– Милый мой, сердце мое, пожалуйста, сделай хотя бы вид, что тебе интересно.
Шахин Бадур Хан целует жену официальным равнодушным поцелуем.
– Нет, не уговаривай, я останусь здесь. Если я выйду к ним, то у меня будет два выбора: в том случае, если меня узнают, начнутся бесконечные разговоры о войне, если же не узнают – то предстоит болтовня о школах, ценах и крикете.
– Кстати о крикете. – Билкис прикасается к рукаву Шахина, как бы желая поделиться с ним чем-то интимным. – Шахин, это же совершенно неподражаемо… Не знаю, где их берет Нилам. Настолько ужасная, неопрятная деревенская женушка… Ты же прекрасно знаешь подобный тип: девка прямо с бихарского автобуса, которая ухитрилась выйти за муж за человека выше ее по общественному статусу, а потом кричит об успехе на каждом шагу. Вот она, смотри, вон там… Мы стоим беседуем, а она топчется вокруг, явно желая влезть в наш разговор. Мы начинаем говорить о крикете и об эпохе Тэндона, и тут ей удается вставить слово – ну, не поразительно ли?! – о восьмом и финальном мячах в матче, да еще с видом серьезного знатока. Нет, это совершенно неподражаемо!
Шахин Бадур Хан оборачивается, глядя на женщину, которая стоит под баньяном в полном одиночестве, с чашей ласси в руке. Рука, сжимающая серебряный сосуд, тонка и изящна. На пальце вытатуировано обручальное кольцо. В женщине чувствуется особая крестьянская грация. Высокая, стройная, утонченная и очень простая в поведении, без малейшей выспренности, свойственной другим дамам, что сразу бросается в глаза. В ней есть что-то невыразимо печальное, думает Шахин Бадур Хан.
– Да, совершенно неподражаемо! – соглашается он, отворачиваясь от жены.
– А, Хан! Я так и думал, что ты покажешь здесь свою варварскую физиономию.
Шахин Бадур Хан уже пытался ускользнуть от Бала Гангули, но этот громадный мужчина способен чувствовать новости по запаху. Собственно, новости – его главная цель и страсть в жизни как владельца главного новостного сайта на хинди в Варанаси. Хотя его постоянно сопровождает компания неженатых внештатных корреспондентов – на подобных вечеринках всегда можно встретить женщин, которые могли бы составить неплохую партию, – сам Гангули закоренелый холостяк. Только идиот станет тратить жизнь и здоровье на строительство клетки для себя самого, частенько говорит он. Шахину Бадур Хану известно также и то, что Гангули принадлежит к числу самых значительных спонсоров шиваджи.
– Итак, какие новости из Сабхи? Нужно ли начинать строить бомбоубежище или пока просто можно запасаться рисом?
– Мне жаль вас разочаровывать, но на нынешней неделе войны не предвидится.
Шахин Бадур Хан оглядывается по сторонам в поисках предлога для бегства. Его окружает стайка холостяков.
– Знаете, меня совсем не удивит, если Рана объявит войну, а полчаса спустя пошлет бульдозеры на развязку Саркханд.
Гангули хохочет над собственной шуткой. У него громкий, клокочущий, заразительный смех. Даже Шахин Бадур Хан не может сдержать улыбки. Поклонники Гангули соревнуются между собой, кто посмеется громче всех шутке патрона. При этом они оглядываются по сторонам, не смотрит ли на них какая-нибудь женщина.
– Ну ладно, Хан. Вы же понимаете, какая серьезная штука война. Под нее можно продать большие рекламные площади.
Взгляд Шахина Бадур Хана снова устремляется на «деревенскую женушку», стоящую под баньяном. Она пребывает как бы между двумя мирами. Ни в одном и ни в другом. То есть в самом худшем месте из возможных.
– Мы не будем начинать войну, – спокойным и ровным голосом говорит Шахин Бадур Хан. – Если пять тысяч лет военной истории и научили нас чему-то – так это прежде всего тому, что вести войны мы-то как раз и не умеем. Мы любим порисоваться, покричать, но вот когда дело доходит до реального сражения, нам сразу же становится не по себе. Вот почему британцы нас всегда побеждали. Индийцы сидели за своими укреплениями, а они наступали и наступали. Мы думали: что ж, когда-нибудь они остановятся. А враги продолжали идти вперед со штыками наперевес. Так было во втором и в двадцать восьмом годах в Кашмире, так будет и в Кунда-Хадаре. Мы соберем войска по нашу сторону плотины, они сгруппируются на той стороне. Обменяемся несколькими артиллерийскими залпами, после чего, удовлетворив иззат, все маршем разойдемся по домам.
– В двадцать восьмом году никто не умирал от жажды, – гневно восклицает один из юных бумагомарак.
Гангули сдерживается, решив повременить со следующей остротой. Репортеры не привыкли говорить запросто с личными секретарями премьер-министров.
Воспользовавшись легким замешательством, Шахин Бадур Хан ускользает от надоевшего ему кружка Гангули. Девушки из низших каст провожают его взглядами. У власти одинаковый запах, как для города, так и для деревни. Шахин Бадур Хан легким поклоном приветствует их, но наперехват уже движется Билкис со своими подругами-адвокатессами. Дамы, Привыкшие К Тяжбам. Карьера Билкис, как и у целого поколения образованных женщин, сама собой растворилась в светской суете и новых неожиданно возникших ограничениях. Их лишили работы не законы, не имамы, не условности кастовой системы. Работа просто утратила смысл для женщины в обществе, где за каждое место воюют по меньшей мере пятеро мужчин, а любая образованная и воспитанная девушка может легко выйти замуж за богатого и влиятельного жениха. Добро пожаловать в хрустальную зенану!
Умные дамы беседуют об одной их знакомой вдове. Блестящая женщина, активистка движения Шиваджи, очень образованная и интеллигентная. Не успела она отойти от погребального костра – и что же? Полное банкротство. Не осталось ни пайса. Вся мебель ушла на погашение долгов. На дворе 2047 год, а культурную интеллигентную женщину, как и прежде, могут вышвырнуть на улицу. Слышал ли о ней кто-нибудь? Надо к ней наведаться. Дамам необходимо держаться вместе. Солидарность – прежде всего. Мужчинам доверять нельзя.
Музыканты занимают места на пандале, настраивают инструменты, что-то наигрывая. Шахин Бадур Хан рассчитывает ускользнуть, как только появится Мумтаз Хук. Рядом с воротами большое дерево, он сможет спрятаться в его тени, а затем, когда начнут аплодировать, незаметно выйдет и вызовет такси. Но вот еще один – по-видимому, желающий по беседовать с ним. Человек в слегка помятом костюме государственного служащего, с бокалом в руках. У него руки утонченного интеллигента – так же, как и черты лица, но есть что-то тягостное и настораживающее. Большие темные глаза – с животным ужасом, застывшим в них. Это тот страх, который звери испытывают по отношению ко всему, что видят впервые.
– Вам не нравится музыка? – спрашивает Шахин Бадур Хан.
– Предпочитаю классику, – отвечает мужчина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182