Все было решено много лет назад. И ты, – ядовито заметила она, – тоже ведь помолвлена, так что без толку говорить об этом.
– Вовсе я не помолвлена, – возмутилась Анна, – а если ты имеешь в виду Джеймса Батлера, так наши отцы никак не могут договориться, за что я горячо благодарю Господа, и клянусь, что не выйду за него, разве что он останется единственным мужчиной…
Тут она резко прикусила язычок и отвернулась, кусая губы. Она собиралась продолжить: «... которому меня предложат», и это напомнило ей ту горькую истину, что ей уже двадцать, а она до сих пор не замужем, в то время как ее сестра замужем уже девять месяцев и к тому же еще и официальная любовница короля. Да, Мэри такая милая и красивая. Анна знала, что отцу трудно пристроить ее, потому что она не такая миленькая, и, кроме того... тут она скрестила руки, Положив правую на левую привычным жестом. Видя это, Анна Дакр со вздохом выбралась из-под простыни, подползла к тому концу кровати, на котором сидела Анна Болейн, и обняла ее за плечи. Маргарет, поняв, что им нужно побыть одним, отвернулась в сторону, но все равно хорошо слышала их слова.
– Не плачь, Нан, – тихо успокаивала Дакр, – никто и не думает о твоем пальце, мы все тебя любим, и у тебя обязательно будет муж, который тоже будет тебя любить, не бойся.
– Слуги иногда говорят, что это знак дьявола, – прошептала Анна.
– Но Бог видит в твоем сердце и знает, что ты чиста. Все, кто тебя знает, любят тебя. Не волнуйся. Это такая маленькая вещь, посторонний даже не заметит ее.
Анна позволила уговорить себя, а Маргарет, лежа этой ночью в постели, все время размышляла над этим. Анна всегда носила платья с длинными рукавами, ниспадавшими на кисти рук, – еще одна мода, которую она привезла из Франции вместе со своей шапочкой. Девушка не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь ее руки. Ее спящие соседки тихо дышали. Охваченная любопытством, Маргарет приподнялась на постели. В неярком свете луны она увидела, что Анна Болейн спит на боку, а ее руки спрятаны под подушку. Но вдруг спящая вздохнула и перевернулась на другой бок, и ее рука легла на грудь, прямо на вырез рубашки. Маргарет пригляделась и тут же перекрестилась – мизинец на левой руке Анны казался странно скрюченным, как-то изогнутым, и при этом посередине что-то топорщилось, как будто здесь кость выглядывала на поверхность сквозь кожу, и получалось нечто вроде шестого пальца.
Этим летом, пока Маргарет, из ложного чувства дружбы, приходилось то и дело покрывать встречи Анны и Перси, чья связь становилась все более и более очевидной, отношения ее отца и брата становились все напряженнее. Причина была в вынужденном безделье Эмиаса – Пол никогда не перегружал его делами, предпочитая делать все сам, хотя и настаивал, чтобы сын помогал в его в хлопотах по управлению поместьем, постоянно напоминая ему, что когда-нибудь все это будет его. Так что Эмиасу почти ничего не приходилось делать самому, и, кроме того, ему не уделялось должного внимания, за что он упрекал отца.
Сначала Эмиас увлекся делами по дому – он интересовался архитектурой и строительством, пока служил у кардинала, а поскольку домашним хозяйством ведала его жена, а остальным – отец, он решил заняться строительством и ремонтом. Дом, построенный в 1450 году, следовало расширить, так что первым делом Эмиас решил устроить в мансарде под крышей спальни для слуг. Пока было заведено так, что старшие слуги делили спальни с хозяевами, а младшие спали в большом зале, но в последнее время модным стало селить их отдельно, и Эмиас захотел оставить свою отметину на родовом поместье.
Так возникла первая ссора между Полом и сыном.
– Ты хочешь отделить от нас слуг, подобно животным? – заявил Пол. – Разве они не такие же люди, как мы?
– Именно поэтому они и заслуживают такого же комфорта, – возразил Эмиас, – а сейчас, вместо того чтобы спать в отдельных комнатах в мансарде, они спят на соломе в зале, действительно, как животные.
– Отделять их от нас – все равно, что сказать им, что они недостойны жить с нами, – настаивал Пол, но Эмиас только рассмеялся.
– Чепуха. Как раз они будут иметь такие же спальни, как и мы. Если они достойные люди, то вполне достойны иметь собственное жилье, разве нет? Ты-то и отделяешь их, заставляя спать на полу.
