Она уже сообразила, что хозяин по желанию может превращаться в кого угодно, и это было для её маленького умишка вполне естественно.
Бракин достал с полки металлическую чашку, щедро налил в нее лапши, поставил на пол.
– Ешь!
Рыжая понюхала. Лапша была горячей, но пахла соблазнительно. Она стала ходить вокруг чашки кругами.
Поев и запив холодной водой, Бракин бросил на пол у кровати старый свитер, в котором ходил по дому. Сказал Рыжей: «Спи!».
Залез в кровать, с наслаждением потянулся, поворочался, зевнул. Дотянулся до выключателя. И тут же провалился в сон.
Полигон бытовых отходов
Лавров падал долго, так долго, что успел привыкнуть к отвратительным запахам, к невидимым во тьме пузырям, которые лопались и шипели, и даже к своей судьбе, – такой странной, зигзагообразной.
Потом, спустя долгое-долгое время оказалось, что он уже и не падает, и не летит, а просто плывет в черном потоке. И рядом с ним плывут множество собак. Никто из них не визжал, не гавкал, и даже не обращал внимания на Лаврова.
«Странно!» – подумал Лавров.
Поток сжимался, становился всё стремительнее, и Лаврову стало сначала просто тесно, а потом очень, чрезвычайно тесно. Уже казалось, что поток весь состоит из миллионов собак, каких-то странных, гибких, студнеобразных, как медузы. К тому же поток светился сине-зеленым светом, искры бежали по нему сверху, и, ныряя, исчезали в глубине.
«Очень странно!» – опять подумал Лавров.
Потом он начал задыхаться. И только тогда начал понимать, что происходит. «Господи! – впервые в жизни сказал он. – Господи, да ведь я – в аду!»
И когда совсем уже не стало воздуха, а ребра трещали, стиснутые мокрыми, неестественно длинными собачьими телами, Лавров с облегчением потерял сознание.
Он очнулся, когда стало легко и свободно дышать, и незнакомый лающий голос сказал на неизвестном наречии, которое Лавров почему-то прекрасно понял:
– Добро пожаловать в Кинополь!
Лавров открыл глаза. Перед ним возвышался бронзовотелый человек, голый, только в странной юбке с полукруглыми полами. Но самое странное было то, что у человека была черная собачья голова. Длинная вытянутая морда незнакомой, почти лисьей, породы. Человек не казался гигантом, и все же возвышался над Лавровым. И тогда Лавров понял, что сам-то он стоит на четвереньках, и под ладонями у него – холодные отполированные камни.
Лавров задрал голову, увидел темные своды и странную колоннаду – несоразмерную, из тесно стоящих квадратных массивных колонн.
– Кино… поль… – выговорил Лавров.
Псоглавец кивнул и вытянул руку, пролаяв повелительно:
– Становись в очередь!
Лавров послушно, на четвереньках, побежал по направлению вытянутой руки и увидел бесконечную вереницу согнутых существ, медленно двигавшуюся куда-то далеко-далеко, к смутно сияющему трону.
Целую вечность Лавров двигался в этой веренице, не смея оглянуться, видя перед собой кого-то темного, не совсем похожего на человека. Может быть, это была собака? «Значит, – уныло подумал Лавров, – я попал в собачий ад».
Мысль мелькнула и пропала. Очередь двигалась, и сзади слышался повелительный лай, подгонявший все новых и новых мертвецов.
Наконец свет приблизился. Лавров поднял глаза от липких от пота и крови каменных плит, и увидел бога. Он сразу понял, что это бог, хотя он не был похож ни на одного из известных ему богов.
Темнокожий, высокий, гибкий, в собачьей бронзовой маске на голове, с черным потоком волос, в ожерельях, браслетах, – он ласково касался каждого, проходящего перед ним. И тогда Лавров вдруг понял, кто это, хотя никогда не был силен ни в истории, ни, тем более, в мифологии. Это – Анубис, первый владыка Расетау. И вовсе не к нему движется очередь, а дальше, к другому трону, гораздо большему, из сияющего золота.
На троне сидел бог с удивительной диадемой на голове. Но бог не смотрел вниз, и выглядел, будто статуя.
Зато у его ног сидел длинный ряд полуголых служителей. У них были острые уши и подозрительные глаза. Они сидели, скрестив ноги, неестественно выпрямив спины. В руках у них были какие-то приспособления, и Лавров понял, что это, только когда очередь дошла до него.
Темнокожий служитель, не глядя на Лаврова, протянул руку. Рука свободно прошла сквозь камуфляжную форму, сквозь кожу, сквозь плоть. Лавров ощутил укол боли и страшный, волнующий холодок. Он внезапно понял: служитель вытащил у него из груди сердце, похожее на бесформенный комок потемневшего мяса, опутанного пленкой и жиром. Служитель положил сердце в чашу и стрелка весов заколебалась.
