор, стоявший по другую сторону операционного стола. – Он там, на тумбочке.
Гастингс вручил атлас Пуаро. Тот полистал его, нашел нужную страницу (с изображением внутренних органов человека), стал смотреть то на рисунок, то на тело.
– Это мог сделать только сведущий врач, – заключил он спустя некоторое время.
– Не думаю, – отрицая, покачал головой профессор. – Дайте мне атлас.
Получив атлас, профессор раскрыл его на нужной странице, расположил на бедре девушки, стал указывать пальцем то в книгу, то в те или иные органы пищеварения, говоря при этом:
– Смотрите, вот неточность. Вот еще одна. И еще. Глазам дилетанта эти огрехи ничего не говорят, но сведущий врач себе бы их не позволил. А вот еще одна вопиющая, смотрите.
Указывая на вопиющую ошибку, профессор коснулся тела девушки указательным пальцем.
– Ой, щекотно! – засмеялась та.
4. В глазах потемнело
Да, Моника Сюпервьель, любимица санатория, была жива и невредима. Относительно, конечно, невредима. Относительно, потому что дважды рассеченная шея, разверстая брюшная полость, внутренние органы, включая кишки, подернутые жирком, а также две надписи, упомянутые выше, были искусно вытатуированы на бело-бархатной коже ее животика. Закончив осмотр «картины маслом», сыщик попросил девушку одеться и пройти в кабинет профессора, где он, Эркюль Пуаро, спустя пятнадцать минут будет ее ожидать, дабы задать несколько вопросов по существу дела.
В указанное время симпатичная полька, немало смущенная недавней презентацией своих органов пищеварения, предстала перед глазами Пуаро; тот предложил ей сесть за стол лицом к окну, сам с Гастингсом устроился напротив. Профессор Перен прямо сидел в своем кресле. Он выглядел удрученным.
– Итак, мисс Моника, я хотел бы узнать от вас, как это произошло, – масляно посмотрел Пуаро на девушку, когда та села.
– А я не знаю, как все это случилось, – виновато сморщила Моника носик. – Вечером шестого января на меня опять это накатило. Я приняла таблетки, попыталась заснуть, но ничего не вышло. Поднялась, походила по комнате взад-вперед, пытаясь думать о другом, и тут нашлась… Ну, вы знаете, что. Придя в себя, полежала на полу, потом умылась и легла спать в одиннадцать с чем-то. Спала как убитая. Утром Жерфаньон даже стучался в дверь, крича, что опоздаю на процедуры, и вы, профессор, – посмотрела на Перена трепетно, – меня взгреете. Около десяти часов потащилась, полусонная, в ванную принять душ, сняла ночную рубашку и, нате вам! увидела это. Вы не поверите, поначалу я подумала, что все на самом деле, что животик мой распорот, и все наружу, и все вот-вот выпадет на пол. В глазах у меня потемнело, я бы упала, если бы не схватилась за край ванны. В общем, устояла кое-как, пришла в себя. Потрогала печень, желудок, горло, рассмотрела поближе татуировку, и… и засмеялась. Вы не поверите, но со второго взгляда она мне очень даже понравилась. Синяки на шее скрывает – можно без нашейного платка ходить и носить открытые платья. А надписи? «Шлюха» под грудью, согласитесь, очень даже пикантно выглядит, а «Джек Пот» над этим самым местом, так это же уписаться можно, как уморительно…
Профессор Перен недовольно постучал серебряной коробочкой с пилюлями по стеклу, покрывавшему стол. Девушка недоуменно посмотрела на коробочку.
– Так вы считаете, что татуировку вам сделали в вашей спальне? – притянул ее взор недовольный голос Пуаро.
– Да, конечно. А где же еще?
– Сколько драм играется за закрытым занавесом! – не упустил профессор возможности озвучить очередной театральный афоризм из своей коллекции.
– Ну, вас, сонную или одурманенную, могли куда-нибудь отнести или отвести? – напомнил о себе Гастингс, почеркав «Паркером» в своей записной книжке.
– Нет, ничего такого я не помню…
– Такую более чем искусную татуировку можно сделать лишь за три-четыре часа, если не пять. И вы ничего не почувствовали? – голос Пуаро стал ледяным.
– Нет, не почувствовала, – смущенно посмотрела Моника. – Наверное, он дал мне во сне чем-то подышать или снотворное какое…
– А… – посмотрел Пуаро на профессора.
– Нет, – покачал тот головой. – Хищение соответствующих медикаментов в клинике исключено.
