Десять часов назад здешняя земля принадлежала Республике Авадха, а на солдатах была зелено-белая форма и оранжевый тройной знак, отдаленно напоминающий символ «инь-ян». Во всем же остальном их хамелеоноподобный камуфляж такой же, как и у наших бойцов. Вокруг – призрачные деревни, кажущиеся обнаженными из-за постоянно понижающегося уровня воды в реке, они представляют собой великолепную мишень для обстрела. Даже для одиночного снайпера.
Саджида Рана следует дальше, ее туфли ручной работы цокают по дорожному покрытию. Войска выстроились за помостом. Кто-то проверяет громкоговоритель, выкрикивая нечто нечленораздельное. Операторы новостного канала, заметив премьер-министра в военной форме, следуют за ней по пятам. Военная полиция с лати в руках прогоняет их с дороги. Шахин Бадур Хан ждет у подножия помоста. Премьер-министр, министр обороны, дивизионный командующий поднимаются наверх. Он уже знает, что скажет Саджида Рана. Он сам вносил заключительные штрихи в текст ее речи сегодня утром, сидя в лимузине, который вез его на военный аэродром. Обычное перешептывание людей, собравшихся под нещадными лучами солнца, постепенно затихает, как только они замечают, что их главнокомандующий взял микрофон. Шахин Бадур Хан с удовлетворением наклоняет голову, видя, какое сильное впечатление она производит на толпу.
– Джай, Бхарат!
Мгновение, не предусмотренное сценарием. Все сжимается внутри у Шахина Бадур Хана. Напряженная тишина длится одно бесконечное мгновение, а затем взрывается единодушным воплем. Две тысячи голосов громовым раскатом, словно эхо, отвечают: «Джай, Бхарат!» Саджида Рана еще трижды повторяет лозунг, и трижды до горизонта разносится ответный вопль. И только потом она переходит к своей речи. Речь предназначена не для тех солдат, что стоят немного расслабившись по команде «Вольно!» на дороге, идущей по верху дамбы. Она – для множества кинокамер, микрофонов и редакторов интернетных новостных агентств.
Мы стремились к мирному разрешению конфликта… Бхарат никогда не хотел войны… Мы надеялись на дипломатическое урегулирование… Мы все еще верим, что мир может стать результатом переговоров… Мы делаем достойное предложение нашим противникам… Воду нельзя присваивать никому, водой нужно делиться… Никакой народ, никакая страна не имеет на это права… Ганг – наша общая артерия жизни…
Солдаты стоят не двигаясь. Никто даже не шелохнется. Они стоят в немыслимую жару в полном снаряжении, слушают пропагандистскую чушь, в нужном месте сопровождают ее возгласами согласия и поддержки, замолкают, как только Саджида Рана дает им знак взглядом или движением руки. И в завершение речи она сообщает, возможно, самое главное:
– А теперь я должна сказать вам еще об одной нашей победе. Господа, Бхарат победил со счетом триста восемьдесят семь на семь!
Все взрывается в многоголосой здравице: «Джай, Бхарат! Джай, Бхарат!»
Саджида Рана спокойно принимает аплодисменты и спускается с помоста в самый разгар восторженных возгласов.
– Неплохо, как вам кажется, Хан?
– Насколько мне известно, счет был сто семнадцать, – замечает Шахин Бадур Хан.
Конвой ведет их обратно к штабу. Операцию с самого начала предполагалось провести в виде молниеносного наступления и такого же быстрого отхода. В Генеральном штабе были настроены против этого, но Саджида Рана настояла. Мирные предложения должны быть сделаны с позиции силы, которая не унизит правительство Раны. Аналитики сумели вовремя проанализировать данные со спутников-разведчиков и сведения, полученные с помощью электронных средств шпионажа, что позволило Бхарату по крайней мере на час опередить противника. Военная техника движется по ухабистым проселочным дорогам. Пыль, которую поднимает колонна, должно быть, видна с околоземной орбиты. А за наземными частями стаями, подобно собравшимся за добычей стервятникам, следуют различные летательные аппараты, управляемые сарисинами. Сопровождая премьер-министра и ее главного советника к ожидающему их самолету, охранники нервно посматривает на небо. Люки задраены, Шахин Бадур Хан пристегивает ремни, и самолет устремляется ввысь.
