ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Как говорит русская поговорка, в тесноте, но не в обиде.
– Да не в обиде, – поправил Максим. – Речевая замена союза «но».
– Я до сих пор не знаю русской грамматики, – с извинительной ноткой произнес Хэммет.
Когда стояли на разворот, Зоя, обернувшись к сидевшим сзади, сказала:
– Едем в Архангельское. Столик уже заказан. Будет медвежатина, Кстати, предупреждаю: ни Максиму, ни Динни платить не придется. Динни гость, Максим герой дня, а мы с Мариной хозяева. Все решено, возражения не принимаются.
– Решено так решено, – усмехнулся Максим, – возражаю лишь против «героя дня». Термин неопределенный, незаслуженный и лишенный всякого смысла.
– Имеется в виду неоткровенная информация о неких успехах в физике.
– Поздравляю, – обаятельно улыбнулся Хэммет, протягивая руку.
– Нет, уж увольте, – отмахнулся Максим. – По физике у меня была тройка, даже до трех с плюсом не дотянулся. Поздравлять не с чем.
– Ну что ж, – подарил Хэммет собеседникам еще одну из своих улыбок, – поговорим тогда о дружбе народов. Место для застольной беседы уже совсем близко.
Он язвит или дурачится, подумал Максим. А впрочем, о чем же им говорить о Хэмметом? О международных событиях? Но у обоих, вероятно, совсем различная оценка этих событий. О науке? Едва ли такой разговор годится для ресторанной беседы. О литературе? Наверное, Хэммет опять будет восторгаться Достоевским и Чеховым, как он это уже сделал на их первой встрече на каком-то научном банкете. Причем оказалось, что Чехова он знает только по «Трем сестрам», а с прозой его, как он сам признался, «увы, незнаком». Зато он тотчас же упомянул Замятина и Булгакова, чем сразу привлек внимание своих русских собеседников. Нет, тут Максим повторяться не будет. Но ведь надо же говорить о чем-то с этим обрусевшим американцем. Стоп, Максим! Определение неточное. Хэммет американец не обрусевший, а просто хорошо говорящий по-русски, как дельно подготовленный советолог. Об этом он рассуждать не будет: специально выдрессирован для обаяния и привлечения русских сердец. Интересно, что же он напишет, вернувшись в Штаты, подумал Максим, уже направляясь вместе со спутниками через ресторанный зал на веранду, где их ожидал специально выбранный Зоей в тенистом уголке накрытый столик. Здесь было уютно, не по-ресторанному тихо: оркестр начинал свою работу только вечером.
Хэммет огляделся кругом – на кустовую поросль, на расходящиеся лесные лужайки, на оранжевый от солнца песок дорожек.
– Чудесные у вас окраины! – воскликнул он.
– Не все, – заметил Максим. – Вспомните фильм «С легким паром».
Посмеялись.
– У однообразия вашей архитектурной новизны есть свое оправдание, – сказал Хэммет. – Вы ухитрились освободить от ада коммунальных квартир, я не подсчитывал – сколько, но, вероятно, миллионы московских жителей. Я не поклонник вашего планового хозяйства, но оно дает вам возможность бросать любые суммы на самую нужную отрасль промышленности.
– Вы и при капиталистическом строе ухитряетесь делать то же самое, – не без лукавства откликнулся Максим. – На сколько миллиардов вы подняли свой годичный военный бюджет?
– Хватит политики, Максим, – поморщилась Марина.
– Ну, будем, как американцы, за обедом говорить о погоде.
– Вы ошибаетесь, Максим, – поправил Хэммет. – О погоде за столом обычно говорят англичане. Есть тысячи тем, мадемуазель Марина. Например, искусство. Ваше искусство. Живопись. Скажем, ваш любимый художник? Называем только мировые имена.
– Начнем с вашего, Дин.
– Дали.
– Я бы назвала Врубеля. Но это, пожалуй, слишком уж старомодно. Сальватор Дали мне тоже нравится. Сознательное сочетание реального с ирреальным.
А что мне сказать, думал Максим. О чем же говорить? О работе, о жизни. О событиях вокруг него. Волнует, по-настоящему волнует, например, убийство мудрого старика-лошадника. Кого он обидел и кому помешал? Но об этом не хочет говорить даже Зоя. Тем более Марина и Хэммет, его не знавшие. А их волнует болтология под медвежатину.
– О чем задумались, Максим? – спросил Хэммет. – О своих научных исканиях?
– Я ничего не ищу, Дин. Все уже найдено.
– А выгодно это или невыгодно?
– Кому, Дин?
– Государству.
– Вы прагматик, Дин.
– Не возражаю. Вы учились у Ленина, а я у Дьюи. Был такой, может быть, знакомый вам американский философ.
– И чему же вы у него научились, Дин? Отвергать классовое строение общества и противопоставлять теории практику в американо-барышническом ее понимании?
– Не ссорьтесь, джентльмены. Не надо, – осторожно вмешалась Зоя.
– А мы и не ссоримся, – подхватил Хэммет. – Мы просто по-дружески обмениваемся философскими посылками. Дружба не противоречит разнице вероисповеданий.
– Я не религиозен, – усмехнулся Максим.
– А в церковь заходишь, – задела его Марина. – Все действующие церкви Москвы на машине объехал.
– Потому и захожу, Маринка, что хочу увидеть внутри не склад строительной тары, а памятник древнерусского быта. Только в нашей православной церкви он и сохранился. А на него иногда любопытно взглянуть.
– А я люблю церковь как художник, – сказала Марина. – И церковь преимущественно древней постройки. Ведь Василий Блаженный или кремлевские храмы потрясают именно своим внешним архитектурным обликом. А что внутри – музей или склад, или пусть даже сам патриарх служит, – уже не имеет значения. Мне важна просто архитектура, с бытом или без быта, все равно.
Хэммет молчал, ожидая паузы, чтобы вмешаться: новая тема его почему-то радовала. Спорить с Мариной никто и не собирался, и очереди своей он не упустил.
– Меня, как иностранца и квакера, в русской церкви интересует все: и архитектура и обрядность религии. Я уже не раз бывал в церкви, но только в Москве. В Загорске же, вашем религиозном центре, никогда не был и, представьте себе, не решаюсь поехать туда один. Мне нужен знающий спутник.
– Напишите в патриархию и попросите гида, – предложил Максим. – У них есть же отдел внешних сношений.
– Мне нужен не церковник, а образованный русский интеллигент. Как вы, например. Умоляю! Подарите мне часа полтора в Загорске.
Максим не отказался. Идея прогулки в Загорск ему нравилась, любил он бывать в этом старом русском городе, славном своей историей.
Глава двенадцатая
Паршин подсчитал на калькуляторе суммы, которые будут затрачены на плановую разработку опытов Максима Каринцева в течение года, записал итог на листке из блокнота и положил его в потайной карман на пиджачной подкладке. Все делалось аккуратно, с расчетом и – пока без страха. Потом так же педантично скрепил все памятные записки, прибрал на столе, запер в сейф платежные ведомости и подождал минуту, пока не раздался звонок, извещающий об окончании работы. Так поступал Паршин все двадцать лет, просиженные в кабинете с эмалированной дощечкой с надписью «Главный бухгалтер».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30