я упал, катаясь на лыжах, и врач прописал мне массаж; ассистент, массировавший меня в маленьком закрытом кабинете, после часа «пик» однажды вечером вдруг заставил меня смутиться. И ничего более. Добавлю только, что он заставил меня одновременно испытать и сожаление – точно такое же, какое я испытывал потом, когда мадемуазель Зосс рассказывала мне о пороках своих пациентов и просеивала меня сквозь сито своих вопросов. Почему я так и не поведал ей о двух этих случаях? Потому, что они не значили ровным счетом ничего. И потому еще, что мне было стыдно за то сожаление; я хотел продолжать стыдиться и потом, не дать стереться четкому следу, оставшемуся от воспоминаний. Конечно, я прекрасно знал, что мужчины не привлекают меня, я любил женщин, их ум, тела, взгляд на мир, силу, и ничто на свете не заставило бы меня расстаться со всем этим. Но однополые наваждения мадемуазель Зосс волновали меня, заставляя с грустью вспоминать два эпизода из прежней жизни.
– А что ты предпочитаешь с девочками?
– …Ты уже выбрил одну, маленькая свинья?
– …Ей это понравилось?
– …А тебе?
Ох уж эти перерывы…
Парадоксально то, что когда мы с Полой Зосс расстались, я больше всего сожалел об отсутствии этих вопросов. Многие месяцы они дополняли мои вечера и стали необходимым условием получения удовольствия. Позднее я ввел в наше с Анной общение разговоры, словесные фантазии, заставлял ее надрывно рассказывать о предыдущих связях и выдумках, и, в свою очередь, она сожалела, что я, мокрый от пота, целыми часами готов слушать ее.
Порвав с мадемуазель Зосс, я возобновил ночные прогулки и сжигал сам себя бестолковыми опытами. Превращал в пепел любой проблеск мудрости! Однажды в насмешливый вечер я сидел на уже тронутой августом траве, возле скамейки, посреди Миланской площади, среди сомнительного вида носовых платков, чувствуя первые взгляды блуждающих вокруг призраков. Я поднес спичку к связке бумаг и наблюдал, как умирают мои записи. Теперь надо было написать роман. Убежать в абстракцию. Повествовать. Я имел достаточно времени, чтобы философствовать! Маленький костер, горевший у моих ног, в грязной траве, символично намекал на завершение моей карьеры мыслителя. Но Господь, бывший этим огнем, пусть слабым, пусть насмешливым, возможно, красивым в сгущающихся серых сумерках, хотел, чтобы превращавшаяся в пепел бумага с неровными краями еще долго краснела в наступавшей темноте – секунду, две секунды, прежде чем окончательно погаснуть, свернуться, затвердеть в едком горьком дыму. Я долго сидел на земле, наблюдая за холодной розой, черной и сухой – розой, в которую превратилась моя рукопись. Потом я наступил на нее, радостно растоптал и отправился в путь с видом оправданного. Вот как мы избавляемся от сомнительных книг, мы, другие. Без ненужных сожалений. Беспощадно. Активно. Огонь очищает душу верного и готовит его к спасению. Поскольку я тут же начал сомневаться в этом, то, сделав несколько шагов, взгрустнул от того, что устроил костер, и осудил себя за уничтожение моих прекрасных страниц. Уничтожить работу нескольких месяцев! И добровольно. Потерять Полу Зосс. Решительно, я все делал не так. Я продолжал блуждать до тех пор, пока, много позже, не встретил Анну, и тот мир, который она принесла мне, эти несколько лет позволили мне работать над книгами с относительной методичностью.
Завоевать Анну было непросто. Она сопротивлялась, шлюха. Брыкалась. Она уже прочитала к тому времени некоторые мои книги, и в отличие от большинства женщин, которых я знал, не восторгалась ими, а держалась от них подальше. От романов, сборников новелл…
Каким я был в момент встречи с Анной? Мне исполнилось тогда сорок. Незадолго перед этим я отпустил бороду каштанового цвета, и в ней проглядывали десять-двенадцать серебристых волосков, которые я замечал каждый раз, когда разглядывал себя в зеркало. Любопытно, как меня посетила мысль отпустить бороду. На фотографиях, где я снят еще без бороды, я выгляжу умным, но лицо у меня слишком круглое. Мне кажется, что на этих фотографиях людям в первую очередь бросается в глаза цвет моего лица (в летние месяцы розовый становится бронзовым, но, к сожалению, все остальные времена года так долги), и это розовое, розоватое, розовеющее (я употребляю причастие по настроению) лицо раздражает меня. Я пытался исправить это с помощью нескольких сеансов облучения, постясь или прикладывая к лицу лед из холодильника. Ничто не помогало. В моей памяти с детства укрепился образ бородатых пророков. Борода, сила, мужество, мудрость. Борода – атрибут мудреца. Доказательство зрелости, внутренней наполненности, борода подчеркивала моложавость моего лица, огонь моих глаз! Счастливый и очень удачный контраст: борода, символ сосредоточенности, склонности к размышлению, удаления от мира и склонности к писательству. Молодая кожа, подрагивающий нос, острый жгучий взгляд – все это доказывает мою самобытность авантюриста, всегда готового взяться за перо.
