Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей
появиться как наука
OCR: К. Дрязгунов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эти пролегомены предназначены не для учеников, а для будущих учителей, да и
последним они должны служить руководством не для преподавания уже существующей
науки, а для создания самой этой науки.
Есть ученые, для которых сама история философии (как древней, так и новой) есть их
философия; наши пролегомены написаны не для них. Им следует подождать, пока те, кто
старается черпать из источников самого разума, кончат свое дело, тогда будет их черед
известить мир о совершившемся. В противном случае ничего нельзя сказать, чтобы, по их
мнению, не было уже сказано, и это действительно могло бы считаться и безошибочным
предсказанием для всего, что встретится в будущем; в самом деле, так как человеческий
рассудок веками по-разному мечтал о бесчисленных предметах, то нет ничего легче, как ко
всему новому подыскать нечто старое, несколько на него похожее.
Мое намерение - убедить всех считающих занятие метафизикой достойным делом, что
совершенно необходимо пока отложить их работу, признать все до сих пор сделанное
несделанным и прежде всего поставить вопрос: возможно ли вообще то, что называется
метафизикой?
Если метафизика - наука, то почему она не может подобно другим наукам снискать себе
всеобщее и постоянное одобрение? Если же она не наука, то как это получается, что она
тем не менее постоянно величается под видом науки и вводит в заблуждение
человеческий рассудок никогда не угасающими, но и никогда не исполняемыми
надеждами? Итак, показываем ли мы свое знание или незнание, должно же когда-нибудь
быть установлено что-то достоверное относительно природы этой претенциозной науки,
потому что в прежнем положении оставаться ей нельзя. Кажется почти смешным, что, в то
время как всякая другая наука непрестанно идет вперед, в метафизике, которая хочет быть
самой мудростью и к прорицаниям которой обращается каждый, постоянно приходится
топтаться на месте, не делая ни шага вперед. Она растеряла немало своих приверженцев, и
незаметно, чтобы те, кто считает себя способными блистать в других науках, хотели
рисковать своей славой в этой науке, где всякий человек, невежественный во всех прочих
предметах, позволяет себе решающее суждение, так как в этой области действительно нет
никакого верного критерия (Mass und Gewich чтобы отличить основательность от пустой
болтовни.
Впрочем, нет ничего необычного в том, что после долгой разработки какой-то науки, когда
думают, что она бог весть как далеко ушла, кому-нибудь наконец придет в голову вопрос:
да. возможна ли вообще такая наука и если возможна, то как? Ведь человеческий разум
столь склонен к созиданию, что уже много раз он возводил башню, а потом опять сносил
ее, чтобы посмотреть, крепок ли ее фундамент. Никогда не поздно взяться за ум; но если
понимание приходит поздно, то труднее бывает его использовать.
Вопрос о том, возможна ли та или иная наука, предполагает сомнение в ее
действительности; но такое сомнение оскорбляет всякого, все имущество которого
состоит, быть может, из этой мнимой драгоценности, а потому тот, кто позволяет себе
высказывать это сомнение, всегда должен ожидать противодействия со всех сторон. Одни
в гордом сознании своего старого, а потому и почитаемого законным владения со своими
метафизическими компендиями в руках будут смотреть на него с презрением; другие,
которые видят только одно - то, что одинаково с уже где-то виденным ими, не поймут его;
и некоторое время все останется так, как будто не случилось Ничего такого, что дало бы
повод опасаться близкой перемены или надеяться на нее.
{2}
Тем не менее я берусь предсказать, что самостоятельно мыслящий читатель этих
пролегоменов не только усомнится в своей прежней науке, но и вполне убедится
впоследствии, что такой науки вообще не может быть, если не будут удовлетворены
высказанные здесь требования, от которых зависит ее возможность; а так как это еще
никогда не происходило, то [читатель убедится], что вообще еще нет никакой метафизики.
Но так как тем не менее спрос на нее никогда не может исчезнуть, потому что интерес
общего человеческого разума слишком тесно с ней связан, то читатель признает, что, как
бы этому ни противились, неизбежно предстоит полная реформа или, вернее, новое
рождение метафизики по совершенно неизвестному до сих пор плану.
С "Опытов" Локка и Лейбница или, вернее, с самого возникновения метафизики не было
события, столь решающего для ее судьбы, как те нападки, которым подверг ее Давид Юм.
