Ему не придется сожалеть о моих посещениях и опасаться моей неосторожности.
Решаюсь и — стучу в стенку.
Свет моментально гаснет.
Узник затаил дыхание.
— Откройте, — шепчу я по-русски, — откройте!..
Я не успеваю закончить фразы, как поезд резко содрогается и замедляет ход.
Между тем мы не доехали до станции Геок-Тепе.
В эту минуту я слышу крики.
Я поспешно покидаю вагон и закрываю за собой дверь.
Надо сказать, что сделал я это как раз вовремя.
Только я успеваю добежать до площадки, как открывается дверь служебного отделения и оттуда вылетает начальник поезда. Не заметив меня, он входит в багажный вагон и направляется к локомотиву.
Почти тотчас же поезд снова набирает нормальную скорость, а минутой позже показывается Попов.
— Что случилось?
— То, что случается довольно часто, господин Бомбарнак. Мы переехали верблюда.
— Бедное животное!
— Да, но из-за него поезд чуть не сошел с рельсов.
— В таком случае отвратительное животное!
8
Я вернулся в свой вагон раньше, чем поезд прибыл на станцию Геок-Тепе. Проклятый верблюд! Не попадись он так некстати на дороге, я бы уже свел знакомство с номером 11. Он бы отодвинул стенку, мы дружески побеседовали бы с ним и обменялись крепким рукопожатием… Представляю, как он теперь встревожен. Ведь он знает, что его обман открылся, что существует какой-то человек, чьи намерения ему неизвестны и которому ничего не стоит выдать его секрет… А тогда его извлекут из ящика, на следующей же станции отдадут под стражу, и напрасно мадемуазель Зинка Клорк будет ждать его в столице Поднебесной Империи!
Да, следовало бы успокоить его теперь же, этой же ночью… Но как это сделать? Скоро поезд остановится в Геок-Тепе, потом в Ашхабаде и выйдет оттуда уже на рассвете. На сон Попова рассчитывать больше не приходится.
Пока я предавался размышлениям, поезд прибыл в Геок-Тепе. Был час пополуночи. Никто из моих спутников не захотел покинуть своего ложа.
Спускаюсь на платформу и начинаю прохаживаться возле багажного вагона. Пытаться проникнуть в него было бы чересчур рискованно. Конечно, я бы с удовольствием побродил по городу, но в темноте ничего не увидишь. Судя по тому, что мне рассказывал майор Нольтиц, там еще остались следы от военных действий: солдаты генерала Скобелева, штурмовавшие Геок-Тепе 1 января 1881 года, снесли укрепления и разрушили бастионы… Но ничего не поделаешь. Остается только поверить майору на слово.
Поезд уходит в два часа ночи, приняв несколько новых пассажиров.
С площадки вагона угадываются неясные громады гор, окаймляющих горизонт где-то у персидской границы. На переднем плане зеленеют сады оазиса, орошаемого многочисленными каналами — «арыками». Затем поезд пересекает обширную, хорошо возделанную равнину. Дорога делает частые повороты, или, как говорят здесь, «петляет». Убедившись в том, что Попов и не собирается засыпать, я возвращаюсь в свое купе.
В три часа опять остановка. С платформы кричат: «Ашхабад! Ашхабад!» Не в силах усидеть на месте, я выхожу на вокзальную площадь и отправляюсь бродить по городу. Все мои спутники продолжают спать крепким сном.
Ашхабад — самая большая станция на Закаспийской железной дороге, и я весьма кстати вспоминаю, что писал о нем инженер Буланжье, совершивший интересное путешествие до Мерва. Мне же удалось только разглядеть по левую сторону от вокзала темный силуэт туркменского форта, возвышающийся над новым городом, население которого почти удвоилось с 1887 года. Очертания этого форта смутно проступают за густой завесой зелени.
В половине четвертого возвращаюсь на платформу. Как раз в эту минуту, не знаю зачем, Попов проходит в багажный вагон. Представляю, как тревожат молодого румына эти бесконечные хождения мимо его ящика.
Но вот Попов опять на платформе.
— Нет ли чего-нибудь новенького? — спрашиваю его.
— Нет, господин Бомбарнак, ничего нового, если не считать того, что подул свежий утренний ветерок.
— Да, ветерок свежий, — говорю я. — А нет ли, кстати, на вокзале буфета?
— Как же, есть, для удобства пассажиров.
— Надо думать, что и для удобства служащих? Не зайти ли нам туда, господин Попов?
И Попов не заставляет себя упрашивать.
Буфет открыт, но выбор блюд более чем скуден. Из напитков — один только «кумыс» — перебродившее кобылье молоко, имеющее вкус жидких чернил, правда, говорят, очень питательное. Мне трудно заставить себя попробовать эту жидкость, Попов же находит ее превосходной, а это самое главное.
