Темно-красное парчовое кимоно по последней откровенной моде было приспущено на плечах — высокая стройная шея пленяла чистотой и невинностью. Взгляд Ишитэру казался отстраненным, но в то же время лукавым и понимающим.
Хирата почувствовал, как у него задрожали колени, смущение опалило тело жаром. Он как лунатик двинулся в сторону госпожи Ишитэру, едва осознавая, что Мидори представляет его и объясняет причину появления здесь. Все вокруг расплывалось тенями, и только образ Ишитэру оставался живым и четким. От сильного возбуждения у Хираты закаменело в паху. Никогда прежде его так явно не влекло к женщине.
Госпожа Ишитэру говорила манерно, как всякая высокородная дама:
— ...рада познакомиться с вами... Конечно, я помогу вам в расследовании любым доступным мне способом...
Ее хрипловатый голос проникал в душу Хираты подобно черному, ядовитому дыму. Ишитэру подняла веер, прикрыла нижнюю часть лица, опустила глаза и чуть склонила голову. Она пригласила Хирату сесть рядом. Он повиновался и рассеянно посмотрел на Мидори, когда та взяла у него поднос и стала с печальным видом раздавать всем закуску. Потом Хирата забыл о ней напрочь.
— Мне бы... я хотел бы знать... — пробормотал он, пытаясь собраться с духом. Духи госпожи Ишитэру обволакивали Хирату сильным горько-сладким ароматом экзотических цветов. Он с ужасом ощущал свои остриженные волосы — маскировка, спасшая ему жизнь в Нагасаки, делала его похожим больше на крестьянина, чем на самурая. — Каковы были ваши отношения с госпожой Харумэ?
— Харумэ была премилой маленькой штучкой... — Ишитэру слегка пожала плечами, и кимоно еще сильнее обнажило верхнюю часть ее налитых грудей. Хирата, с усилием переводя взгляд на лицо наложницы, почувствовал сильное томление в паху. — Но всего лишь простой крестьянкой. Вряд ли кто-то из императорской семьи... вроде меня... захотел иметь с ней что-то общее. — Ноздри Ишитэру затрепетали в высокомерном пренебрежении.
Сквозь туман возбуждения Хирате припомнились показания госпожи Шизуру.
— Значит, вы не ревновали, когда Харумэ появилась в замке и... заняла ваше место в, э-э, спальне его превосходительства?
Он тут же пожалел о своих словах. Надо было сказать «в сердце» или использовать другой подходящий эвфемизм для описания отношений госпожи Ишитэру с сёгуном. Подавленный собственной грубостью, Хирата сознавал, что весь опыт полицейской работы не может ему помочь в обсуждении интимных тем с женщинами высшего сословия. Следовало уступить допрос госпожи Ишитэру Сано! А теперь, помимо собственной воли, Хирата представлял сцену в личных покоях Цунаёси Токугавы: обнаженная госпожа Ишитэру лежит на матрасе, а на месте сёгуна сам Хирата. Его кровь вскипела от возбуждения.
На губах госпожи Ишитэру мелькнула улыбка. Неужели знает, о чем он думает? Она кротко опустила глаза.
— Разве я... простая женщина... имею право противиться выбору моего господина? Если не Харумэ, то кто-то другой заменил бы меня. — Ее безмятежное лицо чуть дрогнуло. — Ведь скоро мне исполнится двадцать девять.
— Понимаю. — Хирата знал, что в этом возрасте наложницы уходят из дворца, чтобы выйти замуж, стать придворными чиновницами или вернуться в свои семьи. Значит, Ишитэру на восемь лет старше его. Все молодые девушки, в которых он видел кандидаток в будущие супруги, показались ему скучными и непривлекательными. — Что ж, э-э... — проговорил он, стараясь нащупать линию беседы.
Служанка передала госпоже Ишитэру блюдо с сушеными вишнями. Взяв одну, она повернулась к Хирате:
— Не хотите ли отведать?
— Да, спасибо, — сказал он, благодарный за передышку.
Ишитэру медленно приоткрыла рот и протолкнула вишню внутрь кончиком пальца. Хирата охнул, проглотив ягоду целиком. Он и раньше видел, как женщины едят, стараясь не смазать помаду. Но у Ишитэру это выглядело так эротично. Ее длинные нежные пальцы, казалось, были созданы для ласк и бесстыдных прикосновений.
Хирата устыдился собственных мыслей.
— Я знаю, что вы и госпожа Харумэ не выносили друг друга.
— Замок Эдо переполнен сплетниками, которым больше нечего делать, кроме как пакостить другим, — промурлыкала женщина. Отвернувшись, она изящным движением вынула изо рта вишневую косточку.