Полу пришлось согласиться, так как на стороне Эмиаса была логика, хотя в душе он считал, что прав именно он, а не сын, и это подтвердил дядюшка Ричард:
– Слуги всегда спали вместе с господином, бок о бок, в пределах оклика. Раньше господин вообще спал в зале вместе со всеми, вот тогда было подлинное единство. И чем дальше мы уходим от этого идеала, тем сильнее люди разделяются на две группы, слуг и обслуживаемых. Ты прав, Пол.
Но стройка шла, а Пол все еще пытался переубедить Эмиаса, приводя слова Ричарда, что только ухудшало отношения между ними и укрепляло отношения Пола и Ричарда. Дядюшка Ричард снова вел хозяйство в Шоузе вместе со своей золовкой, так как Илайджа с Эзикиелом были в море, и это восстановление прав господина придало ему новые силы.
Особенно обострились взаимоотношения отца и сына летом 1522 года, когда Пол, понуждаемый Джоном Баттсом, переселил все-таки Адриана в Морлэнд.
– Ты почти не знаешь мальчика, а тебе бы надо узнать его получше, – говорил Баттс, – ведь ты отвечаешь за него, а не я, тебе решать его судьбу.
Пол неохотно согласился, и Адриан снова появился в Морлэнде. Ему уже исполнилось четырнадцать и он перерос Эмиаса. У него была внешность отца, несколько смягченная унаследованными от матери чертами, которые мучительно узнавал Пол. Пол несколько неловко чувствовал себя в его присутствии, он едва ли не боялся Адриана, но был почти рад, что его практически заставили привезти мальчика в поместье. В конце концов, Адриан – это единственное, что осталось от мира той женщины, которую он когда-то любил, плоть от плоти ее. И он резко пресекал враждебные выпады родного сына.
– Просто оскорбительно было привозить этого мальчишку под крышу нашего дома, – говорил тот отцу, оставшись как-то с ним наедине в комнате управляющего. – Этот бастард твоей любовницы расположился здесь так, как будто бы у него есть все права, – это оскорбление памяти моей матери.
– О ней никто не вспоминает, – холодно заметил Пол, – ни ты, ни я.
– И это оскорбление мне, – продолжал Эмиас.
– Вовсе нет, сын мой. Он – мой ребенок, и на мне лежит ответственность за его воспитание. Я – господин Морлэнда, и если я решил привезти сюда своего бастарда, никто не может осудить за это тебя. Ты вообще не имеешь к этому никакого отношения – ведь он не угрожает твоему положению. – Говоря это, Пол невольно вспомнил, сколько лет его собственной юности было испорчено ревностью к Джеку, в сущности, по той же причине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
– Вовсе я не помолвлена, – возмутилась Анна, – а если ты имеешь в виду Джеймса Батлера, так наши отцы никак не могут договориться, за что я горячо благодарю Господа, и клянусь, что не выйду за него, разве что он останется единственным мужчиной…
Тут она резко прикусила язычок и отвернулась, кусая губы. Она собиралась продолжить: «... которому меня предложат», и это напомнило ей ту горькую истину, что ей уже двадцать, а она до сих пор не замужем, в то время как ее сестра замужем уже девять месяцев и к тому же еще и официальная любовница короля. Да, Мэри такая милая и красивая. Анна знала, что отцу трудно пристроить ее, потому что она не такая миленькая, и, кроме того... тут она скрестила руки, Положив правую на левую привычным жестом. Видя это, Анна Дакр со вздохом выбралась из-под простыни, подползла к тому концу кровати, на котором сидела Анна Болейн, и обняла ее за плечи. Маргарет, поняв, что им нужно побыть одним, отвернулась в сторону, но все равно хорошо слышала их слова.
– Не плачь, Нан, – тихо успокаивала Дакр, – никто и не думает о твоем пальце, мы все тебя любим, и у тебя обязательно будет муж, который тоже будет тебя любить, не бойся.
– Слуги иногда говорят, что это знак дьявола, – прошептала Анна.
– Но Бог видит в твоем сердце и знает, что ты чиста. Все, кто тебя знает, любят тебя. Не волнуйся. Это такая маленькая вещь, посторонний даже не заметит ее.
Анна позволила уговорить себя, а Маргарет, лежа этой ночью в постели, все время размышляла над этим. Анна всегда носила платья с длинными рукавами, ниспадавшими на кисти рук, – еще одна мода, которую она привезла из Франции вместе со своей шапочкой. Девушка не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь ее руки. Ее спящие соседки тихо дышали. Охваченная любопытством, Маргарет приподнялась на постели. В неярком свете луны она увидела, что Анна Болейн спит на боку, а ее руки спрятаны под подушку. Но вдруг спящая вздохнула и перевернулась на другой бок, и ее рука легла на грудь, прямо на вырез рубашки. Маргарет пригляделась и тут же перекрестилась – мизинец на левой руке Анны казался странно скрюченным, как-то изогнутым, и при этом посередине что-то топорщилось, как будто здесь кость выглядывала на поверхность сквозь кожу, и получалось нечто вроде шестого пальца.
