– Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
– Ничего не тошнит, просто устал.
– Конечно, если Артура тошнит…
– Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
– Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите продолжать – пожалуйста, я вам игру портить не собираюсь.
– Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай, карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
– Может, повторим, друзья? Того же?
– Того же.
– Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
– Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
– Да, теперь сдавать Артуру.
– Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
– Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
– Не спутай карты, Артур!
– Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
– Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
– А этот вы слышали? – сказал журналист. – Как один человек из Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться, выбрал жену с солитером. Здорово, а? Понимаете, у нее был солитер, а он, понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
– Знаете, я, пожалуй, выйду ненадолго на палубу. Здесь что-то душновато.
– И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
– Ни капельки не мутит. Я просто подумал, что на свежем воздухе… О черт, да когда же это кончится?
– Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
– Меня не мутит. Просто здесь душно.
– Правильно, дружище. Уж вы мне доверьтесь.
Игра в бридж явно не клеилась.
– Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
– Туз, а то что же?
– Вижу, что туз. Я про то говорю, что нельзя вам было брать взятку козырем, когда у вас на руках была пика.
– Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
– Ничего подобного. Артур пошел с пики.
– Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
– Артур пошел с пики.
– Не мог он пойти с пики, а то зачем бы ему класть червонку на моего короля пик, когда я думал, что у него дама. Нет у него пик.
– Почему это у меня нет пик? У меня дама.
– Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит,
– Ничего не тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б тебя так хлопнули по спине… В общем, хватит с меня этой забавы. Вот видите, опять карты разлетелись.
На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон сказал: – Странно, с чего это у меня вдруг перед глазами все поплыло? Наверно, что-нибудь съел не то. С этими заграничными блюдами всегда такая история – намешают бог весть чего.
– А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция на этих пароходах ни к черту.
– Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
– Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает, но иногда морские переезды плохо на меня действуют.
– Вот и со мной так же.
– Вентиляция… безобразная.
– Уж поскорей бы очутиться в Дувре. «Родина, милая родина». Верно я говорю?
Адам крепко ухватился за обитый медью край столика, и ему стало легче. Нет, не допустит он, чтобы его вырвало, во всяком случае, пока на него пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.
В это-то время, когда настроение в курительном салоне упало до нуля, там опять появилась миссис Оранг. Секунды три она балансировала между вращающейся дверью и ускользающим косяком, а как только судно немного выровнялось, зашагала к стойке, широко расставляя ноги и сунув руки в карманы толстого жакета.
– Рома. Двойную порцию, – сказала она и с обаятельной улыбкой обвела глазами жалкую горстку мужчин, сидевших в салоне. – Ой, мальчики, какой у вас расстроенный вид. В чем дело? Душа тоскует или пароход не хочет стоять смирно?… Качает? Ну ясно, качает. Но я вот что у вас спрошу. Ежели вы за какой-нибудь час так расклеились от морской болезни («Не морская болезнь, а вентиляция», – машинально пробормотал мистер Гендерсон), так что же с вами будет, когда вы пуститесь в далекое странствие, которое всех нас ожидает? Чисты ли вы перед богом? – вопросила миссис Оранг. – Готовы ли вы к смерти?
– А то нет? – сказал Артур. – Я последние полчаса только об этом и думаю.
– Так вот, мальчики, знаете, чем мы с вами сейчас займемся? Мы с вами споем песню. («О господи», – сказал Адам.) Вам, может, кажется, что не споем, а вот споем. От нее и душе и телу будет польза. Это песня надежды. Не очень-то много сейчас говорят о надежде, правда? О вере – сколько угодно, о любви – пожалуйста. А про надежду забыли. Ныне в мире есть только одно истинное зло – безнадежность. Я Англию как свои пять пальцев знаю, и я вам прямо говорю, мальчики, – у меня есть для вас нужный товар. Вам требуется надежда. Я вам ее предлагаю. Ну-ка, бармен, раздайте всем эти листки. Там на обороте слова песни. Вот так. А теперь давайте хором. Сумеете меня перепеть, бармен, заработаете пять шиллингов. Нет – пять шиллингов с вас. Ну, мальчики, дружно!
Миссис Оранг запела звучным голосом и очень внятно. Руки ее поднимались, трепетали и падали в такт песне. Бармен повиновался ей сразу. Слова он немного перевирал, но уверенная сила его голоса на низких нотах была заразительна. Следующим вступил журналист, потом Артур, сжав зубы, стал подтягивать мелодию. Скоро уже пели все, пели как оглашенные, и надо сказать, что им действительно стало легче.
Отец Ротшильд услышал их и повернулся лицом к стене.
Их услышала Китти Блекуотер.
– Фанни!
– Да?
– Фанни, милочка, ты слышишь – поют?
– Да, милочка, благодарю.
– Фанни, милочка, а это не молебен? А то звучит похоже на песнопения.
Может, мы в опасности, как ты думаешь? Фанни, может быть, мы идем ко дну?
– Вполне возможно. Туда и дорога.
– Фанни, какие ты ужасные вещи говоришь! Но ведь мы бы почувствовали, если бы пароход на что-нибудь наскочил? Фанни, милочка, если хочешь, я сейчас поищу твои нюхательные соли.
– Стоит ли, милочка, ведь ты сама видела, что они остались на моем туалете.
– Я могла ошибиться.
– Ты же сказала, что сама видела…
Их услышал капитан.
– Сколько ни плаваю, – сказал он, – до сих пор от этих миссионеров с души воротит.
– Слово из шести букв, – сказал первый помощник, – первые буквы «кб», означает «применяется при астрономических вычислениях».
– Не может быть, чтобы «кб», – сказал капитан, подумав.
Их услышал Цвет Нашей Молодежи.
– Как на первых вечерах в семнадцать лет, – сказала мисс Рансибл. – Тебя тошнит, а другие поют.
Их услышала миссис Хуп. «Хватит с меня теософии, – решила она. – Присмотрюсь-ка я, пожалуй, к католикам».
На корме, в салоне второго класса, где качка ощущалась сильнее всего, их услышали ангелы. Сами они уже давно перестали петь.
– Опять она за свое, – сказала Праведная Обида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49