– Чист, чист, чист… – как заведенные повторяли служители слева и справа. Лавров понимал: это значило, что мертвые получили прощение, их сердца оказались легки и безгрешны, а души их – чисты.
Лавров с ужасом перевел взгляд на весы в руках своего служителя, на свое заплывшее жиром, дряблое сердце, и понял: не чист.
– Не чист! – объявил служитель равнодушным голосом, вложил сердце ему в грудь и выжидательно посмотрел на Лаврова.
– И… это… куда мне теперь? – выговорил непослушными губами Лавров.
Служитель беззвучно пошевелил губами, махнул рукой кому-то, кого Лавров не мог видеть.
И сейчас же послышались грозные лающие голоса. Твердые, как металл, руки, схватили Лаврова и отшвырнули далеко от служителя, от очереди, от трона.
Лавров вывернулся, рванулся, было, назад, – и застонал, сбитый на бок ногами псоглавцев.
– Суд окончен! – пролаял один из них. – Чего же ты хочешь?
– Пощады! – выкрикнул Лавров.
Лежа на каменном полу, он вдруг увидел, что бог поднялся с трона и идет прямо к нему.
Лавров заскулил, завозился, протянул к босым ногам бога обе руки.
– Пощады! – повторил он, словно выговаривал заклинание, магическое слово, способное изменить его судьбу.
– Здесь не бывает пощады, чужестранец, – сказал Анубис. – Уходи.
И мгновенно пол поднялся на дыбы, и Лавров заскользил по плитам, измазанным кровью, калом, сукровицей, и чем-то еще тошнотворным, липким и скользким.
Он скользил вниз, в бесконечную бездну, все глубже и глубже в подземный мир, а потом внезапно увидел свет и закричал истошно и дико, как кричат сумасшедшие, на пике безумия открывшие Истину.
Третий микрорайон
Ровно в шесть Олег подошел к гаражу. Вытащил газету, свёрнутую жгутом, поджег, отогрел замок. Он был не первым: в бесконечно длинном ряду гаражей там и сям уже скрипели ворота, урчали прогреваемые двигатели. Кто-то таксовал, кто-то спешил на «законную» работу. Олег тоже предпочел бы нормальную работу, но пока приходилось заниматься извозом. Два раза в день, рано утром и поздно вечером, он выкатывал на своей «пятерке» из гаража, и медленно объезжал остановки по Иркутскому тракту, потом сворачивал на Лазо, и, если пассажира не попадалось, ставил машину на одной из самых людных остановок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Бракин достал с полки металлическую чашку, щедро налил в нее лапши, поставил на пол.
– Ешь!
Рыжая понюхала. Лапша была горячей, но пахла соблазнительно. Она стала ходить вокруг чашки кругами.
Поев и запив холодной водой, Бракин бросил на пол у кровати старый свитер, в котором ходил по дому. Сказал Рыжей: «Спи!».
Залез в кровать, с наслаждением потянулся, поворочался, зевнул. Дотянулся до выключателя. И тут же провалился в сон.
Полигон бытовых отходов
Лавров падал долго, так долго, что успел привыкнуть к отвратительным запахам, к невидимым во тьме пузырям, которые лопались и шипели, и даже к своей судьбе, – такой странной, зигзагообразной.
Потом, спустя долгое-долгое время оказалось, что он уже и не падает, и не летит, а просто плывет в черном потоке. И рядом с ним плывут множество собак. Никто из них не визжал, не гавкал, и даже не обращал внимания на Лаврова.
«Странно!» – подумал Лавров.
Поток сжимался, становился всё стремительнее, и Лаврову стало сначала просто тесно, а потом очень, чрезвычайно тесно. Уже казалось, что поток весь состоит из миллионов собак, каких-то странных, гибких, студнеобразных, как медузы. К тому же поток светился сине-зеленым светом, искры бежали по нему сверху, и, ныряя, исчезали в глубине.
«Очень странно!» – опять подумал Лавров.
Потом он начал задыхаться. И только тогда начал понимать, что происходит. «Господи! – впервые в жизни сказал он. – Господи, да ведь я – в аду!»
И когда совсем уже не стало воздуха, а ребра трещали, стиснутые мокрыми, неестественно длинными собачьими телами, Лавров с облегчением потерял сознание.
Он очнулся, когда стало легко и свободно дышать, и незнакомый лающий голос сказал на неизвестном наречии, которое Лавров почему-то прекрасно понял:
– Добро пожаловать в Кинополь!
Лавров открыл глаза. Перед ним возвышался бронзовотелый человек, голый, только в странной юбке с полукруглыми полами. Но самое странное было то, что у человека была черная собачья голова. Длинная вытянутая морда незнакомой, почти лисьей, породы. Человек не казался гигантом, и все же возвышался над Лавровым. И тогда Лавров понял, что сам-то он стоит на четвереньках, и под ладонями у него – холодные отполированные камни.