Шахину кажется, что он оставил свой желудок там, на растерзанных и выжженных полях. Самолет взлетает почти вертикально. У Бадур Хана врожденное отвращение к полетам. Он переживает каждый толчок и каждую воздушную яму, как маленькую смерть. Он судорожно сжимает подлокотники сиденья. Самолет переходит в горизонтальный полет.
– Прозвучало слишком пафосно, вам не кажется? – говорит Саджида Рана, расстегивая ремень безопасности. – В армии всегда помнят, где место женщине. Джай, Бхарат! Тем не менее все прошло хорошо. Думаю, информация о результате крикетного матча тоже была вполне уместна.
– Как скажете, мэм.
– Да, я именно так и говорю. – Саджида Рана ежится в облегающей военной форме. – Чудовищно неудобная одежда. Не представляю, чтобы кто-то мог воевать в чем-то подобном… Итак, ваша оценка?
– Она будет откровенной…
– А разве когда-нибудь бывало иначе?
– Я считаю оккупацию дамбы авантюрой. План заключался в том…
– План, конечно, был хорош, однако в нем не хватало настоящей воли.
– Госпожа премьер-министр, при всем уважении…
– Я понимаю и ценю ваши дипломатические ухищрения. Но черт с ней, с дипломатией! Я не позволю сделать из этого Дживанджи мученика хиндутвы. Мы – Раны, а это что-нибудь да значит! – Она делает паузу, чтобы снять налет театральности, и затем спрашивает: – Мы способны выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями?
– Полагаю, что пока да. Но как только сообщения о последних событиях обойдут все новостные каналы, важным фактором в данном вопросе может стать внешнее давление. Англичане наконец получат предлог для возобновления требований о созыве международной конференции.
– Только не в Лондоне! Но американцы…
– Мы с вами думаем об одном и том же, госпожа премьер-министр. Особые отношения…
– Никогда не отличались той взаимной теплотой, о которой так любят распространяться англичане. Но я вам должна сказать, Хан, что по крайней мере одно во всей создавшейся неразберихе доставляет мне истинное удовольствие.
Мы разделались с этим дерьмом, с Дживанджи. Он думал, что ему удалось перехитрить нас, распространив повсюду изображения своей Святой Тележки, а теперь бежит домой с поджатым хвостом, словно побитый пес.
– Однако, госпожа премьер-министр, он еще окончательно не разгромлен. Я думаю, мы еще услышим о господине Дживанджи – в том случае, если начнется мирная конференция.
– Когда она начнется, Хан…
Шахин Бадур Хан наклоняет голову. Знак полнейшего смирения перед мнением премьер-министра. Но он-то прекрасно знает, что в подобных вещах не существует никаких четких правил, которыми можно было бы руководствоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Саджида Рана следует дальше, ее туфли ручной работы цокают по дорожному покрытию. Войска выстроились за помостом. Кто-то проверяет громкоговоритель, выкрикивая нечто нечленораздельное. Операторы новостного канала, заметив премьер-министра в военной форме, следуют за ней по пятам. Военная полиция с лати в руках прогоняет их с дороги. Шахин Бадур Хан ждет у подножия помоста. Премьер-министр, министр обороны, дивизионный командующий поднимаются наверх. Он уже знает, что скажет Саджида Рана. Он сам вносил заключительные штрихи в текст ее речи сегодня утром, сидя в лимузине, который вез его на военный аэродром. Обычное перешептывание людей, собравшихся под нещадными лучами солнца, постепенно затихает, как только они замечают, что их главнокомандующий взял микрофон. Шахин Бадур Хан с удовлетворением наклоняет голову, видя, какое сильное впечатление она производит на толпу.
– Джай, Бхарат!