– А… Ну, я имею в виду…
– Признаков насилия наш гинеколог не обнаружил, – сказал Перен убежденно. – За исключением, конечно, нескольких вытатуированных «ранок» на поверхности внешних губ.
– Странно… – проговорила девушка.
– Что странно? – спросил Пуаро.
– Засыпая следующим вечером, я вспомнила, что той ночью мне было очень хорошо… Точнее, когда этот человек возник, весь в черном, я сильно испугалась, но потом он стал говорить приятные слова, ласкать, и мне стало хорошо…
– А можете вы его описать? – зарумянился Пуаро, подумав, что любому человеку, случись ему ласкать это непосредственное существо, вряд ли бы пришло в голову говорить неприятные вещи.
– Нет… Я пыталась его представить, но напрасно.
– Ну, скажите хотя бы какого цвета у него глаза? – спросил профессор.
– Карие. Нет, серые… Или голубые.
– Понятно, – усмехнулся Пуаро. – А волосы на лысине у него были длинными и короткими, не так ли?
– Да… – беспомощная улыбка завладела лицом девушки.
– А вы подозреваете кого-нибудь? – спросил Гастингс, улыбнувшись шутке Пуаро.
– Подозреваю? – не поняла капитана Моника.
– Ну, кто, по вашему мнению, мог на это решиться?
– Ума не приложу…
– Понятно. А недоброжелатели у вас есть?
– Нет, – решительно затрясла головой девушка. – В Эльсиноре – нет.
– Ну, может, вы с кем-нибудь были не слишком любезны? – спросил Пуаро.
– Я?! Была не слишком любезна?! – серые ее глазки расширились. – Что вы имеете в виду?!
– Ну, может, отказались с кем-нибудь потанцевать или выпить в баре аперитива? – В санатории употребление алкогольных напитков, в разумных, само собой разумеется, дозах, не возбранялось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Багровевшая под грудями девушки филигранная надпись «Шлюха», сделанная по-английски, заставила сыщика поморщиться, другая, над лобком, также на английском – «Jack RIP.», осудительно покачать головой. Подышав полной грудью для оживления своих серых клеточек, Пуаро еще раз осмотрел поражавшую воображение картину.
– What is it?.. – пробормотал он удивленно, добравшись до лобка Моники. – Змея…
– Мне кажется, это стилизованная цифра «пять», – сказал Гастингс, рассматривая черную змейку, неспешно ползшую по гладко выбритому лобку девушки. Как известно, Ист-Эндскому Джеку Потрошителю инкриминируется пять жертв, называемых каноническими.
– Sorry, профессор, нет ли у вас под рукой анатомического атласа? – неопределенно посмотрев на друга, обратился Пуаро к Перену.
– Гастингс, не могли бы вы подать его мистеру Пуаро? – попросил профессор, стоявший по другую сторону операционного стола. – Он там, на тумбочке.
Гастингс вручил атлас Пуаро. Тот полистал его, нашел нужную страницу (с изображением внутренних органов человека), стал смотреть то на рисунок, то на тело.
– Это мог сделать только сведущий врач, – заключил он спустя некоторое время.
– Не думаю, – отрицая, покачал головой профессор. – Дайте мне атлас.
Получив атлас, профессор раскрыл его на нужной странице, расположил на бедре девушки, стал указывать пальцем то в книгу, то в те или иные органы пищеварения, говоря при этом:
– Смотрите, вот неточность. Вот еще одна. И еще. Глазам дилетанта эти огрехи ничего не говорят, но сведущий врач себе бы их не позволил. А вот еще одна вопиющая, смотрите.
Указывая на вопиющую ошибку, профессор коснулся тела девушки указательным пальцем.
– Ой, щекотно! – засмеялась та.
4. В глазах потемнело
Да, Моника Сюпервьель, любимица санатория, была жива и невредима. Относительно, конечно, невредима. Относительно, потому что дважды рассеченная шея, разверстая брюшная полость, внутренние органы, включая кишки, подернутые жирком, а также две надписи, упомянутые выше, были искусно вытатуированы на бело-бархатной коже ее животика. Закончив осмотр «картины маслом», сыщик попросил девушку одеться и пройти в кабинет профессора, где он, Эркюль Пуаро, спустя пятнадцать минут будет ее ожидать, дабы задать несколько вопросов по существу дела.
В указанное время симпатичная полька, немало смущенная недавней презентацией своих органов пищеварения, предстала перед глазами Пуаро; тот предложил ей сесть за стол лицом к окну, сам с Гастингсом устроился напротив. Профессор Перен прямо сидел в своем кресле. Он выглядел удрученным.
