Предстоявшая встреча с мадмуазель Генриеттой будоражила кровь Пуаро, он, пропитанный эйфорией, желающий повсюду сеять добро, обратился к душевнобольному:
– Знаете, что, уважаемый Ква, я, склонный к дедуктивному мышлению, в течение длительного времени вас биологически изучаю, и недавно пришел к мысли, что в настоящее вы представляете собой особый вид Ranidae, то есть Настоящих лягушек. Стремительность вашей эволюции привела к тому, что вы еще при жизни стали совершенно несъедобным.
– Ква?!
– Да, да, вы стали совершенно несъедобным, как, например, краснобрюхая жерлянка или лягушка-древолаз, и потому теперь можете не опасаться не только меня, но и всех до одного французов и даже охочих до фугу японцев.
Марк-Поль Дижон внимательно посмотрел на Гастингса. Тот, до слов Пуаро глядевший на человека-лягушку с вожделением гурмана, теперь смотрел кисло.
– Но несъедобность не последнее ваше приобретение. Теперь вам вовсе не обязательно зимовать в донной грязи, ибо вы стали еще теплокровным и потому можете дожидаться весны в тривиальной человеческой постели.
Марк-Поль смотрел недоверчиво, и Пуаро, со всех сил смущенно улыбаясь, его доконал:
– Уважаемый Ква, в связи с вышесказанным у меня к вам нижайшая просьба, которую вы, возможно, сочтете нескромной…
– Ква?
– В связи с тем, что я являюсь вашим первооткрывателем, позвольте мне…
Пуаро замялся, как бы не решаясь высказаться. Марк-Поль прервал его молчание требовательным возгласом:
– Кваварите!
– Позвольте мне присвоить вам видовое имя… – смущенно посмотрел Пуаро.
– Ква-ква-какое? – поинтересовался Дижон.
– Ranidae lectularius, то есть Лягушка постельная.
– Не возражаю, – сказал Дижон и, резво сиганув с камня, попрыгал на четвереньках к своей постели, в которую не ложился с момента своего появления в Эльсиноре.
– Профессор Перен, услышь он этот разговор, взревновал бы чрезвычайно… – сказал Гастингс, – смотря вслед бедному сумасшедшему.
– Думаете? – Пуаро был доволен как Парацельс, вылечивший дюжину бесноватых.
– Уверен.
– А вы доложите ему. Реакция мне будет интересна, – лихо закрутив ус, Пуаро предложил другу продолжить путь к «Трем Дубам». У Мельпомены им встретился Пек Пелкастер, что-то оживленно объяснявший отсутствовавшему собеседнику.
– How are you? Fine? – поздоровался с ним Пуаро. Гастингс, избегавший общества юродивых, пробурчал себе под нос: – Ну и денек. Народу в парке, как на Новый год в Пекине. Боюсь, мы доберемся к «Трем Дубам» к завтрашним сумеркам.
– О, разумеется, Пуаро, fine! – расцвел Пелкастер. Я вижу, вы хотите меня о чем-то спросить?
– Да, мой друг.
– И что вы хотели узнать от меня, мистер Пуаро? – лицо Пелкастера сияло радостью востребованности.
– Я хотел спросить, будут ли в будущем воскрешать грешников?
– Разумеется, будут. Кого же иначе воскрешать? Все люди, особенно выдающиеся, большие грешники.
– И императора Жана Беделя Бокассу, вкушавшего людей с хреном и горчицей и без них, тоже воскресят? – едко сказал Гастингс. – И президента Саддама Хусейна, просто травившего их горчичным газом?
