Вроде, зачем громкие слова? А Максим не считал их громкими, он их правильными считал. Он за них горло перегрызал…
– Перегрызал? – удивленно вставил Гриднев.
– Фигурально, – Мамедова четко произнесла чужое слово. – Хочу вспомнить историю с Первомаем…
А история оказалась удивительной. После первомайской демонстрации, после митинга на площади детдомовцы вернулись домой, отнесли красные флаги и плакаты в кладовку – до следующего праздника. Максим, как комсорг, отвечал за это имущество, принимал его по списку – детдом небогат, любая вещь на учете, – и вдруг оказалось, что двух флагов недостает. Кто не сдал? Выяснил, выспросил. Оказалось, двое парней купили мороженое – кое-какие деньги водились, в колхозе подрабатывали, – увлеклись им да и забыли флаги на лавочке. Послал их искать. Да только разве найдешь: кто-нибудь унес, в хозяйстве пригодится. Ну, суд да дело – комсомольское собрание. И Максим требует исключить парней из комсомола…
– Он тогда в десятом классе был, уже взрослый. И они тоже не маленькие: из девятого. Сказал так: они забыли о самом святом для каждого человека, а комсомольца – особенно. Они забыли, что несли красные флаги, за которые кровь проливалась. А они мороженое ели и о флагах забыли. Ну, может, не совсем так сказал, давно это было, но, похоже, все-таки так.
– Исключили? – поинтересовался Гриднев.
– В том-то и дело, что не исключили. Разделились голоса. Большинство против исключения голосовало. Объясняли: не война сейчас, не революция, а забыли парни не символ, а просто самодельный флаг, который сами, может, и сделали. Ну, один забыли – другой смастерят.
– А Максим?
– А он кричал: революция всегда, а если ты ее историей считаешь, то не комсомолец ты, а мещанин, гнать тебя надо. И в райком пошел, требовал, чтобы не утверждали решения комсомольского собрания, чтобы все-таки исключили.
– И не поняли и там?
– И там не поняли. Успокаивали, говорили: они и так все прочувствовали. Я хорошо об этом знаю, я потом сама в райкоме чуть ли не ночевала, в обком ездила, с Максимом говорила, уговаривала его…
– О чем уговаривали?
– Тут самое страшное, совсем непонятное. Максим в райкоме сильно кричал, наверно, оскорбил секретаря. Тот ему сказал: за такие слова сам билет на стол положить можешь. А Максим достал билет и положил: не хочу, сказал, с тобой в одном комсомоле состоять.
Вот так номер! Гриднев знал, что Каринцев не член партии, не вступает в ее ряды, хотя товарищи из парткома института уже заговаривали с ним об этом. Помнил Гриднев, что и комсомольцем Максим вроде не числился. А тут вот оно как получилось…
– И я ему говорила: опомнись, возьми билет назад. И из обкома товарищ приезжал: понимали, что парень чистый, хороший, неиспорченный, таких ценить надо. А Максим – ни в какую…
– А как вы сами, Дурсун Мурадовна, эту историю оцениваете? На чьей вы стороне?
И тут Мамедова впервые улыбнулась, с гордостью какой-то, и сразу осветились изнутри ее глаза, и, хотя побежали по щекам морщинки, показалось Гридневу, будто моложе она стала.
– Так это же я его воспитывала. С того дня, как он к нам пришел, воспитывала.
Не утерпел Гриднев, подпустил шпильку:
– И тех парней, что флаги забыли, тоже вы?
А она словно и не заметила укора.
– Тоже я, – сказала спокойно, даже улыбаться не перестала. – И они хорошие ребята, добрые, современные, умные. Ребята и ребята – что с них возьмешь. А Максим – другой.
– Камень другой, основа?
– Совсем другой камень, – кивнула она. – Очень крепкий.
…Наутро Гриднев улетел в Ашхабад, где был вновь встречен полковником Алтыевым и умыкнут им к обильному достархану, настолько обильному и вкусному, что в московский самолет Гриднев грузился с опаской: не вышло бы перевеса.
Друзья поцеловались на прощание, помяли друг друга. Алтыев только спросил – впервые за весь день:
– Не зря съездил?
– Не зря, – ответил Гриднев.
И уже в самолете сам себе подтвердил: не зря. Теперь он, пожалуй, знал точно: Каринцев не предаст. Хэммету там делать нечего. А раз так, значит, можно на Максима рассчитывать – когда время придет.
Глава девятая
Во время пребывания Гриднева в максимовской «стране детства» Саблин связался с Корецким.
– Почему мрачен? – спросил тот.
– Потому что ничего не узнал.
– В лабораторию Максима наведался?
– Она сейчас на замке, который ни одна фомка не откроет. Личное дело его в отделе кадров смотрел. Ничего особенного. Возраст, образование, научные степени, награды и премии. Ни единого черного пятнышка.
– А побродил по коридорам?
