Каролина закрыла лицо руками.
Еще один человек прислушивался к разговору дочери и отца: Перан. За время короткого привала в Розамбу он выпил три бутылки вина, и в его задурманенном мозгу родилась идея – отчаянная, бессмысленная и преступная: он решил поджечь замок. Враг не получит ничего, кроме тлеющего пепла… И он осуществил свой замысел. Теперь Перан придержал своего коня, на что никто не обратил внимания, и когда расстояние между ним и обозом стало достаточно большим, с приспущенными удилами помчался к замку вслед за графом.
Горели деревянные постройки на хозяйственном дворе. С крыши каретного сарая, где занялся огонь, он перекинулся на примыкающий к ней проход по крепостной стене в круглую деревянную башню. Башня была одной из самых древних частей замка Розамбу, дерево насчитывало не одну сотню лет и было изрядно прогнившим. Слева огонь не нашел чем поживиться: часовня была каменная и справа проходила каменная ограда замка. Лишь башня представляла пищу для огня, и от нее ничего бы не осталось, кроме горстки пепла.
Граф привязал коня у ворот и бросился к башне. Он не заметил Перана, который подъехал следом, спешился и, привязав рядом своего коня, тихонько вошел в ворота. С отсутствующим лицом граф смотрел, как огонь подбирается к башне, в которой находится его сын. До него доносились шипение прожорливых языков пламени и едкий запах гари. Разве это не Божий суд? Разве тут не вмешались Высшие силы? Если его сын расплатится сейчас за трусость жизнью, то честь его еще Может быть спасена – этим очищающим огнем. Граф содрогнулся от собственных мыслей, но обуздать их уже не мог. Он позаботится, чтобы фамилия его сына была включена в списки пропавших без вести, а через пару лет Филиппа объявят погибшим. Честь сына, честь семьи были бы спасены. Но Каролина! Она раскусит его, в этом нет сомнения, тогда он лишится и дочери. И он принял решение.
Граф был генералом, прославившимся своим необычайным хладнокровием, В моменты крайней опасности он, так часто становившийся жертвой своего необузданного темперамента, действовал всегда спокойно и обдуманно. Так было и сейчас. Граф рванул двери хозяйственного сарая, принес оттуда мотыгу, ведро с песком, мешки и кожаные ремни. Снял свое тяжелое суконное пальто и бросил его вместе со шляпой и мешками в колоду, из которого поили лошадей. Подождал, пока все пропитается водой. Мокрыми кусками мешковины обмотал ноги, закрепив их кожаными ремнями. Вытащил пальто, с которого струями текла вода, натянул его на себя и по самые брови нахлобучил шляпу. В таком виде он вошел в часовню. С хоров валил черный дым.
Набрав в легкие воздуха, граф бросился по узкой лестнице на хоры. За органом было старинное окошко-розетка из разноцветного стекла с семейным гербом. Разбив его мотыгой, он очутился в проходе по крепостной стене, который уже начинал гореть. Дым был таким густым, что почти ничего не было видно. Граф проскочил сквозь дым. Вот наконец и винтовая лестница, пламя подбирается к ней. Одна ступенька провалилась под ним. Правой рукой он уцепился за толстый шнур, укрепленный на стене и служивший поручнем, плотно прижавшись к стене, начал подниматься вверх. Когда он наконец очутился у двери, То заметил, что мотыги в руках у него нет. Со всей силой граф навалился на дверь. Рядом трещал огонь. Глаза и горло разъедал удушливый дым. Неожиданная слабость овладела графом. Но он, превозмогая дурноту, снова и снова бил плечом в Дверь, Пока та не слетела с петель. Он упал вместе с Ней. С трудом поднявшись, граф нащупал в дыму что-то мягкое, это был Филипп. Он потряс бесчувственное тело. Сын не откликался. Из последних сил он ухватил Филиппа под мышки и поволок. Языки пламени обжигали его, половицы с треском проваливались под ногами. Наконец он добрался до прохода и разбитого окошка…
Во дворе граф положил сына на землю. Он склонился над Филиппом, прижал ухо к его груди и прислушался. Сердце билось, слабо и прерывисто.
Взяв сына за запястья, граф начал разводить его руки в стороны. Тихий стон был первым признаком возвращающейся жизни. Граф бросился к колодцу, наполнил ведро холодной водой и выплеснул ее на сына. Дрожь прошла по телу Филиппа, потом он медленно, словно сомнамбула, приподнялся на локтях и растерянно огляделся, как человек, проснувшийся после кошмарного сна…
Наблюдавший за ними Перан вышел из-за дерева, слегка покачиваясь, приблизился к Филиппу и присел перед ним на корточки, чтобы получше рассмотреть. Когда он встал, его лицо было искажено злорадной гримасой. Он залился пьяным смехом:
– Смотрите-ка! Пропавший без вести лейтенант де ля Ромм! Так вот, значит, где он скрывается, в этом укромном местечке! Я так и знал, что здесь что-то нечисто. – Он вызывающе повернулся к графу, обдав его винным перегаром. – А остальные? Господин граф? Вместе с вашим сынком испарились еще трое. Где они?
