Как видим, ни о возникновении
космоса, ни о его строении невозможно получить точное и достоверное знание;
приходится довольствоваться "правдоподобным мифом". Физика, по Платону,
таким образом, не может и не должна претендовать на статус науки - таковой
является лишь математика.
Такое отношение Платона к возможности создания физики как науки вполне
понятно: убеждение в том, что физика не может быть строгой и достоверной,
шло у него рука об руку с отсутствием естественнонаучного интереса; в этом
смысле он был истинный ученик Сократа. Взор идеалиста Платона всегда
устремлен в мир горний - к царству вечных и неизменных идей; из наук только
математика приковывает к себе его внимание, ибо она - путь к миру вечного
бытия. Этот специфический для Платона интерес к неизменному в многообразном
и изменяющемся чувственном мире отметил В. Гейзенберг. Вот что говорит он в
этой связи в своем докладе "К истории физического объяснения природы":
"Наиболее важными ему (Платону. - П.Г.) кажутся, прежде всего,
математические законы природы, находящиеся за явлениями, а не сам
многогранный мир явлений. Никакая другая задача науки о природе не кажется
ему столь существенной, как задача открытия неизменных законов в постоянно
меняющихся явлениях... В одном месте, например, Платон говорит о
пифагорейцах и их исследованиях гармоний и колебаний струн. Единственно
существенным в их экспериментах является для него мысль о численных
отношениях, лежащих в основе гармонических звучаний; явления же сами по
себе остаются несущественным дополнением" (курсив мой. - П.Г.).
Не удивительно ли, однако, что диалог "Тимей", где изложен "правдоподобный
миф" о становлении Вселенной и о законах, царящих в ней, привлекал тем не
менее внимание математиков, оптиков, физиков, а не только философов и
теологов на протяжении более чем двух тысяч лет? И, в самом деле, не только
в эпоху эллинизма, но и в средние века, а особенно в эпоху Возрождения мы
находим множество комментариев к "Тимею" - не меньше, чем к "Физике"
Аристотеля. Видимо, этот "правдоподобный миф" содержит в себе какие-то
указания на то, как подходить к исследованию природы, и эти указания имеют
определенную эвристическую ценность, несмотря на столь невысокую оценку
возможностей физики самим Платоном.
Итак, помня о том, что мы будем иметь дело лишь с правдоподобным, а не
истинным рассуждением, рассмотрим космогонию и физику Платона.
"Тимей" построен как повествование о том, почему, как и с помощью каких
средств демиург создал видимый и осязаемый нами мир - космос. Физика
Платона, таким образом, излагается им в органической связи с космогонией. В
этом отношении по форме платоновское учение о природе оказывается близким к
мифологическим космогониям. По-видимому, это обстоятельство Платон тоже
имел в виду, когда назвал рисуемую им картину возникновения Вселенной
"правдоподобным мифом". Остановимся сначала именно на этой мифоподобной
форме: случайно ли избрал ее Платон? Как известно, Аристотель в своем
сочинении "О небе" подверг суровой критике платоновскую концепцию, согласно
которой космос творится демиургом, а стало быть, существует не от века, но
возникает.
Анализируя различные точки зрения относительно происхождения мира,
Аристотель говорит о платониках: "...Имеются некоторые, по мнению которых и
нечто невозникшее может уничтожиться, и нечто возникшее - оставаться не
уничтожимым. (Как <это утверждается> в "Тимее", где <Платон> говорит, что
Небо возникло и тем не менее впредь будет существовать вечно.)". Согласно
же Аристотелю, то, что когда-то возникло, не может избегнуть разрушения;
космос же - вечен, а это значит, что он никогда не возник и никогда не
погибнет. То, что имело когда-то начало, должно, по Аристотелю, необходимо
иметь и конец.
На это возражение Аристотеля ученики Платона Спевсипп и Ксенократ отвечали,
по свидетельству Симпликия, что "возникновение" здесь понимается в том же
смысле, как у математиков, которые тоже говорят о возникновении, если
конструируют какую-нибудь геометрическую фигуру, но не имеют в виду, что
эта фигура (треугольник или что-либо подобное) и в самом деле когда-то
возникла, а говорят так из дидактических соображений: ибо человеку легче
объяснять, если одновременно перед его глазами будет возникать
геометрическая фигура.