Узбеков и киргизов, вышедших в Ашхабаде, в вагонах второго класса заменили другие пассажиры — афганцы. Это все купцы и, по большей части, контрабандисты, очень опытные в такого рода делах. Весь зеленый чай, потребляемый в Средней Азии, они доставляют из Китая через Индию и, несмотря на то, что это очень замедляет перевозку, ухитряются продавать его дешевле русского чая. Естественно, что багаж этих афганцев был осмотрен с большой тщательностью и даже с пристрастием.
Поезд отошел в четыре часа утра. Наш вагон по-прежнему напоминает спальню. Я завидую крепкому сну моих спутников, но делать мне в вагоне нечего, и я опять выхожу на площадку.
На восточном горизонте занимается заря. Мимо поезда мелькают то развалины древнего города, то окруженная высокими валами крепость, то ряд длинных портиков, которые тянутся более чем на полтора километра. Миновав несколько насыпей, необходимых здесь благодаря неровностям песчаной почвы, поезд мчится по гладкой степи.
Мы идем со скоростью шестьдесят километров, направляясь на юго-восток, вдоль персидской границы. Железнодорожная линия удаляется от нее только за Душаком. На этом участке пути, в течение трех часов, мы останавливались лишь на двух станциях: в Гяурсе, откуда отходит ветка на Мешхед и уже виднеются возвышенности Иранского плоскогорья, и в Артыке, где в изобилии имеется вода, хоть и солоноватая.
Затем мы пересекаем оазис, образуемый одним из притоков Артека, довольно большой реки, впадающей в Каспийское море. Повсюду много зелени и деревьев. Действительно, это настоящий оазис. Такой был бы хорош и в Сахаре. Он тянется до станции Душак, на шестьсот шестой версте, куда мы прибываем в шесть часов утра.
Два часа остановки, иначе говоря — двухчасовая прогулка. Отправляюсь осматривать Душак в сопровождении майора Нольтица, снова выступающего в качестве гида.
Нас опережает какой-то путешественник. Узнаю сэра Фрэнсиса Травельяна. Майор обращает мое внимание на то, что физиономия этого джентльмена стала еще более кислой, губы оттопырились еще презрительней и весь его облик типичного англосакса выражал еще большее недовольство.
— И знаете почему, господин Бомбарнак? — спрашивает мой собеседник. — Потому, что от этой станции Душак легко было бы протянуть линию через афганскую границу, Кандагар, Боланский перевал и Пенджикентский оазис, до пересечения с конечной станцией английской железной дороги в Индии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Решаюсь и — стучу в стенку.
Свет моментально гаснет.
Узник затаил дыхание.
— Откройте, — шепчу я по-русски, — откройте!..
Я не успеваю закончить фразы, как поезд резко содрогается и замедляет ход.
Между тем мы не доехали до станции Геок-Тепе.
В эту минуту я слышу крики.
Я поспешно покидаю вагон и закрываю за собой дверь.
Надо сказать, что сделал я это как раз вовремя.
Только я успеваю добежать до площадки, как открывается дверь служебного отделения и оттуда вылетает начальник поезда. Не заметив меня, он входит в багажный вагон и направляется к локомотиву.
Почти тотчас же поезд снова набирает нормальную скорость, а минутой позже показывается Попов.
— Что случилось?
— То, что случается довольно часто, господин Бомбарнак. Мы переехали верблюда.
— Бедное животное!
— Да, но из-за него поезд чуть не сошел с рельсов.
— В таком случае отвратительное животное!
8
Я вернулся в свой вагон раньше, чем поезд прибыл на станцию Геок-Тепе. Проклятый верблюд! Не попадись он так некстати на дороге, я бы уже свел знакомство с номером 11. Он бы отодвинул стенку, мы дружески побеседовали бы с ним и обменялись крепким рукопожатием… Представляю, как он теперь встревожен. Ведь он знает, что его обман открылся, что существует какой-то человек, чьи намерения ему неизвестны и которому ничего не стоит выдать его секрет… А тогда его извлекут из ящика, на следующей же станции отдадут под стражу, и напрасно мадемуазель Зинка Клорк будет ждать его в столице Поднебесной Империи!
Да, следовало бы успокоить его теперь же, этой же ночью… Но как это сделать? Скоро поезд остановится в Геок-Тепе, потом в Ашхабаде и выйдет оттуда уже на рассвете. На сон Попова рассчитывать больше не приходится.
Пока я предавался размышлениям, поезд прибыл в Геок-Тепе. Был час пополуночи. Никто из моих спутников не захотел покинуть своего ложа.
Спускаюсь на платформу и начинаю прохаживаться возле багажного вагона. Пытаться проникнуть в него было бы чересчур рискованно. Конечно, я бы с удовольствием побродил по городу, но в темноте ничего не увидишь. Судя по тому, что мне рассказывал майор Нольтиц, там еще остались следы от военных действий: солдаты генерала Скобелева, штурмовавшие Геок-Тепе 1 января 1881 года, снесли укрепления и разрушили бастионы… Но ничего не поделаешь. Остается только поверить майору на слово.