Граф вытащил из кармана пистолет, взвел курок и прицелился в Перана, но потом опустил оружие и холодно бросил:
– Это касается только меня и моего сына. Понятно? Исчезни, пока я тебя не пристрелил, – он отвернулся, не обращая больше на того внимания.
Граф не видел, как Перан направился к башне, одержимый лишь одной идеей – найти и других дезертиров…
– Я их вытащу оттуда, этих предателей, этих псов… – бормотал он себе под нос.
Филипп встал с земли, доковылял до колоды с водой, зачерпнул полные пригоршни и жадно выпил. Потом выпрямился и подошел к отцу. Он бросил взгляд на пистолет, который граф все еще держал в руке.
– Ну, сделай же это, – произнес он твердым голосом. – Ты ведь хочешь судить меня.
Отец не пошевелился. Не мигая, смотрел он на сына, стоявшего перед ним в белых рейтузах и зеленом мундире офицера-драгуна.
– Ну же, отец! Подумаешь, одним человеком будет меньше. Твой обожаемый император истребил целое поколение! – Филипп еще на шаг приблизился к отцу и распахнул на груди мундир. – Чего же ты ждешь? Я, правда, многое забыл из того, что мне вдалбливали по уставу, но одно помню твердо: дезертир стоит не больше, чем бешеная собака… Ну давай же, спасай честь графов де ля Ромм-Аллери!
Покачав головой, отец убрал оружие. Он боролся с чувствами, не совместимыми с его честью.
– Мне нужно возвращаться, – спокойно произнес он. – Наши пути расходятся – навсегда. Прощай. – Он вытащил портмоне, достал оттуда несколько банкнот и протянул их сыну.
– Ты знаешь, что ты делаешь? – саркастически усмехнулся Филипп. – Ты помогаешь бежать дезертиру.
– Я помогаю своему сыну. В последний раз. Отныне у меня нет сына – я только что потерял.
Граф повернулся, чтобы уйти, но Филипп схватил его за руку.
– Нет, погоди! Мы еще не все сказали друг другу. Я слишком долго молчал. Мальчишкой ты отправил меня в кадетский корпус, а в пятнадцать лет дослал на войну против Австрии, против родины твоей жены, моей матери, и это убило ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Еще один человек прислушивался к разговору дочери и отца: Перан. За время короткого привала в Розамбу он выпил три бутылки вина, и в его задурманенном мозгу родилась идея – отчаянная, бессмысленная и преступная: он решил поджечь замок. Враг не получит ничего, кроме тлеющего пепла… И он осуществил свой замысел. Теперь Перан придержал своего коня, на что никто не обратил внимания, и когда расстояние между ним и обозом стало достаточно большим, с приспущенными удилами помчался к замку вслед за графом.
Горели деревянные постройки на хозяйственном дворе. С крыши каретного сарая, где занялся огонь, он перекинулся на примыкающий к ней проход по крепостной стене в круглую деревянную башню. Башня была одной из самых древних частей замка Розамбу, дерево насчитывало не одну сотню лет и было изрядно прогнившим. Слева огонь не нашел чем поживиться: часовня была каменная и справа проходила каменная ограда замка. Лишь башня представляла пищу для огня, и от нее ничего бы не осталось, кроме горстки пепла.
Граф привязал коня у ворот и бросился к башне. Он не заметил Перана, который подъехал следом, спешился и, привязав рядом своего коня, тихонько вошел в ворота. С отсутствующим лицом граф смотрел, как огонь подбирается к башне, в которой находится его сын. До него доносились шипение прожорливых языков пламени и едкий запах гари. Разве это не Божий суд? Разве тут не вмешались Высшие силы? Если его сын расплатится сейчас за трусость жизнью, то честь его еще Может быть спасена – этим очищающим огнем. Граф содрогнулся от собственных мыслей, но обуздать их уже не мог. Он позаботится, чтобы фамилия его сына была включена в списки пропавших без вести, а через пару лет Филиппа объявят погибшим. Честь сына, честь семьи были бы спасены. Но Каролина! Она раскусит его, в этом нет сомнения, тогда он лишится и дочери. И он принял решение.
Граф был генералом, прославившимся своим необычайным хладнокровием, В моменты крайней опасности он, так часто становившийся жертвой своего необузданного темперамента, действовал всегда спокойно и обдуманно. Так было и сейчас. Граф рванул двери хозяйственного сарая, принес оттуда мотыгу, ведро с песком, мешки и кожаные ремни. Снял свое тяжелое суконное пальто и бросил его вместе со шляпой и мешками в колоду, из которого поили лошадей. Подождал, пока все пропитается водой. Мокрыми кусками мешковины обмотал ноги, закрепив их кожаными ремнями. Вытащил пальто, с которого струями текла вода, натянул его на себя и по самые брови нахлобучил шляпу. В таком виде он вошел в часовню. С хоров валил черный дым.