Этим летом, пока Маргарет, из ложного чувства дружбы, приходилось то и дело покрывать встречи Анны и Перси, чья связь становилась все более и более очевидной, отношения ее отца и брата становились все напряженнее. Причина была в вынужденном безделье Эмиаса – Пол никогда не перегружал его делами, предпочитая делать все сам, хотя и настаивал, чтобы сын помогал в его в хлопотах по управлению поместьем, постоянно напоминая ему, что когда-нибудь все это будет его. Так что Эмиасу почти ничего не приходилось делать самому, и, кроме того, ему не уделялось должного внимания, за что он упрекал отца.
Сначала Эмиас увлекся делами по дому – он интересовался архитектурой и строительством, пока служил у кардинала, а поскольку домашним хозяйством ведала его жена, а остальным – отец, он решил заняться строительством и ремонтом. Дом, построенный в 1450 году, следовало расширить, так что первым делом Эмиас решил устроить в мансарде под крышей спальни для слуг. Пока было заведено так, что старшие слуги делили спальни с хозяевами, а младшие спали в большом зале, но в последнее время модным стало селить их отдельно, и Эмиас захотел оставить свою отметину на родовом поместье.
Так возникла первая ссора между Полом и сыном.
– Ты хочешь отделить от нас слуг, подобно животным? – заявил Пол. – Разве они не такие же люди, как мы?
– Именно поэтому они и заслуживают такого же комфорта, – возразил Эмиас, – а сейчас, вместо того чтобы спать в отдельных комнатах в мансарде, они спят на соломе в зале, действительно, как животные.
– Отделять их от нас – все равно, что сказать им, что они недостойны жить с нами, – настаивал Пол, но Эмиас только рассмеялся.
– Чепуха. Как раз они будут иметь такие же спальни, как и мы. Если они достойные люди, то вполне достойны иметь собственное жилье, разве нет? Ты-то и отделяешь их, заставляя спать на полу.
Полу пришлось согласиться, так как на стороне Эмиаса была логика, хотя в душе он считал, что прав именно он, а не сын, и это подтвердил дядюшка Ричард:
– Слуги всегда спали вместе с господином, бок о бок, в пределах оклика. Раньше господин вообще спал в зале вместе со всеми, вот тогда было подлинное единство. И чем дальше мы уходим от этого идеала, тем сильнее люди разделяются на две группы, слуг и обслуживаемых. Ты прав, Пол.
Но стройка шла, а Пол все еще пытался переубедить Эмиаса, приводя слова Ричарда, что только ухудшало отношения между ними и укрепляло отношения Пола и Ричарда. Дядюшка Ричард снова вел хозяйство в Шоузе вместе со своей золовкой, так как Илайджа с Эзикиелом были в море, и это восстановление прав господина придало ему новые силы.
Особенно обострились взаимоотношения отца и сына летом 1522 года, когда Пол, понуждаемый Джоном Баттсом, переселил все-таки Адриана в Морлэнд.
– Ты почти не знаешь мальчика, а тебе бы надо узнать его получше, – говорил Баттс, – ведь ты отвечаешь за него, а не я, тебе решать его судьбу.
Пол неохотно согласился, и Адриан снова появился в Морлэнде. Ему уже исполнилось четырнадцать и он перерос Эмиаса. У него была внешность отца, несколько смягченная унаследованными от матери чертами, которые мучительно узнавал Пол. Пол несколько неловко чувствовал себя в его присутствии, он едва ли не боялся Адриана, но был почти рад, что его практически заставили привезти мальчика в поместье. В конце концов, Адриан – это единственное, что осталось от мира той женщины, которую он когда-то любил, плоть от плоти ее. И он резко пресекал враждебные выпады родного сына.
– Просто оскорбительно было привозить этого мальчишку под крышу нашего дома, – говорил тот отцу, оставшись как-то с ним наедине в комнате управляющего. – Этот бастард твоей любовницы расположился здесь так, как будто бы у него есть все права, – это оскорбление памяти моей матери.
– О ней никто не вспоминает, – холодно заметил Пол, – ни ты, ни я.
– И это оскорбление мне, – продолжал Эмиас.
– Вовсе нет, сын мой. Он – мой ребенок, и на мне лежит ответственность за его воспитание. Я – господин Морлэнда, и если я решил привезти сюда своего бастарда, никто не может осудить за это тебя. Ты вообще не имеешь к этому никакого отношения – ведь он не угрожает твоему положению. – Говоря это, Пол невольно вспомнил, сколько лет его собственной юности было испорчено ревностью к Джеку, в сущности, по той же причине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136