Он не пролил света на этот вид знания, по выбил искру, от которой можно бы было
зажечь огонь, если бы нашелся подходящий трут, тление которого старательно
поддерживалось бы и усиливалось.
Юм исходил главным образом из одного, но важного понятия метафизики, а именно из
понятия связи причины и следствия (стало быть, и из вытекающих отсюда понятий силы
и действия и т. д.); он потребовал от разума, утверждающего, будто он породил это
понятие, ответить, по какому праву он мыслит себе, что нечто может быть таким, что
благодаря его полаганию необходимо должно полагаться еще что-то другое (ведь таков
смысл понятия причинности) ? Он неопровержимо доказал, что для разума совершенно
невозможно такую связь мыслить a priori и из понятий, так как эта связь содержит в себе
необходимость, а между тем нельзя понять, каким образом от того, что нечто имеется,
необходимо должно также быть нечто другое и, следовательно, каким образом можно a
priori ввести понятие такой связи? Отсюда он заключил, что разум совершенно обманывает
себя этим понятием и ошибочно принимает его за свое собственное детище, тогда как оно
есть не что иное, как ублюдок воображения, которое, оплодотворенное опытом,
подчинило определенные представления закону ассоциации и необходимость
объективную, осознанную (aus Einsicht) подменило проистекающей отсюда субъективной
необходимостью, т. е. привычкой. Отсюда же Юм заключил, что разум совершенно не
способен даже вообще мыслить подобные связи (так как в этом случае его понятия были
бы просто выдумками) и что все его мнимоаприорные познания суть не что иное, как
обыденный опыт, но неправильно обозначенный, или, другими словами, что вообще нет
и не может быть никакой метафизики.
Как бы ни был опрометчив и неверен вывод Юма, он был основан по крайней мере на
исследовании, стоившем того, чтобы лучшие умы его времени объединились для
возможно более успешного решения задачи в том смысле, в каком он ее ставил, что вскоре
привело бы к полной реформе науки.
Но судьбе, издавна неблагоприятной для метафизики, было угодно, чтобы Юм не был
никем понят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
появиться как наука
OCR: К. Дрязгунов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эти пролегомены предназначены не для учеников, а для будущих учителей, да и
последним они должны служить руководством не для преподавания уже существующей
науки, а для создания самой этой науки.
Есть ученые, для которых сама история философии (как древней, так и новой) есть их
философия; наши пролегомены написаны не для них. Им следует подождать, пока те, кто
старается черпать из источников самого разума, кончат свое дело, тогда будет их черед
известить мир о совершившемся. В противном случае ничего нельзя сказать, чтобы, по их
мнению, не было уже сказано, и это действительно могло бы считаться и безошибочным
предсказанием для всего, что встретится в будущем; в самом деле, так как человеческий
рассудок веками по-разному мечтал о бесчисленных предметах, то нет ничего легче, как ко
всему новому подыскать нечто старое, несколько на него похожее.
Мое намерение - убедить всех считающих занятие метафизикой достойным делом, что
совершенно необходимо пока отложить их работу, признать все до сих пор сделанное
несделанным и прежде всего поставить вопрос: возможно ли вообще то, что называется
метафизикой?
Если метафизика - наука, то почему она не может подобно другим наукам снискать себе
всеобщее и постоянное одобрение? Если же она не наука, то как это получается, что она
тем не менее постоянно величается под видом науки и вводит в заблуждение
человеческий рассудок никогда не угасающими, но и никогда не исполняемыми
надеждами? Итак, показываем ли мы свое знание или незнание, должно же когда-нибудь
быть установлено что-то достоверное относительно природы этой претенциозной науки,
потому что в прежнем положении оставаться ей нельзя. Кажется почти смешным, что, в то
время как всякая другая наука непрестанно идет вперед, в метафизике, которая хочет быть
самой мудростью и к прорицаниям которой обращается каждый, постоянно приходится
топтаться на месте, не делая ни шага вперед. Она растеряла немало своих приверженцев, и
незаметно, чтобы те, кто считает себя способными блистать в других науках, хотели
рисковать своей славой в этой науке, где всякий человек, невежественный во всех прочих
предметах, позволяет себе решающее суждение, так как в этой области действительно нет
никакого верного критерия (Mass und Gewich чтобы отличить основательность от пустой
болтовни.