Хирата непроизвольно подставил руку, и Ишитэру уронила косточку в его ладонь. Она была теплой и влажной от ее слюны. Он смотрел на нее с необоримым вожделением, пока не вздрогнул от громкого, настойчивого звука деревянной трещотки. Хирата поднял глаза и увидел, что театр заполнился зрителями и спектакль вот-вот начнется. Одетый во все черное человек вышел на площадку перед сценой и объявил:
— Сацума-за приветствует вас на премьере спектакля «Трагедия в Симоносэки», который поставлен по недавним реальным событиям. — Он перечислил имена чтеца, кукловодов и музыкантов и прокричал: — Тозай — так слушайте же!
Зазвучала печальная мелодия, исполняемая на самисэне. Поднялись рисованные декорации, изображающие сад. Послышался плач, и чтец заунывным голосом произнес:
— В пятый месяц второго года Гэнроку в провинциальном городе Симоносэки прекрасная слепая Окику ожидает возвращения мужа-самурая, который находится в Эдо вместе со своим господином. Сестра Офудзи утешает ее.
На сцене под аплодисменты зрителей появляются две куклы в ярких шелковых кимоно, с разрисованными деревянными лицами и длинными черными волосами. У Окику печальное красивое лицо, закрытые глаза символизируют слепоту. Голос чтеца, изображающего плач, поднимается до визгливых ноток.
— О, как я скучаю по милому Дзимбэю! Его нет слишком долго. Я умру от одиночества.
У ее сестры Офудзи бесцветное лицо с глубокими морщинами на лбу.
— Тебе посчастливилось заполучить такого чудесного мужчину, — проговорил чтец низким голосом. — Пожалей меня, ведь я одинока. — Потом он сообщил публике: — Слепая Окику не видит, что Офудзи влюблена в Дзимбэя, завидует ее счастью и желает ей зла.
Окику под аккомпанемент самисэна, флейты и барабана спела печальную песню о любви. Зрители, громко переговариваясь, напряженно ждали развязки — тишина во время спектакля не соблюдалась театралами Эдо. Хирата, все еще сжимавший в ладони вишневую косточку, заставил себя вернуться к расследованию.
— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку? — спросил он.
— Я не была настолько близка с Харумэ, чтобы она поверяла мне свои секреты. — Ишитэру из-за веера одарила Хирату взглядом, скользнувшим по нему, словно теплое дыхание. — До меня дошли потрясающие слухи... Если мне достанет смелости спросить... В каком месте у Харумэ была татуировка?
Хирата сглотнул.
— Она была у нее на, э-э... — Он запнулся. Ишитэру действительно не знает, где была татуировка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Хирата почувствовал, как у него задрожали колени, смущение опалило тело жаром. Он как лунатик двинулся в сторону госпожи Ишитэру, едва осознавая, что Мидори представляет его и объясняет причину появления здесь. Все вокруг расплывалось тенями, и только образ Ишитэру оставался живым и четким. От сильного возбуждения у Хираты закаменело в паху. Никогда прежде его так явно не влекло к женщине.
Госпожа Ишитэру говорила манерно, как всякая высокородная дама:
— ...рада познакомиться с вами... Конечно, я помогу вам в расследовании любым доступным мне способом...
Ее хрипловатый голос проникал в душу Хираты подобно черному, ядовитому дыму. Ишитэру подняла веер, прикрыла нижнюю часть лица, опустила глаза и чуть склонила голову. Она пригласила Хирату сесть рядом. Он повиновался и рассеянно посмотрел на Мидори, когда та взяла у него поднос и стала с печальным видом раздавать всем закуску. Потом Хирата забыл о ней напрочь.
— Мне бы... я хотел бы знать... — пробормотал он, пытаясь собраться с духом. Духи госпожи Ишитэру обволакивали Хирату сильным горько-сладким ароматом экзотических цветов. Он с ужасом ощущал свои остриженные волосы — маскировка, спасшая ему жизнь в Нагасаки, делала его похожим больше на крестьянина, чем на самурая. — Каковы были ваши отношения с госпожой Харумэ?
— Харумэ была премилой маленькой штучкой... — Ишитэру слегка пожала плечами, и кимоно еще сильнее обнажило верхнюю часть ее налитых грудей. Хирата, с усилием переводя взгляд на лицо наложницы, почувствовал сильное томление в паху. — Но всего лишь простой крестьянкой. Вряд ли кто-то из императорской семьи... вроде меня... захотел иметь с ней что-то общее. — Ноздри Ишитэру затрепетали в высокомерном пренебрежении.
Сквозь туман возбуждения Хирате припомнились показания госпожи Шизуру.
— Значит, вы не ревновали, когда Харумэ появилась в замке и... заняла ваше место в, э-э, спальне его превосходительства?