Разъяснения Спевсиппа и Ксенократа мы не склонны рассматривать как
некоторую уступку Аристотелю, как это представляется Э. Франку. Напротив,
здесь Спевсипп и Ксенократ выявляют как раз внутреннее сходство между
платоновским учением о воплощении идеального "образца" в чувственный мир -
а это и есть "возникновение" космоса - и убеждением математиков в том, что
акт начертания фигуры, т.е. ее "чувственного возникновения", - это не есть
ее действительное возникновение, ибо уже раньше она "существовала",
согласно своему понятию, "в уме", а теперь только явлена представлению. Эта
аналогия, видимо, отнюдь не чужда самому Платону; но она совершенно чужда
Аристотелю, которого вовсе не убедили возражения Спевсиппа и Ксенократа.
Что же касается Платона, то его учение об онтологическом приоритете мира
идей над чувственным миром как раз и служит логической базой для
утверждения, что космос некогда возник; ибо, будучи переведена в форму
представления (а именно представление и есть стихия "правдоподобного
мифа"), мысль о первичности идеального мира должна с необходимостью
обернуться повествованием о рождении чувственного мира из идеального: ведь
мир представления обязательно превращает первичность логическую в
предшествование во времени.
Но интуиции, которыми Платон руководствуется при переходе от идеального
образца к чувственному, остаются математическими в том смысле, что этот
переход для него в известном смысле аналогичен переходу от "идеи
треугольника" - числа три - к "возникновению" треугольника как
пространственной фигуры. Именно это и разъясняли ученики Платона. Но по
этой же причине Платон и не считал, что он создает науку о природе -
физику; все, что есть в его "Тимее" "правдоподобного", обязано своим
правдоподобием математике. А все, что в нем есть "мифологического" - от
погружения в стихию "иного", от "материи".
Перейдем теперь к содержанию диалога "Тимей". Итак, космос не всегда
существовал, он возник. А причина его возникновения - в благости его
Творца. "Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту
Фселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в
каком деле не испытывает зависти. Будучи ей чужд, он пожелал, чтобы все
вещи стали как можно более подобны ему самому".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
космоса, ни о его строении невозможно получить точное и достоверное знание;
приходится довольствоваться "правдоподобным мифом". Физика, по Платону,
таким образом, не может и не должна претендовать на статус науки - таковой
является лишь математика.
Такое отношение Платона к возможности создания физики как науки вполне
понятно: убеждение в том, что физика не может быть строгой и достоверной,
шло у него рука об руку с отсутствием естественнонаучного интереса; в этом
смысле он был истинный ученик Сократа. Взор идеалиста Платона всегда
устремлен в мир горний - к царству вечных и неизменных идей; из наук только
математика приковывает к себе его внимание, ибо она - путь к миру вечного
бытия. Этот специфический для Платона интерес к неизменному в многообразном
и изменяющемся чувственном мире отметил В. Гейзенберг. Вот что говорит он в
этой связи в своем докладе "К истории физического объяснения природы":
"Наиболее важными ему (Платону. - П.Г.) кажутся, прежде всего,
математические законы природы, находящиеся за явлениями, а не сам
многогранный мир явлений. Никакая другая задача науки о природе не кажется
ему столь существенной, как задача открытия неизменных законов в постоянно
меняющихся явлениях... В одном месте, например, Платон говорит о
пифагорейцах и их исследованиях гармоний и колебаний струн. Единственно
существенным в их экспериментах является для него мысль о численных
отношениях, лежащих в основе гармонических звучаний; явления же сами по
себе остаются несущественным дополнением" (курсив мой. - П.Г.).
Не удивительно ли, однако, что диалог "Тимей", где изложен "правдоподобный
миф" о становлении Вселенной и о законах, царящих в ней, привлекал тем не
менее внимание математиков, оптиков, физиков, а не только философов и
теологов на протяжении более чем двух тысяч лет? И, в самом деле, не только
в эпоху эллинизма, но и в средние века, а особенно в эпоху Возрождения мы
находим множество комментариев к "Тимею" - не меньше, чем к "Физике"
Аристотеля. Видимо, этот "правдоподобный миф" содержит в себе какие-то
указания на то, как подходить к исследованию природы, и эти указания имеют
определенную эвристическую ценность, несмотря на столь невысокую оценку
возможностей физики самим Платоном.