Итак, я отпустил бороду и был заворожен новым видом своего лица, впечатлением, которое оно производило на меня и моих читательниц. Ибо многие дамы стали обожать и любить меня, поскольку их априори интересовала моя борода. Борода притягивает и интригует – что еще? Она обнажает возраст, говорит о здоровье, придает какой-то животный, взбалмошный вид, который дразнит аппетиты любых женщин. Бородатый мужчина – это чудесным образом одновременно пророк и сатир, отец и кентавр, философ и развратник, Христос и Ной, непьющий эколог и Хемингуэй. И раз уж я заговорил о Хемингуэе, не стану отпираться, что, глядя в витрины магазинов и бистро, я находил в себе некоторое внешнее сходство с автором романа «Прощай, оружие!», и это сходство мне льстило. Не только мое лицо было похоже на его прославленное, знаменитое лицо, но я представлял себе – благодаря одному поступку, о котором я умолчу, – что некая алхимия позволила мне перенести мужество стиля Хемингуэя в мои собственные книги, и что моя жизнь отныне стала исследованием окружающего мира.
С другой стороны, все это глупо; большинство любовников-мужчин стараются найти бороде определенное применение. С этой точки зрения носить бороду выгодно: подобно красной тряпке, она удивляет и притягивает взор. Она ласкает грудь, щекочет, скользит по ней, ею можно провести по соскам или между грудей, словно мягкой и в то же время жесткой метелкой. На ягодицах, как и на шее, борода оставляет красные пятна, которые можно быстро удалить с помощью слюны. Проводя ею между ног, можно добиться возбуждающего эффекта. И вот уже увлажняется внутренняя сторона бедер, и, двигая бородой взад-вперед, вы добьетесь легких постанываний. Со смешливыми или игривыми дамами, забавляющимися проделкой под названием «ты в моих руках, я в твоих руках», бородка, которой можно ласково отшлепать, становится средством, которое в конце концов доставляет удовольствие обоим партнерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– А что ты предпочитаешь с девочками?
– …Ты уже выбрил одну, маленькая свинья?
– …Ей это понравилось?
– …А тебе?
Ох уж эти перерывы…
Парадоксально то, что когда мы с Полой Зосс расстались, я больше всего сожалел об отсутствии этих вопросов. Многие месяцы они дополняли мои вечера и стали необходимым условием получения удовольствия. Позднее я ввел в наше с Анной общение разговоры, словесные фантазии, заставлял ее надрывно рассказывать о предыдущих связях и выдумках, и, в свою очередь, она сожалела, что я, мокрый от пота, целыми часами готов слушать ее.
Порвав с мадемуазель Зосс, я возобновил ночные прогулки и сжигал сам себя бестолковыми опытами. Превращал в пепел любой проблеск мудрости! Однажды в насмешливый вечер я сидел на уже тронутой августом траве, возле скамейки, посреди Миланской площади, среди сомнительного вида носовых платков, чувствуя первые взгляды блуждающих вокруг призраков. Я поднес спичку к связке бумаг и наблюдал, как умирают мои записи. Теперь надо было написать роман. Убежать в абстракцию. Повествовать. Я имел достаточно времени, чтобы философствовать! Маленький костер, горевший у моих ног, в грязной траве, символично намекал на завершение моей карьеры мыслителя. Но Господь, бывший этим огнем, пусть слабым, пусть насмешливым, возможно, красивым в сгущающихся серых сумерках, хотел, чтобы превращавшаяся в пепел бумага с неровными краями еще долго краснела в наступавшей темноте – секунду, две секунды, прежде чем окончательно погаснуть, свернуться, затвердеть в едком горьком дыму. Я долго сидел на земле, наблюдая за холодной розой, черной и сухой – розой, в которую превратилась моя рукопись. Потом я наступил на нее, радостно растоптал и отправился в путь с видом оправданного. Вот как мы избавляемся от сомнительных книг, мы, другие. Без ненужных сожалений. Беспощадно. Активно. Огонь очищает душу верного и готовит его к спасению. Поскольку я тут же начал сомневаться в этом, то, сделав несколько шагов, взгрустнул от того, что устроил костер, и осудил себя за уничтожение моих прекрасных страниц. Уничтожить работу нескольких месяцев! И добровольно. Потерять Полу Зосс. Решительно, я все делал не так. Я продолжал блуждать до тех пор, пока, много позже, не встретил Анну, и тот мир, который она принесла мне, эти несколько лет позволили мне работать над книгами с относительной методичностью.