Набрав в легкие воздуха, граф бросился по узкой лестнице на хоры. За органом было старинное окошко-розетка из разноцветного стекла с семейным гербом. Разбив его мотыгой, он очутился в проходе по крепостной стене, который уже начинал гореть. Дым был таким густым, что почти ничего не было видно. Граф проскочил сквозь дым. Вот наконец и винтовая лестница, пламя подбирается к ней. Одна ступенька провалилась под ним. Правой рукой он уцепился за толстый шнур, укрепленный на стене и служивший поручнем, плотно прижавшись к стене, начал подниматься вверх. Когда он наконец очутился у двери, То заметил, что мотыги в руках у него нет. Со всей силой граф навалился на дверь. Рядом трещал огонь. Глаза и горло разъедал удушливый дым. Неожиданная слабость овладела графом. Но он, превозмогая дурноту, снова и снова бил плечом в Дверь, Пока та не слетела с петель. Он упал вместе с Ней. С трудом поднявшись, граф нащупал в дыму что-то мягкое, это был Филипп. Он потряс бесчувственное тело. Сын не откликался. Из последних сил он ухватил Филиппа под мышки и поволок. Языки пламени обжигали его, половицы с треском проваливались под ногами. Наконец он добрался до прохода и разбитого окошка…
Во дворе граф положил сына на землю. Он склонился над Филиппом, прижал ухо к его груди и прислушался. Сердце билось, слабо и прерывисто.
Взяв сына за запястья, граф начал разводить его руки в стороны. Тихий стон был первым признаком возвращающейся жизни. Граф бросился к колодцу, наполнил ведро холодной водой и выплеснул ее на сына. Дрожь прошла по телу Филиппа, потом он медленно, словно сомнамбула, приподнялся на локтях и растерянно огляделся, как человек, проснувшийся после кошмарного сна…
Наблюдавший за ними Перан вышел из-за дерева, слегка покачиваясь, приблизился к Филиппу и присел перед ним на корточки, чтобы получше рассмотреть. Когда он встал, его лицо было искажено злорадной гримасой. Он залился пьяным смехом:
– Смотрите-ка! Пропавший без вести лейтенант де ля Ромм! Так вот, значит, где он скрывается, в этом укромном местечке! Я так и знал, что здесь что-то нечисто. – Он вызывающе повернулся к графу, обдав его винным перегаром. – А остальные? Господин граф? Вместе с вашим сынком испарились еще трое. Где они?
Граф вытащил из кармана пистолет, взвел курок и прицелился в Перана, но потом опустил оружие и холодно бросил:
– Это касается только меня и моего сына. Понятно? Исчезни, пока я тебя не пристрелил, – он отвернулся, не обращая больше на того внимания.
Граф не видел, как Перан направился к башне, одержимый лишь одной идеей – найти и других дезертиров…
– Я их вытащу оттуда, этих предателей, этих псов… – бормотал он себе под нос.
Филипп встал с земли, доковылял до колоды с водой, зачерпнул полные пригоршни и жадно выпил. Потом выпрямился и подошел к отцу. Он бросил взгляд на пистолет, который граф все еще держал в руке.
– Ну, сделай же это, – произнес он твердым голосом. – Ты ведь хочешь судить меня.
Отец не пошевелился. Не мигая, смотрел он на сына, стоявшего перед ним в белых рейтузах и зеленом мундире офицера-драгуна.
– Ну же, отец! Подумаешь, одним человеком будет меньше. Твой обожаемый император истребил целое поколение! – Филипп еще на шаг приблизился к отцу и распахнул на груди мундир. – Чего же ты ждешь? Я, правда, многое забыл из того, что мне вдалбливали по уставу, но одно помню твердо: дезертир стоит не больше, чем бешеная собака… Ну давай же, спасай честь графов де ля Ромм-Аллери!
Покачав головой, отец убрал оружие. Он боролся с чувствами, не совместимыми с его честью.
– Мне нужно возвращаться, – спокойно произнес он. – Наши пути расходятся – навсегда. Прощай. – Он вытащил портмоне, достал оттуда несколько банкнот и протянул их сыну.
– Ты знаешь, что ты делаешь? – саркастически усмехнулся Филипп. – Ты помогаешь бежать дезертиру.
– Я помогаю своему сыну. В последний раз. Отныне у меня нет сына – я только что потерял.
Граф повернулся, чтобы уйти, но Филипп схватил его за руку.
– Нет, погоди! Мы еще не все сказали друг другу. Я слишком долго молчал. Мальчишкой ты отправил меня в кадетский корпус, а в пятнадцать лет дослал на войну против Австрии, против родины твоей жены, моей матери, и это убило ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71