– Итак, мисс Моника, я хотел бы узнать от вас, как это произошло, – масляно посмотрел Пуаро на девушку, когда та села.
– А я не знаю, как все это случилось, – виновато сморщила Моника носик. – Вечером шестого января на меня опять это накатило. Я приняла таблетки, попыталась заснуть, но ничего не вышло. Поднялась, походила по комнате взад-вперед, пытаясь думать о другом, и тут нашлась… Ну, вы знаете, что. Придя в себя, полежала на полу, потом умылась и легла спать в одиннадцать с чем-то. Спала как убитая. Утром Жерфаньон даже стучался в дверь, крича, что опоздаю на процедуры, и вы, профессор, – посмотрела на Перена трепетно, – меня взгреете. Около десяти часов потащилась, полусонная, в ванную принять душ, сняла ночную рубашку и, нате вам! увидела это. Вы не поверите, поначалу я подумала, что все на самом деле, что животик мой распорот, и все наружу, и все вот-вот выпадет на пол. В глазах у меня потемнело, я бы упала, если бы не схватилась за край ванны. В общем, устояла кое-как, пришла в себя. Потрогала печень, желудок, горло, рассмотрела поближе татуировку, и… и засмеялась. Вы не поверите, но со второго взгляда она мне очень даже понравилась. Синяки на шее скрывает – можно без нашейного платка ходить и носить открытые платья. А надписи? «Шлюха» под грудью, согласитесь, очень даже пикантно выглядит, а «Джек Пот» над этим самым местом, так это же уписаться можно, как уморительно…
Профессор Перен недовольно постучал серебряной коробочкой с пилюлями по стеклу, покрывавшему стол. Девушка недоуменно посмотрела на коробочку.
– Так вы считаете, что татуировку вам сделали в вашей спальне? – притянул ее взор недовольный голос Пуаро.
– Да, конечно. А где же еще?
– Сколько драм играется за закрытым занавесом! – не упустил профессор возможности озвучить очередной театральный афоризм из своей коллекции.
– Ну, вас, сонную или одурманенную, могли куда-нибудь отнести или отвести? – напомнил о себе Гастингс, почеркав «Паркером» в своей записной книжке.
– Нет, ничего такого я не помню…
– Такую более чем искусную татуировку можно сделать лишь за три-четыре часа, если не пять. И вы ничего не почувствовали? – голос Пуаро стал ледяным.
– Нет, не почувствовала, – смущенно посмотрела Моника. – Наверное, он дал мне во сне чем-то подышать или снотворное какое…
– А… – посмотрел Пуаро на профессора.
– Нет, – покачал тот головой. – Хищение соответствующих медикаментов в клинике исключено.
– А… Ну, я имею в виду…
– Признаков насилия наш гинеколог не обнаружил, – сказал Перен убежденно. – За исключением, конечно, нескольких вытатуированных «ранок» на поверхности внешних губ.
– Странно… – проговорила девушка.
– Что странно? – спросил Пуаро.
– Засыпая следующим вечером, я вспомнила, что той ночью мне было очень хорошо… Точнее, когда этот человек возник, весь в черном, я сильно испугалась, но потом он стал говорить приятные слова, ласкать, и мне стало хорошо…
– А можете вы его описать? – зарумянился Пуаро, подумав, что любому человеку, случись ему ласкать это непосредственное существо, вряд ли бы пришло в голову говорить неприятные вещи.
– Нет… Я пыталась его представить, но напрасно.
– Ну, скажите хотя бы какого цвета у него глаза? – спросил профессор.
– Карие. Нет, серые… Или голубые.
– Понятно, – усмехнулся Пуаро. – А волосы на лысине у него были длинными и короткими, не так ли?
– Да… – беспомощная улыбка завладела лицом девушки.
– А вы подозреваете кого-нибудь? – спросил Гастингс, улыбнувшись шутке Пуаро.
– Подозреваю? – не поняла капитана Моника.
– Ну, кто, по вашему мнению, мог на это решиться?
– Ума не приложу…
– Понятно. А недоброжелатели у вас есть?
– Нет, – решительно затрясла головой девушка. – В Эльсиноре – нет.
– Ну, может, вы с кем-нибудь были не слишком любезны? – спросил Пуаро.
– Я?! Была не слишком любезна?! – серые ее глазки расширились. – Что вы имеете в виду?!
– Ну, может, отказались с кем-нибудь потанцевать или выпить в баре аперитива? – В санатории употребление алкогольных напитков, в разумных, само собой разумеется, дозах, не возбранялось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110