Завоевать Анну было непросто. Она сопротивлялась, шлюха. Брыкалась. Она уже прочитала к тому времени некоторые мои книги, и в отличие от большинства женщин, которых я знал, не восторгалась ими, а держалась от них подальше. От романов, сборников новелл…
Каким я был в момент встречи с Анной? Мне исполнилось тогда сорок. Незадолго перед этим я отпустил бороду каштанового цвета, и в ней проглядывали десять-двенадцать серебристых волосков, которые я замечал каждый раз, когда разглядывал себя в зеркало. Любопытно, как меня посетила мысль отпустить бороду. На фотографиях, где я снят еще без бороды, я выгляжу умным, но лицо у меня слишком круглое. Мне кажется, что на этих фотографиях людям в первую очередь бросается в глаза цвет моего лица (в летние месяцы розовый становится бронзовым, но, к сожалению, все остальные времена года так долги), и это розовое, розоватое, розовеющее (я употребляю причастие по настроению) лицо раздражает меня. Я пытался исправить это с помощью нескольких сеансов облучения, постясь или прикладывая к лицу лед из холодильника. Ничто не помогало. В моей памяти с детства укрепился образ бородатых пророков. Борода, сила, мужество, мудрость. Борода – атрибут мудреца. Доказательство зрелости, внутренней наполненности, борода подчеркивала моложавость моего лица, огонь моих глаз! Счастливый и очень удачный контраст: борода, символ сосредоточенности, склонности к размышлению, удаления от мира и склонности к писательству. Молодая кожа, подрагивающий нос, острый жгучий взгляд – все это доказывает мою самобытность авантюриста, всегда готового взяться за перо.
Итак, я отпустил бороду и был заворожен новым видом своего лица, впечатлением, которое оно производило на меня и моих читательниц. Ибо многие дамы стали обожать и любить меня, поскольку их априори интересовала моя борода. Борода притягивает и интригует – что еще? Она обнажает возраст, говорит о здоровье, придает какой-то животный, взбалмошный вид, который дразнит аппетиты любых женщин. Бородатый мужчина – это чудесным образом одновременно пророк и сатир, отец и кентавр, философ и развратник, Христос и Ной, непьющий эколог и Хемингуэй. И раз уж я заговорил о Хемингуэе, не стану отпираться, что, глядя в витрины магазинов и бистро, я находил в себе некоторое внешнее сходство с автором романа «Прощай, оружие!», и это сходство мне льстило. Не только мое лицо было похоже на его прославленное, знаменитое лицо, но я представлял себе – благодаря одному поступку, о котором я умолчу, – что некая алхимия позволила мне перенести мужество стиля Хемингуэя в мои собственные книги, и что моя жизнь отныне стала исследованием окружающего мира.
С другой стороны, все это глупо; большинство любовников-мужчин стараются найти бороде определенное применение. С этой точки зрения носить бороду выгодно: подобно красной тряпке, она удивляет и притягивает взор. Она ласкает грудь, щекочет, скользит по ней, ею можно провести по соскам или между грудей, словно мягкой и в то же время жесткой метелкой. На ягодицах, как и на шее, борода оставляет красные пятна, которые можно быстро удалить с помощью слюны. Проводя ею между ног, можно добиться возбуждающего эффекта. И вот уже увлажняется внутренняя сторона бедер, и, двигая бородой взад-вперед, вы добьетесь легких постанываний. Со смешливыми или игривыми дамами, забавляющимися проделкой под названием «ты в моих руках, я в твоих руках», бородка, которой можно ласково отшлепать, становится средством, которое в конце концов доставляет удовольствие обоим партнерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43