— заканчиваю я.
— Wait a bit! — отвечает он, многозначительно улыбаясь.
Китайцев на месте не оказалось. Значит, они ушли завтракать. Проходя мимо, вижу на вагонном столике книжку, оставленную доктором Тио Кином.
Я не думаю, чтобы со стороны репортера было нескромностью взять книжечку, раскрыть ее и прочесть следующее заглавие:
О ВОЗДЕРЖАННОЙ И ПРАВИЛЬНОЙ ЖИЗНИ, ИЛИ ИСКУССТВО ДОЛГО ЖИТЬ, ПРЕБЫВАЯ В ДОБРОМ ЗДРАВИИ СОЧИНЕНИЕ ЛЮДОВИКА КОРНАРО, БЛАГОРОДНОГО ВЕНЕЦИАНЦА.
С прибавлением советов, как исправить дурной характер, как пользоваться совершенным счастьем до самого преклонного возраста и умереть только в глубокой старости, вследствие полного истощения жизненных соков.
САЛЕРНО, MDCCXXXII
Так вот каково любимое чтение доктора Тио Кина! Теперь мне понятно, почему непочтительный ученик иногда в насмешку называет его Корнаро!
Кроме заглавия, я успеваю прочесть еще девиз:
Absti entia adjicit vitam note 42
Но я отнюдь не собираюсь следовать девизу благородного венецианца — по крайней мере, за завтраком.
В вагоне-ресторане застаю всех на обычных местах. Я сажусь рядом с майором Нольтицем, который внимательно наблюдает за сидящим на противоположном конце стола господином Фарускиаром и его компаньоном. Нас обоих очень занимает этот неприступный монгол. Интересно, кто он такой?
— Вы только подумайте, — говорю я, и мне самому становится смешно от такой вздорной мысли, — а что, если бы это был…
— Кто же? — спрашивает майор.
— Атаман разбойничьей шайки… тот самый знаменитый Ки Цзан…
— Шутите, шутите, господин Бомбарнак, только, прошу вас, не так громко!
— Однако, согласитесь, майор, это была бы одна из интереснейших личностей, вполне достойная самого подробного интервью.
Продолжая болтать, мы с аппетитом поглощаем завтрак. Приготовлен он очень вкусно. В Ашхабаде и Душаке успели запастись свежими продуктами. Из напитков нам предложили чай, крымское вино и казанское пиво note 43; из мясных блюд — бараньи котлеты и превосходные консервы; на десерт — сочную дыню, груши и отборный виноград.
После завтрака я выхожу на заднюю площадку вагона-ресторана выкурить сигарету. Вслед за мной туда является господин Катерна. Почтенный комик, видимо, сам искал случая со мной заговорить.
Его умные полузакрытые глаза, гладко выбритое лицо, щеки, привыкшие к фальшивым бакенбардам, губы, привыкшие к фальшивым усам, голова, привыкшая к черным, рыжим, седым, лысым или косматым парикам, в зависимости от роли,
— все выдает в нем комедианта, созданного для жизни на подмостках. Но при этом у него такое открытое лицо, такой веселый взгляд, такие честные глаза, такая прямодушная манера держаться, что сразу узнаешь в нем славного, искреннего человека.
— Сударь, — обращается он ко мне, — неужели двое французов могут проехать вместе от Баку до Пекина, не познакомившись друг с другом?
— Сударь, — отвечаю я, — когда я встречаю соотечественника…
— И вдобавок еще парижанина.
— Следовательно, дважды француза, — прибавляю я, — то я не мог бы себе простить, если бы не пожал ему руки. Итак, господин Катерна…
— Вы знаете мою фамилию?
— Равно, как и вы мою. Я в этом уверен.
— И не ошиблись. Вы — господин Бомбарнак, корреспондент «XX века».
— И ваш покорный слуга.
— Тысяча благодарностей, господин Бомбарнак, даже десять тысяч, как говорят в Китае, куда мы едем с госпожой Катерна…
— Чтобы играть комические роли в шанхайском театре, основанном для французов.
— Так вы все знаете?
— На то я и репортер!
— Это верно!
— Я даже могу сказать, господин Катерна, основываясь на некоторых морских словечках, которые вы употребляете, что раньше вы служили на флоте.
— Это верно, господин репортер. Я бывший командир шлюпки адмирала Буасуди на борту «Грозного».
— В таком случае я не понимаю, почему же вы, моряк, отправились в Китай не морем, а в поезде…
— Это действительно может показаться странным, господин Бомбарнак. Но дело в том, что мадам Катерна, эта бесспорно первая провинциальная опереточная актриса, лучшая исполнительница ролей субреток и травести, которой никакая другая не срезала бы носа — извините, это по старой флотской привычке, — не переносит морской волны. Когда я узнал о существовании Великой Трансазиатской магистрали, я ей сказал: «Успокойся, Каролина! Пусть тебя не тревожит обманчивая и коварная стихия! Мы проедем через Россию, Туркестан и Китай сухим путем». И как она обрадовалась, моя милочка, такая храбрая, такая преданная, такая… я не нахожу подходящего слова! — такая талантливая инженю note 44, которая в случае надобности сыграла бы даже дуэнью note 45, чтобы не оставить на мели директора театра! Артистка, настоящая артистка!