Итак, помня о том, что мы будем иметь дело лишь с правдоподобным, а не
истинным рассуждением, рассмотрим космогонию и физику Платона.
"Тимей" построен как повествование о том, почему, как и с помощью каких
средств демиург создал видимый и осязаемый нами мир - космос. Физика
Платона, таким образом, излагается им в органической связи с космогонией. В
этом отношении по форме платоновское учение о природе оказывается близким к
мифологическим космогониям. По-видимому, это обстоятельство Платон тоже
имел в виду, когда назвал рисуемую им картину возникновения Вселенной
"правдоподобным мифом". Остановимся сначала именно на этой мифоподобной
форме: случайно ли избрал ее Платон? Как известно, Аристотель в своем
сочинении "О небе" подверг суровой критике платоновскую концепцию, согласно
которой космос творится демиургом, а стало быть, существует не от века, но
возникает.
Анализируя различные точки зрения относительно происхождения мира,
Аристотель говорит о платониках: "...Имеются некоторые, по мнению которых и
нечто невозникшее может уничтожиться, и нечто возникшее - оставаться не
уничтожимым. (Как <это утверждается> в "Тимее", где <Платон> говорит, что
Небо возникло и тем не менее впредь будет существовать вечно.)". Согласно
же Аристотелю, то, что когда-то возникло, не может избегнуть разрушения;
космос же - вечен, а это значит, что он никогда не возник и никогда не
погибнет. То, что имело когда-то начало, должно, по Аристотелю, необходимо
иметь и конец.
На это возражение Аристотеля ученики Платона Спевсипп и Ксенократ отвечали,
по свидетельству Симпликия, что "возникновение" здесь понимается в том же
смысле, как у математиков, которые тоже говорят о возникновении, если
конструируют какую-нибудь геометрическую фигуру, но не имеют в виду, что
эта фигура (треугольник или что-либо подобное) и в самом деле когда-то
возникла, а говорят так из дидактических соображений: ибо человеку легче
объяснять, если одновременно перед его глазами будет возникать
геометрическая фигура.
Разъяснения Спевсиппа и Ксенократа мы не склонны рассматривать как
некоторую уступку Аристотелю, как это представляется Э. Франку. Напротив,
здесь Спевсипп и Ксенократ выявляют как раз внутреннее сходство между
платоновским учением о воплощении идеального "образца" в чувственный мир -
а это и есть "возникновение" космоса - и убеждением математиков в том, что
акт начертания фигуры, т.е. ее "чувственного возникновения", - это не есть
ее действительное возникновение, ибо уже раньше она "существовала",
согласно своему понятию, "в уме", а теперь только явлена представлению. Эта
аналогия, видимо, отнюдь не чужда самому Платону; но она совершенно чужда
Аристотелю, которого вовсе не убедили возражения Спевсиппа и Ксенократа.
Что же касается Платона, то его учение об онтологическом приоритете мира
идей над чувственным миром как раз и служит логической базой для
утверждения, что космос некогда возник; ибо, будучи переведена в форму
представления (а именно представление и есть стихия "правдоподобного
мифа"), мысль о первичности идеального мира должна с необходимостью
обернуться повествованием о рождении чувственного мира из идеального: ведь
мир представления обязательно превращает первичность логическую в
предшествование во времени.
Но интуиции, которыми Платон руководствуется при переходе от идеального
образца к чувственному, остаются математическими в том смысле, что этот
переход для него в известном смысле аналогичен переходу от "идеи
треугольника" - числа три - к "возникновению" треугольника как
пространственной фигуры. Именно это и разъясняли ученики Платона. Но по
этой же причине Платон и не считал, что он создает науку о природе -
физику; все, что есть в его "Тимее" "правдоподобного", обязано своим
правдоподобием математике. А все, что в нем есть "мифологического" - от
погружения в стихию "иного", от "материи".
Перейдем теперь к содержанию диалога "Тимей". Итак, космос не всегда
существовал, он возник. А причина его возникновения - в благости его
Творца. "Рассмотрим же, по какой причине устроил возникновение и эту
Фселенную тот, кто их устроил. Он был благ, а тот, кто благ, никогда и ни в
каком деле не испытывает зависти. Будучи ей чужд, он пожелал, чтобы все
вещи стали как можно более подобны ему самому".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107