- Ты просто не понимаешь, - отвечал мужчина. - На Венере вообще не
существует полиции, в ней нет необходимости. Если мы окажемся достойными,
то будем жить на этой планете, где каждый человек разумен в самом высоком
смысле этого слова. Заодно станет ясно, какого прогресса достигли мы
здесь, на Земле. Могу тебя уверить, что большие перемены произошли даже в
течение моей жизни. Не бойся, все будет хорошо.
- Наверное, нам придется расстаться, - сказала Тереза Кларк. - Всем
на букву "К" надо спуститься на второй подземный этаж, а "Г" - на первый.
Встретимся вечером на той же стоянке, не возражаете?
- Конечно, нет.
Госсейн подождал, пока она исчезла за поворотом, затем отправился
следом. Он увидел, как она спустилась вниз, быстро прошла по коридору к
лестнице, ведущей на выход, и взбежала по ступенькам. Когда он протолкался
сквозь толпу людей и вновь очутился на улице, ее нигде не было видно.
Задумавшись, Госсейн вернулся назад. Он с самого начала учитывал ту
вероятность, что она не рискнет пойти на экзамен, и поэтому стал следить
за ней, но то, что его подозрения оправдались, было неприятно. Проблема
Терезы Кларк становилась все сложней.
Волнуясь сильнее, чем ожидал, Госсейн вошел в свободную кабинку
сектора "Г". Раздался щелчок автоматически закрываемой двери, и в ту же
секунду голос Машины бесстрастно произнес:
- Ваше имя?
Госсейн забыл о существовании Терезы Кларк. Наступил кризис.
В кабинке стояло комфортабельное вертящееся кресло и стол с ящиками,
а над ним - прозрачная пластиковая панель в стене, в которой
перемигивались желтым и красным электронные трубки. Громкоговоритель, тоже
из прозрачного пластика, находился в центре панели.
- Ваше имя? - повторил голос. - И пожалуйста, отвечая, положите руки
на подлокотники кресла.
- Гилберт Госсейн, - тихо ответил Госсейн.
Наступило молчание. Вишнево-красные трубки неуверенно замигали.
- На первое время, - все тем же бесстрастным тоном произнесла Машина,
- я принимаю это имя.
Госсейн перевел дыхание. Он почувствовал, что стоит на пороге
великого открытия, и от возбуждения ему стало жарко.
- Вам известно, кто я такой на самом деле? - спросил он.
Машина ведет разговор не только с ним одним, но одновременно с
десятками тысяч людей, сидящими каждый в своей кабинке.
- Ваш мозг не содержит нужной информации? - услышал он. - Вы готовы
отвечать?
- Н-но...
- Оставим этот разговор! - голос стал строже, потом смягчился. -
Письменные принадлежности в одном из ящиков стола. Не торопитесь. Раньше
чем через тридцать минут дверь кабинки все равно не откроется. Желаю
удачи.
Вопросы были именно те, которые Госсейн ожидал: "Что такое
не-Аристотелевы концепции?", "Что такое не-Ньютоновы концепции?", "Что
такое не-Евклидовы концепции?".
Экзамен был не так прост, как могло показаться с первого взгляда,
ведь ему предстояло не детально сформулировать определения, а показать
свое понимание множественного значения слова, и при этом отметить, что
каждый ответ, в свою очередь, не является однозначным. Госсейн начал с
того, что всюду проставил привычные общепринятые сокращения: нуль-А,
нуль-Н, нуль-Е. Он кончил писать минут через двадцать и в ожидании
откинулся на спинку кресла.
- В данный момент других вопросов не имеется, - сказала Машина.
Это, видимо, должно было означать, что их разговор еще не закончен,
и, действительно, к концу двадцать пятой минуты из громкоговорителя вновь
послышался голос:
- Не удивляйтесь, пожалуйста, что первое испытание показалось вам
столь несложным. Помните, никто не ставит перед собой задачи провалить как
можно большее количество испытуемых. Наша общая цель - гармоничное
развитие личности, умение правильно использовать имеющуюся в человеке
сложную нервную систему. Это может быть осуществлено только в том случае,
если каждый гражданин Земли выдержит тридцатидневные Игры. Что же касается
сегодняшнего дня, не сдавшие экзамена уже оповещены. Им придется ждать
будущего года. Желаю все остальным - к счастью, их более девяноста девяти
процентов - успеха завтра.
Госсейн вложил исписанные листки в раскрывшуюся щель. Телевизионное
устройство произвело быструю сверку и подтвердило правильность ответа.
Через несколько минут экзамен будет держать другая группа из двадцати пяти
тысяч участников.
- Вы хотели о чем-то спросить меня, Гилберт Госсейн? - произнесла
Машина.
Госсейн вздрогнул.
- Да. Почти все мои представления являются ложными. Это было сделано
с какой-то определенной целью?
- Безусловно.
- Кем?
- Ваш мозг не содержит нужной информации.
- Тогда откуда вы знаете?
- Полученные данные позволяют прийти лишь к одному логичному выводу.
Тот факт, что ваши иллюзии имели прямое отношение к Патриции Харди,
говорит о многом.
Госсейн заколебался, потом все же высказал мысль, пришедшую ему в
голову.
- Многие душевнобольные были убеждены, что олицетворяют собой
какие-нибудь известные личности: Я - Цезарь, Я - Наполеон, Я - Тарг, Я -
муж дочери президента Земли. Относится ли моя уверенность к той же
категории?
- Конечно, нет. Самое сильное убеждение может быть внушено с помощью
гипноза. Например, ваше. Именно поэтому вы относительно легко избавились
от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Однако последствия
нервного шока еще не устранены полностью. - Наступило непродолжительное
молчание, потом Машина вновь заговорила, и в ее голосе неожиданно
проскользнули нотки грусти. - Я - всего лишь неподвижный мозг, и не совсем
ясно представляю себе, что происходит в дальних уголках нашей планеты. Вы
будете удивлены и разочарованы, но я могу лишь гадать, какие планы
вынашивают те или иные люди.
- Но хоть что-нибудь вам известно? - спросил Госсейн.
- Вы играете большую роль в осуществлении этих планов, но не знаю,
какую именно. Я советую вам обратиться к психиатру и сфотографировать кору
головного мозга, иначе я не могу вынести никакого определения. Больше мне
нечего вам сказать. До свидания, до завтра.
Раздался щелчок, и дверь автоматически открылась. Госсейн вышел в
коридор, помедлил, потом направился к выходу, пробираясь сквозь толпу
людей.
Он оказался на мощеном бульваре. К северу, примерно в четверти мили,
в геометрическом порядке стояли здания, а дальше - дворец Президента,
окруженный деревьями и клумбами цветов.
Он был невысок, и зеленый фон очень красиво оттенял его благородные
архитектурные линии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53