Он тут же пожалел о своих словах. Надо было сказать «в сердце» или использовать другой подходящий эвфемизм для описания отношений госпожи Ишитэру с сёгуном. Подавленный собственной грубостью, Хирата сознавал, что весь опыт полицейской работы не может ему помочь в обсуждении интимных тем с женщинами высшего сословия. Следовало уступить допрос госпожи Ишитэру Сано! А теперь, помимо собственной воли, Хирата представлял сцену в личных покоях Цунаёси Токугавы: обнаженная госпожа Ишитэру лежит на матрасе, а на месте сёгуна сам Хирата. Его кровь вскипела от возбуждения.
На губах госпожи Ишитэру мелькнула улыбка. Неужели знает, о чем он думает? Она кротко опустила глаза.
— Разве я... простая женщина... имею право противиться выбору моего господина? Если не Харумэ, то кто-то другой заменил бы меня. — Ее безмятежное лицо чуть дрогнуло. — Ведь скоро мне исполнится двадцать девять.
— Понимаю. — Хирата знал, что в этом возрасте наложницы уходят из дворца, чтобы выйти замуж, стать придворными чиновницами или вернуться в свои семьи. Значит, Ишитэру на восемь лет старше его. Все молодые девушки, в которых он видел кандидаток в будущие супруги, показались ему скучными и непривлекательными. — Что ж, э-э... — проговорил он, стараясь нащупать линию беседы.
Служанка передала госпоже Ишитэру блюдо с сушеными вишнями. Взяв одну, она повернулась к Хирате:
— Не хотите ли отведать?
— Да, спасибо, — сказал он, благодарный за передышку.
Ишитэру медленно приоткрыла рот и протолкнула вишню внутрь кончиком пальца. Хирата охнул, проглотив ягоду целиком. Он и раньше видел, как женщины едят, стараясь не смазать помаду. Но у Ишитэру это выглядело так эротично. Ее длинные нежные пальцы, казалось, были созданы для ласк и бесстыдных прикосновений.
Хирата устыдился собственных мыслей.
— Я знаю, что вы и госпожа Харумэ не выносили друг друга.
— Замок Эдо переполнен сплетниками, которым больше нечего делать, кроме как пакостить другим, — промурлыкала женщина. Отвернувшись, она изящным движением вынула изо рта вишневую косточку.
Хирата непроизвольно подставил руку, и Ишитэру уронила косточку в его ладонь. Она была теплой и влажной от ее слюны. Он смотрел на нее с необоримым вожделением, пока не вздрогнул от громкого, настойчивого звука деревянной трещотки. Хирата поднял глаза и увидел, что театр заполнился зрителями и спектакль вот-вот начнется. Одетый во все черное человек вышел на площадку перед сценой и объявил:
— Сацума-за приветствует вас на премьере спектакля «Трагедия в Симоносэки», который поставлен по недавним реальным событиям. — Он перечислил имена чтеца, кукловодов и музыкантов и прокричал: — Тозай — так слушайте же!
Зазвучала печальная мелодия, исполняемая на самисэне. Поднялись рисованные декорации, изображающие сад. Послышался плач, и чтец заунывным голосом произнес:
— В пятый месяц второго года Гэнроку в провинциальном городе Симоносэки прекрасная слепая Окику ожидает возвращения мужа-самурая, который находится в Эдо вместе со своим господином. Сестра Офудзи утешает ее.
На сцене под аплодисменты зрителей появляются две куклы в ярких шелковых кимоно, с разрисованными деревянными лицами и длинными черными волосами. У Окику печальное красивое лицо, закрытые глаза символизируют слепоту. Голос чтеца, изображающего плач, поднимается до визгливых ноток.
— О, как я скучаю по милому Дзимбэю! Его нет слишком долго. Я умру от одиночества.
У ее сестры Офудзи бесцветное лицо с глубокими морщинами на лбу.
— Тебе посчастливилось заполучить такого чудесного мужчину, — проговорил чтец низким голосом. — Пожалей меня, ведь я одинока. — Потом он сообщил публике: — Слепая Окику не видит, что Офудзи влюблена в Дзимбэя, завидует ее счастью и желает ей зла.
Окику под аккомпанемент самисэна, флейты и барабана спела печальную песню о любви. Зрители, громко переговариваясь, напряженно ждали развязки — тишина во время спектакля не соблюдалась театралами Эдо. Хирата, все еще сжимавший в ладони вишневую косточку, заставил себя вернуться к расследованию.
— Вы знали, что госпожа Харумэ собиралась сделать себе татуировку? — спросил он.
— Я не была настолько близка с Харумэ, чтобы она поверяла мне свои секреты. — Ишитэру из-за веера одарила Хирату взглядом, скользнувшим по нему, словно теплое дыхание. — До меня дошли потрясающие слухи... Если мне достанет смелости спросить... В каком месте у Харумэ была татуировка?
Хирата сглотнул.
— Она была у нее на, э-э... — Он запнулся. Ишитэру действительно не знает, где была татуировка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100