– Побродил. Даже в буфете посидел. Треп вообще, и научный треп в частности.
– Немного, – вздохнул Корецкий.
Ну, что рассказать ему, думал Саблин. О своих сомнениях и колебаниях? О том, что «похожее» оказалось совсем непохожим?
Но Корецкий этим и сам поинтересовался:
– То, что Гридневу показалось, углядел?
– Видел в коридоре нечто похожее. Не Лобуда. Просто рослый, кряжистый полустарец.
– А кто он в институте? – спросил Корецкий.
– Главный бухгалтер. Фамилия Паршин. Классный работник, сказали. Лет двадцать главным работает. И родом из Ростова, не из Одессы.
– Можно годами жить по чужому паспорту. Бывают этакие казусы. У гестапо и абвера был великий набор таких паспортов.
Но Саблин не уступал сомнениям. На что опереться? Только на подозрения и случайную схожесть? Привести мужа и жену Захаровых в бухгалтерию НИИ и спросить: он или не он?
– Ну что ж, – задумался Корецкий, – придется взять под наблюдение и Паршина. Приглядеться поближе, связи прощупать, досугом поинтересоваться. Женат ли, вдов или холост, есть ли друзья женского или мужского пола. Ходит ли на бега или играет в карты. Широко ли живет, сколько и откуда прибавляет к ставке. Вот тогда, может быть, и понадобятся свидетели для опознания. А тебе, капитан, я думаю, потребуется новая командировка.
– Куда?
– В Армению, друг, в Ереван. Закиряна найти и погулять с ним по его полицейскому прошлому. Он тебе больше, чем Тимчук, расскажет: поближе к Лобуде был. Хорошо бы до этой поездки фото Паршина иметь. Авось пригодится.
* * *
Закиряна Саблин нашел с трудом. В поселке близ озера Севан, где жила семья его сына, инспектору сказали, что старик сейчас в Ереване, гостит у внука, игрока республиканской команды «Арарат». Живет он в новом доме неподалеку от стадиона «Раздан». Здесь уж искать не пришлось. Лучшего бомбардира футбольной команды высшей лиги знал каждый мальчишка.
Саблину открыла тоненькая красивая армянка лет двадцати.
– Вы к Армену? – ничуть не удивилась она. – Вы, наверное, из Москвы, из газеты. Но он сейчас на поле. Готовится к матчу со «Спартаком». Поезжайте на «Раздан», там его и застанете.
– Простите, – извинился Саблин, – но мне нужен не Армен, а Вартан Закирян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Перегрызал? – удивленно вставил Гриднев.
– Фигурально, – Мамедова четко произнесла чужое слово. – Хочу вспомнить историю с Первомаем…
А история оказалась удивительной. После первомайской демонстрации, после митинга на площади детдомовцы вернулись домой, отнесли красные флаги и плакаты в кладовку – до следующего праздника. Максим, как комсорг, отвечал за это имущество, принимал его по списку – детдом небогат, любая вещь на учете, – и вдруг оказалось, что двух флагов недостает. Кто не сдал? Выяснил, выспросил. Оказалось, двое парней купили мороженое – кое-какие деньги водились, в колхозе подрабатывали, – увлеклись им да и забыли флаги на лавочке. Послал их искать. Да только разве найдешь: кто-нибудь унес, в хозяйстве пригодится. Ну, суд да дело – комсомольское собрание. И Максим требует исключить парней из комсомола…
– Он тогда в десятом классе был, уже взрослый. И они тоже не маленькие: из девятого. Сказал так: они забыли о самом святом для каждого человека, а комсомольца – особенно. Они забыли, что несли красные флаги, за которые кровь проливалась. А они мороженое ели и о флагах забыли. Ну, может, не совсем так сказал, давно это было, но, похоже, все-таки так.
– Исключили? – поинтересовался Гриднев.
– В том-то и дело, что не исключили. Разделились голоса. Большинство против исключения голосовало. Объясняли: не война сейчас, не революция, а забыли парни не символ, а просто самодельный флаг, который сами, может, и сделали. Ну, один забыли – другой смастерят.
– А Максим?
– А он кричал: революция всегда, а если ты ее историей считаешь, то не комсомолец ты, а мещанин, гнать тебя надо. И в райком пошел, требовал, чтобы не утверждали решения комсомольского собрания, чтобы все-таки исключили.
– И не поняли и там?
– И там не поняли. Успокаивали, говорили: они и так все прочувствовали. Я хорошо об этом знаю, я потом сама в райкоме чуть ли не ночевала, в обком ездила, с Максимом говорила, уговаривала его…
– О чем уговаривали?
– Тут самое страшное, совсем непонятное. Максим в райкоме сильно кричал, наверно, оскорбил секретаря. Тот ему сказал: за такие слова сам билет на стол положить можешь. А Максим достал билет и положил: не хочу, сказал, с тобой в одном комсомоле состоять.