Лавров задрал голову, увидел темные своды и странную колоннаду – несоразмерную, из тесно стоящих квадратных массивных колонн.
– Кино… поль… – выговорил Лавров.
Псоглавец кивнул и вытянул руку, пролаяв повелительно:
– Становись в очередь!
Лавров послушно, на четвереньках, побежал по направлению вытянутой руки и увидел бесконечную вереницу согнутых существ, медленно двигавшуюся куда-то далеко-далеко, к смутно сияющему трону.
Целую вечность Лавров двигался в этой веренице, не смея оглянуться, видя перед собой кого-то темного, не совсем похожего на человека. Может быть, это была собака? «Значит, – уныло подумал Лавров, – я попал в собачий ад».
Мысль мелькнула и пропала. Очередь двигалась, и сзади слышался повелительный лай, подгонявший все новых и новых мертвецов.
Наконец свет приблизился. Лавров поднял глаза от липких от пота и крови каменных плит, и увидел бога. Он сразу понял, что это бог, хотя он не был похож ни на одного из известных ему богов.
Темнокожий, высокий, гибкий, в собачьей бронзовой маске на голове, с черным потоком волос, в ожерельях, браслетах, – он ласково касался каждого, проходящего перед ним. И тогда Лавров вдруг понял, кто это, хотя никогда не был силен ни в истории, ни, тем более, в мифологии. Это – Анубис, первый владыка Расетау. И вовсе не к нему движется очередь, а дальше, к другому трону, гораздо большему, из сияющего золота.
На троне сидел бог с удивительной диадемой на голове. Но бог не смотрел вниз, и выглядел, будто статуя.
Зато у его ног сидел длинный ряд полуголых служителей. У них были острые уши и подозрительные глаза. Они сидели, скрестив ноги, неестественно выпрямив спины. В руках у них были какие-то приспособления, и Лавров понял, что это, только когда очередь дошла до него.
Темнокожий служитель, не глядя на Лаврова, протянул руку. Рука свободно прошла сквозь камуфляжную форму, сквозь кожу, сквозь плоть. Лавров ощутил укол боли и страшный, волнующий холодок. Он внезапно понял: служитель вытащил у него из груди сердце, похожее на бесформенный комок потемневшего мяса, опутанного пленкой и жиром. Служитель положил сердце в чашу и стрелка весов заколебалась.
– Чист, чист, чист… – как заведенные повторяли служители слева и справа. Лавров понимал: это значило, что мертвые получили прощение, их сердца оказались легки и безгрешны, а души их – чисты.
Лавров с ужасом перевел взгляд на весы в руках своего служителя, на свое заплывшее жиром, дряблое сердце, и понял: не чист.
– Не чист! – объявил служитель равнодушным голосом, вложил сердце ему в грудь и выжидательно посмотрел на Лаврова.
– И… это… куда мне теперь? – выговорил непослушными губами Лавров.
Служитель беззвучно пошевелил губами, махнул рукой кому-то, кого Лавров не мог видеть.
И сейчас же послышались грозные лающие голоса. Твердые, как металл, руки, схватили Лаврова и отшвырнули далеко от служителя, от очереди, от трона.
Лавров вывернулся, рванулся, было, назад, – и застонал, сбитый на бок ногами псоглавцев.
– Суд окончен! – пролаял один из них. – Чего же ты хочешь?
– Пощады! – выкрикнул Лавров.
Лежа на каменном полу, он вдруг увидел, что бог поднялся с трона и идет прямо к нему.
Лавров заскулил, завозился, протянул к босым ногам бога обе руки.
– Пощады! – повторил он, словно выговаривал заклинание, магическое слово, способное изменить его судьбу.
– Здесь не бывает пощады, чужестранец, – сказал Анубис. – Уходи.
И мгновенно пол поднялся на дыбы, и Лавров заскользил по плитам, измазанным кровью, калом, сукровицей, и чем-то еще тошнотворным, липким и скользким.
Он скользил вниз, в бесконечную бездну, все глубже и глубже в подземный мир, а потом внезапно увидел свет и закричал истошно и дико, как кричат сумасшедшие, на пике безумия открывшие Истину.
Третий микрорайон
Ровно в шесть Олег подошел к гаражу. Вытащил газету, свёрнутую жгутом, поджег, отогрел замок. Он был не первым: в бесконечно длинном ряду гаражей там и сям уже скрипели ворота, урчали прогреваемые двигатели. Кто-то таксовал, кто-то спешил на «законную» работу. Олег тоже предпочел бы нормальную работу, но пока приходилось заниматься извозом. Два раза в день, рано утром и поздно вечером, он выкатывал на своей «пятерке» из гаража, и медленно объезжал остановки по Иркутскому тракту, потом сворачивал на Лазо, и, если пассажира не попадалось, ставил машину на одной из самых людных остановок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98