– О Бокассе я ничего не знаю, пока не знаю, но Саддама Хусейна Абд аль-Маджид ат-Тикрити воскресят. Вы что-нибудь знаете о нем? Кроме того, что он травил газами курдов и развязывал кровопролитные войны? А я знаю. Еще не родившись, он лишился отца. Отчим избивал его и насиловал. Мать, боясь лишиться мужа, отводила глаза. Подростку ничего не оставалось делать, как уйти к дяде, симпатизировавшему фашистам. Тот, обласкав племянника, сказал: «Мой мальчик! Человек тебя унизил, человек сделал тебя ничтожеством. И ты останешься ничтожеством, пока не убьешь человека . Это позволит тебе подняться и над людьми, и над собой». И Саддам, еще несовершеннолетний, пошел и убил человека, коммуниста, которого дядя трусливо ненавидел. Так в чем же личный грех этой личности? Маленького ангелочка избили, изнасиловали, охмурили, поставили на преступный путь, и он виноват? И будет повешен в 2006 году?
– Я бы не хотел попасть в ваше будущее, – сказал Гастингс. – Жить по соседству с убийцами. Нет уж, увольте!
– А вы не будете жить по соседству с убийцами! Саддама Хусейна воскресят маленьким мальчиком, не знающим еще греха. Вы будете видеться с ним, беседовать, гладить по головке, дарить игрушечные машинки, и он никогда не станет мировым злодеем. И вы станете от этого счастливее…
– Ладно, уговорили, – махнул рукой Гастингс. – Но имейте в виду, за один стол с Беделем Бокассой я все равно не сяду. Даже если вы при воскрешении сделаете его вегетарианцем.
– Ваше дело, – пожал плечами Пелкастер.
– К сожалению, нам пора идти, – пожал ему руку Пуаро. – Мы поговорим еще с вами.
– Встретимся через пятьсот лет, – заулыбался сумасшедший, крепко сжав пятерню сыщика.
– За что я люблю Эльсинор, так это за то, что в нем есть такие неожиданные люди… – сказал Пуаро Гастингсу, когда они продолжили свой путь. – Там, за хребтами, таких давно нет. Кстати, вы видели фильм «Невезучие»?
– С Ришаром в главной роли? Видел, а что?
– Невезучего героя, которого играл Ришар, зовут Переном. Смешно, не правда ли?
– Смешно. Но к чему вы это?
– Не знаю, Гастингс, не знаю. Но просто так мне в голову ничего не приходит. Может быть, они показались мне похожими?
– Наш Перен и Перен Ришара? Вы с ума сошли, мой друг!
– Они похожи… Да, похожи… – не обидевшись, уверенно сказал Пуаро.
– Хотите, я скажу, почему это засело вам в голову? – иронически посмотрел Гастингс.
– Почему, мой друг?
– Потому что ваше подсознание пытается выгородить профессора Перена, небезосновательно подозреваемого вами. Пытается выгородить, потому что он вернул вас к жизни. И оно, подсознание, благородное и благодарное, заставляет вас сравнивать его с Переном Ришара, которого никак нельзя представить злодеем…
– Похоже, мой друг, вы начитались Фрейда, – засмеялся Пуаро и, взяв капитана под руку, повел его к «Трем Дубам». – На самом же деле я, избранный , просто ощущаю профессора, как избранника, и в глубине души сочувствую ему.
– Сочувствуете?
– Да. Сочувствую, потому что путь избранника всегда приводит не к храму, но к цепям или кресту.
– Вы имеете в виду цепи Прометея и крест Христа?
– Да, мой друг, я имею в виду именно их.
– А вы не боитесь, что именно Перен прикует вас к Апексу, или одному из Генриеттиных дубов?
– Боюсь, мой друг, боюсь… – засмеялся Пуаро. И потому пытаюсь видеть в нем ришаровского Перена, простака и неумеху, которого каждый обманет…
7. Ковать шоколад
Профессор в это время пребывал в апартаментах пациентки Х., и ему было не по себе.
Мадмуазель Х., молодая претенциозная особа, явилась в санаторий из Америки. Дочь известных родителей, она длительное время привлекала внимание средств массовой информации неординарными, если не сказать, скандальными поступками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110