Вот так номер! Гриднев знал, что Каринцев не член партии, не вступает в ее ряды, хотя товарищи из парткома института уже заговаривали с ним об этом. Помнил Гриднев, что и комсомольцем Максим вроде не числился. А тут вот оно как получилось…
– И я ему говорила: опомнись, возьми билет назад. И из обкома товарищ приезжал: понимали, что парень чистый, хороший, неиспорченный, таких ценить надо. А Максим – ни в какую…
– А как вы сами, Дурсун Мурадовна, эту историю оцениваете? На чьей вы стороне?
И тут Мамедова впервые улыбнулась, с гордостью какой-то, и сразу осветились изнутри ее глаза, и, хотя побежали по щекам морщинки, показалось Гридневу, будто моложе она стала.
– Так это же я его воспитывала. С того дня, как он к нам пришел, воспитывала.
Не утерпел Гриднев, подпустил шпильку:
– И тех парней, что флаги забыли, тоже вы?
А она словно и не заметила укора.
– Тоже я, – сказала спокойно, даже улыбаться не перестала. – И они хорошие ребята, добрые, современные, умные. Ребята и ребята – что с них возьмешь. А Максим – другой.
– Камень другой, основа?
– Совсем другой камень, – кивнула она. – Очень крепкий.
…Наутро Гриднев улетел в Ашхабад, где был вновь встречен полковником Алтыевым и умыкнут им к обильному достархану, настолько обильному и вкусному, что в московский самолет Гриднев грузился с опаской: не вышло бы перевеса.
Друзья поцеловались на прощание, помяли друг друга. Алтыев только спросил – впервые за весь день:
– Не зря съездил?
– Не зря, – ответил Гриднев.
И уже в самолете сам себе подтвердил: не зря. Теперь он, пожалуй, знал точно: Каринцев не предаст. Хэммету там делать нечего. А раз так, значит, можно на Максима рассчитывать – когда время придет.
Глава девятая
Во время пребывания Гриднева в максимовской «стране детства» Саблин связался с Корецким.
– Почему мрачен? – спросил тот.
– Потому что ничего не узнал.
– В лабораторию Максима наведался?
– Она сейчас на замке, который ни одна фомка не откроет. Личное дело его в отделе кадров смотрел. Ничего особенного. Возраст, образование, научные степени, награды и премии. Ни единого черного пятнышка.
– А побродил по коридорам?
– Побродил. Даже в буфете посидел. Треп вообще, и научный треп в частности.
– Немного, – вздохнул Корецкий.
Ну, что рассказать ему, думал Саблин. О своих сомнениях и колебаниях? О том, что «похожее» оказалось совсем непохожим?
Но Корецкий этим и сам поинтересовался:
– То, что Гридневу показалось, углядел?
– Видел в коридоре нечто похожее. Не Лобуда. Просто рослый, кряжистый полустарец.
– А кто он в институте? – спросил Корецкий.
– Главный бухгалтер. Фамилия Паршин. Классный работник, сказали. Лет двадцать главным работает. И родом из Ростова, не из Одессы.
– Можно годами жить по чужому паспорту. Бывают этакие казусы. У гестапо и абвера был великий набор таких паспортов.
Но Саблин не уступал сомнениям. На что опереться? Только на подозрения и случайную схожесть? Привести мужа и жену Захаровых в бухгалтерию НИИ и спросить: он или не он?
– Ну что ж, – задумался Корецкий, – придется взять под наблюдение и Паршина. Приглядеться поближе, связи прощупать, досугом поинтересоваться. Женат ли, вдов или холост, есть ли друзья женского или мужского пола. Ходит ли на бега или играет в карты. Широко ли живет, сколько и откуда прибавляет к ставке. Вот тогда, может быть, и понадобятся свидетели для опознания. А тебе, капитан, я думаю, потребуется новая командировка.
– Куда?
– В Армению, друг, в Ереван. Закиряна найти и погулять с ним по его полицейскому прошлому. Он тебе больше, чем Тимчук, расскажет: поближе к Лобуде был. Хорошо бы до этой поездки фото Паршина иметь. Авось пригодится.
* * *
Закиряна Саблин нашел с трудом. В поселке близ озера Севан, где жила семья его сына, инспектору сказали, что старик сейчас в Ереване, гостит у внука, игрока республиканской команды «Арарат». Живет он в новом доме неподалеку от стадиона «Раздан». Здесь уж искать не пришлось. Лучшего бомбардира футбольной команды высшей лиги знал каждый мальчишка.
Саблину открыла тоненькая красивая армянка лет двадцати.
– Вы к Армену? – ничуть не удивилась она. – Вы, наверное, из Москвы, из газеты. Но он сейчас на поле. Готовится к матчу со «Спартаком». Поезжайте на «Раздан», там его и застанете.
– Простите, – извинился Саблин, – но мне нужен не Армен, а Вартан Закирян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30