Господин Катерна говорил с увлечением. Как выражаются механики, «он был под высоким давлением», и оставалось только выпустить из него пар. Как это ни странно при его профессии, он обожает свою жену, и мне хочется думать, что она отвечает ему тем же. В общем, если верить его словам, они — идеальная пара: никогда не унывают, не теряются, всегда довольны своей участью, страстно влюблены в театр, особенно провинциальный, где госпожа Катерна играла в драмах, водевилях, комедиях, опереттах, комических операх, переводных пьесах, пантомимах. Они счастливы, когда представление начинается в пять часов вечера и заканчивается в час ночи. Они играют в театрах больших и малых городов, в залах мэрий, в деревенских амбарах, зачастую без подготовки, без декораций, без оркестра, иногда даже без зрителей. Словом, это комедианты, не разборчивые на роли, готовые выступить в любом амплуа.
Господин Катерна, этот неунывающий парижанин, был, вероятно, общим любимцем и балагуром на корабле. У него ловкие, как у фокусника, руки и гибкие ноги, как-у канатного плясуна. Он умеет языком и губами имитировать все деревянные и медные инструменты и располагает к тому же самым разнообразным ассортиментом старинных народных песенок, застольных куплетов, патриотических мелодий, кафешантанных монологов и скетчей. Он рассказывал мне обо всем этом с выразительными жестами, с неистощимым красноречием, шагая взад и вперед по площадке и покачиваясь на широко расставленных ногах со слегка обращенными внутрь ступнями — ну, истый моряк, всегда в веселом и бодром настроении. В обществе такого жизнерадостного товарища соскучиться невозможно!
— А где вы выступали перед отъездом из Франции? — спрашиваю я.
— В Ферте-Су-Жуар note 46, где мадам Катерна с огромным успехом исполняла роль Эльзы в «Лоэнгрине», которого мы играли без музыки. Но зато какая интересная и талантливая пьеса!
— Вы, наверное, исколесили весь свет, господин Катерна?
— Вы правы, мы побывали в России, в Австрии, в обеих Америках. Ах! Господин Клодиус…
Он уже зовет меня Клодиусом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Wait a bit! — отвечает он, многозначительно улыбаясь.
Китайцев на месте не оказалось. Значит, они ушли завтракать. Проходя мимо, вижу на вагонном столике книжку, оставленную доктором Тио Кином.
Я не думаю, чтобы со стороны репортера было нескромностью взять книжечку, раскрыть ее и прочесть следующее заглавие:
О ВОЗДЕРЖАННОЙ И ПРАВИЛЬНОЙ ЖИЗНИ, ИЛИ ИСКУССТВО ДОЛГО ЖИТЬ, ПРЕБЫВАЯ В ДОБРОМ ЗДРАВИИ СОЧИНЕНИЕ ЛЮДОВИКА КОРНАРО, БЛАГОРОДНОГО ВЕНЕЦИАНЦА.
С прибавлением советов, как исправить дурной характер, как пользоваться совершенным счастьем до самого преклонного возраста и умереть только в глубокой старости, вследствие полного истощения жизненных соков.
САЛЕРНО, MDCCXXXII
Так вот каково любимое чтение доктора Тио Кина! Теперь мне понятно, почему непочтительный ученик иногда в насмешку называет его Корнаро!
Кроме заглавия, я успеваю прочесть еще девиз:
Absti entia adjicit vitam note 42
Но я отнюдь не собираюсь следовать девизу благородного венецианца — по крайней мере, за завтраком.
В вагоне-ресторане застаю всех на обычных местах. Я сажусь рядом с майором Нольтицем, который внимательно наблюдает за сидящим на противоположном конце стола господином Фарускиаром и его компаньоном. Нас обоих очень занимает этот неприступный монгол. Интересно, кто он такой?
— Вы только подумайте, — говорю я, и мне самому становится смешно от такой вздорной мысли, — а что, если бы это был…
— Кто же? — спрашивает майор.
— Атаман разбойничьей шайки… тот самый знаменитый Ки Цзан…
— Шутите, шутите, господин Бомбарнак, только, прошу вас, не так громко!
— Однако, согласитесь, майор, это была бы одна из интереснейших личностей, вполне достойная самого подробного интервью.
Продолжая болтать, мы с аппетитом поглощаем завтрак. Приготовлен он очень вкусно. В Ашхабаде и Душаке успели запастись свежими продуктами. Из напитков нам предложили чай, крымское вино и казанское пиво note 43; из мясных блюд — бараньи котлеты и превосходные консервы; на десерт — сочную дыню, груши и отборный виноград.
