Но как же он сумел составить тогда почти точную фотокопию гостя? Может быть, он где-то видел его и запомнил? И тут уже вполне закономерен вопрос: для чего понадобилась ему эта игра в бдительность? Или эта игра только следствие психической ненормальности? Шутка скрытого шизофреника, вообразившего себя Джеймсом Бондом из Марьиной рощи. А вдруг здесь что-то другое, куда более серьезное и опасное?
– Может быть, Ягодкина все-таки еще раз «прощупать»? – докладываю я генералу о своих размышлениях.
– А зачем? – недоумевает он. – Дело приостановлено. Швейцарский немец удрал. Агент его, хотя вы и не доказали, что он именно его агент, благополучно «сыграл в ящик» и разоблачен посмертно, а настоящий Ягодкин отнюдь не его замена. Так можно любого прохожего заклеймить. Как при Анне Иоанновне: кричи «Слово и дело» и хватай за шиворот. Ведь ты у него был и ничего интересного не нашел.
– Можно и с его друзьями потолковать.
– Ведь у тебя не только обвинений, а и подозрений нет. Нет даже основания для таких подозрений. Вот так, братец, жми, да не пережимай.
Получив «указание» начальства, призадумываюсь. Все-таки что-то меня беспокоит в Ягодкине, что-то недосказанное.
– Ведь перешла же к кому-то агентура Гадохи, – размышляет Жирмундский.
– Нет, конечно. Но все же кому-то предназначались новенькие доллары из шкатулки Гадохи.
– Судя по сумме, обнаруженной в этой шкатулке, покойный был довольно прижимист. Может быть, шкатулка подкармливала его самого? Но в советские рубли доллары в кармане не превращаются. Их кто-то должен был продавать или обменивать.
– Придется проверить, нет ли «валютчиков» в окружении Ягодкина.
С проверкой, однако, решили не торопиться: времени у нас много, а подозрений – кот наплакал.
– Побываем сначала у его бывшей жены, – предлагаю я. – Попробуем и поликлинику.
– С поликлиникой подождем, – не соглашается Жирмундский. – Что могут подсказать там, кроме сплетен о его частной практике? А для дирекции он чист и прозрачен, как промытое стеклышко, – лучший протезист, мастер своего дела. Да так оно и есть: жулика бы здесь не держали. Лучше начнем с его бывшей жены. Ее отношения с ним, судя по его реплике, вероятно, на грани «холодной войны».
– Наговоры брошенной и обиженной?
– Не исключено. А вдруг не наговоры? Вдруг обиженной, но объективной? Адрес ее известен: живет в новом доме у станции метро «Варшавская». Телефона у нее нет. Ну и рискнем без звонка.
– А если она сообщит Ягодкину о нашем визите?
– Вряд ли. Да если и так, что с того? Он понял, что интересен нам.
– Скорее, ОБХСС… – смеется Жирмундский.
Линькова Елена Ивановна действительно дома. И одна. Тугой узел волос на затылке и морщинки у глаз ее старят. Следы былой миловидности еще заметны, но лишь следы. И одета скромно. В строгом костюме, и никаких украшений – ни колец, ни серег. Явно не вписывалась она в изысканный интерьер Ягодкина.
Мы представляемся и получаем приглашение зайти в комнату, по-видимому служащую и гостиной и спальней. Завтракает и ужинает хозяйка на кухне, откуда и приносит на стол уже заваренный крепкий чай, должно быть только что приготовленный.
– Мы к вам, очевидно, не вовремя, – говорю я. – Вы собирались чай пить, а мы нагрянули.
– Будем пить вместе. Чай-то я умею приготовить, с молоком, по-английски, – отвечает она и ставит на стол молочник и весьма аппетитные булочки. – То немногое, что умею…
– Вы были в Англии? – мгновенно реагирует Жирмундский и, по-моему, слишком заинтересованно.
Но она откликается просто и доверчиво:
– Да, в Лондоне. Месяца три назад. На симпозиуме по вопросам судебной медицины. Я ведь в специальном институте работаю, имею некоторую причастность к человековедению. А что вас привело ко мне?
– Ваш бывший муж, – говорю я.
Лицо ее каменеет.
– Нас с ним уже ничто не связывает, и, вероятно, я не смогу быть вам полезной.
– Именно вы и можете, – вмешивается Жирмундский. – Вы же его знаете лучше, чем мы.
Она все еще очень сдержанна. Видимо, ей совсем не нравится тема уже начатого разговора. Но тон Жирмундского настойчив, я бы сказал, даже повелительно настойчив.
– Я действительно его знаю, – неприязненно говорит она, – но…
– А зачем «но»? – смеется Жирмундский. – Мы тоже убеждены, что вы знаете.
Улыбается и она.
– Чем же он мог заинтересовать ваше высокое ведомство?
Я отвечаю примерно так же, как и в беседе со Жмыховым.
– Он проходит у нас свидетелем по одному важному делу. Какого именно, говорить не будем. Где он работает, мы знаем, и характер работы нам известен. Нас интересует другое. Его личная жизнь, быт, привычки, склонности, увлечения, знакомства. Вы уже сказали, что имеете некую причастность к человековедению. Такую причастность имеем и мы. Вот вы и расскажите нам о нем все, что знаете.
– А что ж это вы ко мне, а не я к вам? Гора к Магомету?
– Были рядом, вот и рискнули, – улыбается Саша. – А Магомета к горе – так дело-то неспешное, зачем пророка беспокоить.
– Я и пророк, – смеется она и снимает улыбку вдруг, сразу: – Задавайте вопросы. Так будет легче.
– Давно ли вы разошлись?
– Год назад. Сегодня ровно год. Самый счастливый из последних трех лет моей жизни.
– Почему?
– Год без Ягодкина.
– А долго ли вы прожили вместе?
– Почти два года, а вернее, всего только год, когда я жила как в тумане, сознавая всю трагическую для меня нелепость этого брака, все изо дня в день растущее отвращение к этому человеку. Ну а второй год был попросту годом сосуществования на одной территории с правом невмешательства в личные дела каждого. Мы только старались поменьше встречаться, а встречаясь, молча терпели друг друга, откладывая формальный развод до разъезда. Вас, наверное, интересует, как и почему возник этот союз совсем несхожих натур, да, если хотите полярных, антагонистических духовно. Только боюсь, что мое свидетельство будет необъективным, не в пользу Ягодкина.
Мы с Жирмундским молчим, не скрывая своего интереса к рассказу. Тогда она, глотнув уже остывшего чая, продолжает:
– Вышла я замуж тридцати семи лет – возраст, как говорится, не свадебный. Случилось это пять лет спустя после смерти моего первого мужа. Он тоже был врачом, как и я, и погиб, можно сказать, на боевом посту во время холерной эпидемии в Северной Африке. И показалось мне это пятилетнее одиночество холодным и неуютным. Бывает, знаете, так у не совсем еще старых баб. Вот тут я и познакомилась с Ягодкиным – в Ялте, в гостинице, где он, как и я, жил без санаторной путевки. Оба соседи по коридору, оба одиноки и свободны – он тоже похоронил свою первую жену и еще не обзавелся новой. Неглупый, интеллигентный, не лишенный мужского обаяния, но в свои пятьдесят два года казался моложе лет на десять и, надо отдать ему справедливость, умел развлечь скучающую курортницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36