Что касается словесных прерываний, идея повторения также широко используется. Повторение значимых сентенций из прошлого пациента, которые стали его интроектами, может иметь терапевтический эффект. Эти сентенции могут оказывать глубокое влияние на пациента, как мы видели в случае головной боли. Однако в отличие от Хаббарда я полагаю, что эти сентенции оказывают действие не в качестве травматических переживаний, а в качестве повседневного вмешательства в жизнь пациента.
В связи с этими методами может возникнуть одна существенная трудность: для их реализации пациент должен уже до некоторой степени быть способен выражать себя. Для участия в психодраме он также должен быть в состоянии отождествляться с ролями, которые ему не нравятся. Но даже если мы не получаем ничего, кроме обнаружения сопротивлений пациента против самовыражения, это тоже очень полезно.
Другой важный терапевтический метод состоит в подходе, через проявленные прерывания, к областям замешательства пациента. Замешательство – плохая поддержка для контакта, и проблема пациента часто проявляется в сферах его замешательства.
Прежде чем я опишу, как работает этот метод, я хочу отметить, что переживание замешательства крайне неприятно, и здесь, как и в случаях тревоги, стыда и отвращения, мы сталкиваемся с сильным желанием аннигилировать это переживание – посредством избегания, разговоров, или иными способами. И можно считать значительным достижением в борьбе против невроза, когда удается помочь пациенту сознавать свое замешательство и оставаться с ним, а также с сопутствующей ему нечувствительностью.
Хотя замешательство неприятно, единственная реальная опасность состоит в прерывании его, поскольку за этим прерыванием следует запутанность в действиях. Если замешательство – как любую другую эмоцию, – предоставить собственному развитию, не прерывая его, оно не останется замешательством. Оно трансформируется в более позитивное чувство, которое может вызвать соответствующее действие.
Замешательство обычно связывается с недостатком понимания в ситуации, когда в таком понимании возникает необходимость. Единственная реальная гарантия свободы от замешательства – отсутствие какой бы то ни было заинтересованности в понимании. Если я нахожусь среди группы людей, рассуждающих о высшей математике, и мне неинтересно, я могу уйти в себя, решив, что их разговор меня совершенно не касается. Но если я по той или иной причине начинаю быть заинтересованным, ограниченность познаний в области, о которой идет разговор, неизбежно приводит к тому, что я переживаю замешательство. Иными словами, замешательство обычно возникает из попытки контакта в области, где по той или иной причине контакт невозможен; может быть для поддержания хорошего контакта не хватает понимания, может быть недостаточно интереса, при том что ситуация требует его демонстрации.
Большинство людей старается прервать замешательство, которое столь неприятно, посредством спекуляций, интерпретаций, объяснений и рационализации. Так ведут себя многие невротики, в особенности интеллектуалы. И некоторые формы терапии едва ли не поддерживают такое прерывание. Многое во фрейдовском анализе, например, основано на ошибочном предположении, что символическое, интеллектуальное знание равно пониманию. Но такое знание обычно само по себе является прерыванием, преждевременной приостановкой развития, оставляющей за собой след экзистенциального замешательства. Это в свою очередь ведет к неспособности опираться на себя, к потребности во внешней опоре, к узости ориентации, основания для которой заимствуются из среды, а не исходят от самого индивида.
Фактору замешательства уделялось значительное внимание при работе с психозами, меж тем как его роль в неврозах как правило игнорировалась. Однако каждый пациент в терапии являет собой картину замешательства. Чтобы увидеть это, терапевту достаточно обратить внимание на то, что находится у него перед носом. Каждое «э-э» и «м-м», каждое прерывание предложения скрывают за собой большую или меньшую область замешательства. Оно является попыткой повиснуть на собеседнике ради поддержания контакта, в то время как реальной потребностью является уход.
Когда пациент научится принимать тот факт, что у него есть области замешательства, он будет готов сотрудничать с терапевтом. Возвращаясь к пробелам в своей речи, пациент может обнаружить много материала, который он не замечает или игнорирует во время своих прерываний. Хотя этот материал часто не имеет отношения к делу, он дает разнообразные ключи к тому, что делает пациент на уровне фантазии. Во время моментов замешательства он занят угасающей двигательной деятельностью (прячущейся под общим именем мышления), и в этих расщелинах, – перерывах в настоящем времени, – может быть обнаружено многое из того, что отсутствует в его повседневном поведении и составляет незаконченные дела его невроза.
Я приведу несколько примеров того, как это работает на практике. Пробел, как я говорил, соответствует замешательству. Это прерывание замешательства, попытка полностью стереть его. Мы видим это часто в отношении проблемы визуализации и визуального воображения, – области слепых или почти слепых пятен для многих пациентов.
Если мы просим пациента визуализировать нечто, он может сказать нам, что его образы очень смутны. Если мы просим его продолжать, он может продолжать говорить, что они как бы окутаны дымкой тумана. Этот туман или дымку терапевт может понимать как образ себя, структуру характера, систему вербализации. По-видимому пациенту нужно поместить дымовой занавес вокруг своих образов, окружить их туманом. Терапевт не должен обманываться жалобой пациента на то, что он хотел бы уметь визуализировать ясно. Хотя это несомненно так, это еще не все. Мы должны предположить, что у него должны быть по крайней мере некоторые области, куда он запрещает себе смотреть, иначе он не дал бы себе труда сделать себя в фантазии полуслепым. Если пациент может оставаться со своим туманом достаточно долго, туман прояснится.
Возьмем случай, когда туман проясняется в нечто беловато-серое, и пациент говорит, что это напоминает ему каменную стену. Терапевт просит пациента в фантазии взобраться на эту стену. Когда пациент делает это, оказывается, что за ней – зеленые лужайки. Стена скрывает за собой тюрьму; пациент, оказывается, считает себя заключенным.
Пробел может быть полным. Пациент видит черноту. Предположим, что он описывает черноту как черный вельветовый занавес. Мы можем предложить ему считать это театральным занавесом, попросить открыть его в фантазии, и достаточно часто мы обнаруживаем за ним то, что он прятал от самого себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59