После завтрака я выхожу на заднюю площадку вагона-ресторана выкурить сигарету. Вслед за мной туда является господин Катерна. Почтенный комик, видимо, сам искал случая со мной заговорить.
Его умные полузакрытые глаза, гладко выбритое лицо, щеки, привыкшие к фальшивым бакенбардам, губы, привыкшие к фальшивым усам, голова, привыкшая к черным, рыжим, седым, лысым или косматым парикам, в зависимости от роли,
— все выдает в нем комедианта, созданного для жизни на подмостках. Но при этом у него такое открытое лицо, такой веселый взгляд, такие честные глаза, такая прямодушная манера держаться, что сразу узнаешь в нем славного, искреннего человека.
— Сударь, — обращается он ко мне, — неужели двое французов могут проехать вместе от Баку до Пекина, не познакомившись друг с другом?
— Сударь, — отвечаю я, — когда я встречаю соотечественника…
— И вдобавок еще парижанина.
— Следовательно, дважды француза, — прибавляю я, — то я не мог бы себе простить, если бы не пожал ему руки. Итак, господин Катерна…
— Вы знаете мою фамилию?
— Равно, как и вы мою. Я в этом уверен.
— И не ошиблись. Вы — господин Бомбарнак, корреспондент «XX века».
— И ваш покорный слуга.
— Тысяча благодарностей, господин Бомбарнак, даже десять тысяч, как говорят в Китае, куда мы едем с госпожой Катерна…
— Чтобы играть комические роли в шанхайском театре, основанном для французов.
— Так вы все знаете?
— На то я и репортер!
— Это верно!
— Я даже могу сказать, господин Катерна, основываясь на некоторых морских словечках, которые вы употребляете, что раньше вы служили на флоте.
— Это верно, господин репортер. Я бывший командир шлюпки адмирала Буасуди на борту «Грозного».
— В таком случае я не понимаю, почему же вы, моряк, отправились в Китай не морем, а в поезде…
— Это действительно может показаться странным, господин Бомбарнак. Но дело в том, что мадам Катерна, эта бесспорно первая провинциальная опереточная актриса, лучшая исполнительница ролей субреток и травести, которой никакая другая не срезала бы носа — извините, это по старой флотской привычке, — не переносит морской волны. Когда я узнал о существовании Великой Трансазиатской магистрали, я ей сказал: «Успокойся, Каролина! Пусть тебя не тревожит обманчивая и коварная стихия! Мы проедем через Россию, Туркестан и Китай сухим путем». И как она обрадовалась, моя милочка, такая храбрая, такая преданная, такая… я не нахожу подходящего слова! — такая талантливая инженю note 44, которая в случае надобности сыграла бы даже дуэнью note 45, чтобы не оставить на мели директора театра! Артистка, настоящая артистка!
Господин Катерна говорил с увлечением. Как выражаются механики, «он был под высоким давлением», и оставалось только выпустить из него пар. Как это ни странно при его профессии, он обожает свою жену, и мне хочется думать, что она отвечает ему тем же. В общем, если верить его словам, они — идеальная пара: никогда не унывают, не теряются, всегда довольны своей участью, страстно влюблены в театр, особенно провинциальный, где госпожа Катерна играла в драмах, водевилях, комедиях, опереттах, комических операх, переводных пьесах, пантомимах. Они счастливы, когда представление начинается в пять часов вечера и заканчивается в час ночи. Они играют в театрах больших и малых городов, в залах мэрий, в деревенских амбарах, зачастую без подготовки, без декораций, без оркестра, иногда даже без зрителей. Словом, это комедианты, не разборчивые на роли, готовые выступить в любом амплуа.
Господин Катерна, этот неунывающий парижанин, был, вероятно, общим любимцем и балагуром на корабле. У него ловкие, как у фокусника, руки и гибкие ноги, как-у канатного плясуна. Он умеет языком и губами имитировать все деревянные и медные инструменты и располагает к тому же самым разнообразным ассортиментом старинных народных песенок, застольных куплетов, патриотических мелодий, кафешантанных монологов и скетчей. Он рассказывал мне обо всем этом с выразительными жестами, с неистощимым красноречием, шагая взад и вперед по площадке и покачиваясь на широко расставленных ногах со слегка обращенными внутрь ступнями — ну, истый моряк, всегда в веселом и бодром настроении. В обществе такого жизнерадостного товарища соскучиться невозможно!
— А где вы выступали перед отъездом из Франции? — спрашиваю я.
— В Ферте-Су-Жуар note 46, где мадам Катерна с огромным успехом исполняла роль Эльзы в «Лоэнгрине», которого мы играли без музыки. Но зато какая интересная и талантливая пьеса!
— Вы, наверное, исколесили весь свет, господин Катерна?
— Вы правы, мы побывали в России, в Австрии, в обеих Америках. Ах! Господин Клодиус…
Он уже зовет меня Клодиусом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60