Поезд уходит в два часа ночи, приняв несколько новых пассажиров.
С площадки вагона угадываются неясные громады гор, окаймляющих горизонт где-то у персидской границы. На переднем плане зеленеют сады оазиса, орошаемого многочисленными каналами — «арыками». Затем поезд пересекает обширную, хорошо возделанную равнину. Дорога делает частые повороты, или, как говорят здесь, «петляет». Убедившись в том, что Попов и не собирается засыпать, я возвращаюсь в свое купе.
В три часа опять остановка. С платформы кричат: «Ашхабад! Ашхабад!» Не в силах усидеть на месте, я выхожу на вокзальную площадь и отправляюсь бродить по городу. Все мои спутники продолжают спать крепким сном.
Ашхабад — самая большая станция на Закаспийской железной дороге, и я весьма кстати вспоминаю, что писал о нем инженер Буланжье, совершивший интересное путешествие до Мерва. Мне же удалось только разглядеть по левую сторону от вокзала темный силуэт туркменского форта, возвышающийся над новым городом, население которого почти удвоилось с 1887 года. Очертания этого форта смутно проступают за густой завесой зелени.
В половине четвертого возвращаюсь на платформу. Как раз в эту минуту, не знаю зачем, Попов проходит в багажный вагон. Представляю, как тревожат молодого румына эти бесконечные хождения мимо его ящика.
Но вот Попов опять на платформе.
— Нет ли чего-нибудь новенького? — спрашиваю его.
— Нет, господин Бомбарнак, ничего нового, если не считать того, что подул свежий утренний ветерок.
— Да, ветерок свежий, — говорю я. — А нет ли, кстати, на вокзале буфета?
— Как же, есть, для удобства пассажиров.
— Надо думать, что и для удобства служащих? Не зайти ли нам туда, господин Попов?
И Попов не заставляет себя упрашивать.
Буфет открыт, но выбор блюд более чем скуден. Из напитков — один только «кумыс» — перебродившее кобылье молоко, имеющее вкус жидких чернил, правда, говорят, очень питательное. Мне трудно заставить себя попробовать эту жидкость, Попов же находит ее превосходной, а это самое главное.
Узбеков и киргизов, вышедших в Ашхабаде, в вагонах второго класса заменили другие пассажиры — афганцы. Это все купцы и, по большей части, контрабандисты, очень опытные в такого рода делах. Весь зеленый чай, потребляемый в Средней Азии, они доставляют из Китая через Индию и, несмотря на то, что это очень замедляет перевозку, ухитряются продавать его дешевле русского чая. Естественно, что багаж этих афганцев был осмотрен с большой тщательностью и даже с пристрастием.
Поезд отошел в четыре часа утра. Наш вагон по-прежнему напоминает спальню. Я завидую крепкому сну моих спутников, но делать мне в вагоне нечего, и я опять выхожу на площадку.
На восточном горизонте занимается заря. Мимо поезда мелькают то развалины древнего города, то окруженная высокими валами крепость, то ряд длинных портиков, которые тянутся более чем на полтора километра. Миновав несколько насыпей, необходимых здесь благодаря неровностям песчаной почвы, поезд мчится по гладкой степи.
Мы идем со скоростью шестьдесят километров, направляясь на юго-восток, вдоль персидской границы. Железнодорожная линия удаляется от нее только за Душаком. На этом участке пути, в течение трех часов, мы останавливались лишь на двух станциях: в Гяурсе, откуда отходит ветка на Мешхед и уже виднеются возвышенности Иранского плоскогорья, и в Артыке, где в изобилии имеется вода, хоть и солоноватая.
Затем мы пересекаем оазис, образуемый одним из притоков Артека, довольно большой реки, впадающей в Каспийское море. Повсюду много зелени и деревьев. Действительно, это настоящий оазис. Такой был бы хорош и в Сахаре. Он тянется до станции Душак, на шестьсот шестой версте, куда мы прибываем в шесть часов утра.
Два часа остановки, иначе говоря — двухчасовая прогулка. Отправляюсь осматривать Душак в сопровождении майора Нольтица, снова выступающего в качестве гида.
Нас опережает какой-то путешественник. Узнаю сэра Фрэнсиса Травельяна. Майор обращает мое внимание на то, что физиономия этого джентльмена стала еще более кислой, губы оттопырились еще презрительней и весь его облик типичного англосакса выражал еще большее недовольство.
— И знаете почему, господин Бомбарнак? — спрашивает мой собеседник. — Потому, что от этой станции Душак легко было бы протянуть линию через афганскую границу, Кандагар, Боланский перевал и Пенджикентский оазис, до пересечения с конечной станцией английской железной дороги в Индии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60