Впрочем, нет ничего необычного в том, что после долгой разработки какой-то науки, когда
думают, что она бог весть как далеко ушла, кому-нибудь наконец придет в голову вопрос:
да. возможна ли вообще такая наука и если возможна, то как? Ведь человеческий разум
столь склонен к созиданию, что уже много раз он возводил башню, а потом опять сносил
ее, чтобы посмотреть, крепок ли ее фундамент. Никогда не поздно взяться за ум; но если
понимание приходит поздно, то труднее бывает его использовать.
Вопрос о том, возможна ли та или иная наука, предполагает сомнение в ее
действительности; но такое сомнение оскорбляет всякого, все имущество которого
состоит, быть может, из этой мнимой драгоценности, а потому тот, кто позволяет себе
высказывать это сомнение, всегда должен ожидать противодействия со всех сторон. Одни
в гордом сознании своего старого, а потому и почитаемого законным владения со своими
метафизическими компендиями в руках будут смотреть на него с презрением; другие,
которые видят только одно - то, что одинаково с уже где-то виденным ими, не поймут его;
и некоторое время все останется так, как будто не случилось Ничего такого, что дало бы
повод опасаться близкой перемены или надеяться на нее.
{2}
Тем не менее я берусь предсказать, что самостоятельно мыслящий читатель этих
пролегоменов не только усомнится в своей прежней науке, но и вполне убедится
впоследствии, что такой науки вообще не может быть, если не будут удовлетворены
высказанные здесь требования, от которых зависит ее возможность; а так как это еще
никогда не происходило, то [читатель убедится], что вообще еще нет никакой метафизики.
Но так как тем не менее спрос на нее никогда не может исчезнуть, потому что интерес
общего человеческого разума слишком тесно с ней связан, то читатель признает, что, как
бы этому ни противились, неизбежно предстоит полная реформа или, вернее, новое
рождение метафизики по совершенно неизвестному до сих пор плану.
С "Опытов" Локка и Лейбница или, вернее, с самого возникновения метафизики не было
события, столь решающего для ее судьбы, как те нападки, которым подверг ее Давид Юм.
Он не пролил света на этот вид знания, по выбил искру, от которой можно бы было
зажечь огонь, если бы нашелся подходящий трут, тление которого старательно
поддерживалось бы и усиливалось.
Юм исходил главным образом из одного, но важного понятия метафизики, а именно из
понятия связи причины и следствия (стало быть, и из вытекающих отсюда понятий силы
и действия и т. д.); он потребовал от разума, утверждающего, будто он породил это
понятие, ответить, по какому праву он мыслит себе, что нечто может быть таким, что
благодаря его полаганию необходимо должно полагаться еще что-то другое (ведь таков
смысл понятия причинности) ? Он неопровержимо доказал, что для разума совершенно
невозможно такую связь мыслить a priori и из понятий, так как эта связь содержит в себе
необходимость, а между тем нельзя понять, каким образом от того, что нечто имеется,
необходимо должно также быть нечто другое и, следовательно, каким образом можно a
priori ввести понятие такой связи? Отсюда он заключил, что разум совершенно обманывает
себя этим понятием и ошибочно принимает его за свое собственное детище, тогда как оно
есть не что иное, как ублюдок воображения, которое, оплодотворенное опытом,
подчинило определенные представления закону ассоциации и необходимость
объективную, осознанную (aus Einsicht) подменило проистекающей отсюда субъективной
необходимостью, т. е. привычкой. Отсюда же Юм заключил, что разум совершенно не
способен даже вообще мыслить подобные связи (так как в этом случае его понятия были
бы просто выдумками) и что все его мнимоаприорные познания суть не что иное, как
обыденный опыт, но неправильно обозначенный, или, другими словами, что вообще нет
и не может быть никакой метафизики.
Как бы ни был опрометчив и неверен вывод Юма, он был основан по крайней мере на
исследовании, стоившем того, чтобы лучшие умы его времени объединились для
возможно более успешного решения задачи в том смысле, в каком он ее ставил, что вскоре
привело бы к полной реформе науки.
Но судьбе, издавна неблагоприятной для метафизики, было угодно, чтобы Юм не был
никем понят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39