Мгновение, не предусмотренное сценарием. Все сжимается внутри у Шахина Бадур Хана. Напряженная тишина длится одно бесконечное мгновение, а затем взрывается единодушным воплем. Две тысячи голосов громовым раскатом, словно эхо, отвечают: «Джай, Бхарат!» Саджида Рана еще трижды повторяет лозунг, и трижды до горизонта разносится ответный вопль. И только потом она переходит к своей речи. Речь предназначена не для тех солдат, что стоят немного расслабившись по команде «Вольно!» на дороге, идущей по верху дамбы. Она – для множества кинокамер, микрофонов и редакторов интернетных новостных агентств.
Мы стремились к мирному разрешению конфликта… Бхарат никогда не хотел войны… Мы надеялись на дипломатическое урегулирование… Мы все еще верим, что мир может стать результатом переговоров… Мы делаем достойное предложение нашим противникам… Воду нельзя присваивать никому, водой нужно делиться… Никакой народ, никакая страна не имеет на это права… Ганг – наша общая артерия жизни…
Солдаты стоят не двигаясь. Никто даже не шелохнется. Они стоят в немыслимую жару в полном снаряжении, слушают пропагандистскую чушь, в нужном месте сопровождают ее возгласами согласия и поддержки, замолкают, как только Саджида Рана дает им знак взглядом или движением руки. И в завершение речи она сообщает, возможно, самое главное:
– А теперь я должна сказать вам еще об одной нашей победе. Господа, Бхарат победил со счетом триста восемьдесят семь на семь!
Все взрывается в многоголосой здравице: «Джай, Бхарат! Джай, Бхарат!»
Саджида Рана спокойно принимает аплодисменты и спускается с помоста в самый разгар восторженных возгласов.
– Неплохо, как вам кажется, Хан?
– Насколько мне известно, счет был сто семнадцать, – замечает Шахин Бадур Хан.
Конвой ведет их обратно к штабу. Операцию с самого начала предполагалось провести в виде молниеносного наступления и такого же быстрого отхода. В Генеральном штабе были настроены против этого, но Саджида Рана настояла. Мирные предложения должны быть сделаны с позиции силы, которая не унизит правительство Раны. Аналитики сумели вовремя проанализировать данные со спутников-разведчиков и сведения, полученные с помощью электронных средств шпионажа, что позволило Бхарату по крайней мере на час опередить противника. Военная техника движется по ухабистым проселочным дорогам. Пыль, которую поднимает колонна, должно быть, видна с околоземной орбиты. А за наземными частями стаями, подобно собравшимся за добычей стервятникам, следуют различные летательные аппараты, управляемые сарисинами. Сопровождая премьер-министра и ее главного советника к ожидающему их самолету, охранники нервно посматривает на небо. Люки задраены, Шахин Бадур Хан пристегивает ремни, и самолет устремляется ввысь.
Шахину кажется, что он оставил свой желудок там, на растерзанных и выжженных полях. Самолет взлетает почти вертикально. У Бадур Хана врожденное отвращение к полетам. Он переживает каждый толчок и каждую воздушную яму, как маленькую смерть. Он судорожно сжимает подлокотники сиденья. Самолет переходит в горизонтальный полет.
– Прозвучало слишком пафосно, вам не кажется? – говорит Саджида Рана, расстегивая ремень безопасности. – В армии всегда помнят, где место женщине. Джай, Бхарат! Тем не менее все прошло хорошо. Думаю, информация о результате крикетного матча тоже была вполне уместна.
– Как скажете, мэм.
– Да, я именно так и говорю. – Саджида Рана ежится в облегающей военной форме. – Чудовищно неудобная одежда. Не представляю, чтобы кто-то мог воевать в чем-то подобном… Итак, ваша оценка?
– Она будет откровенной…
– А разве когда-нибудь бывало иначе?
– Я считаю оккупацию дамбы авантюрой. План заключался в том…
– План, конечно, был хорош, однако в нем не хватало настоящей воли.
– Госпожа премьер-министр, при всем уважении…
– Я понимаю и ценю ваши дипломатические ухищрения. Но черт с ней, с дипломатией! Я не позволю сделать из этого Дживанджи мученика хиндутвы. Мы – Раны, а это что-нибудь да значит! – Она делает паузу, чтобы снять налет театральности, и затем спрашивает: – Мы способны выйти из создавшегося положения с наименьшими потерями?
– Полагаю, что пока да. Но как только сообщения о последних событиях обойдут все новостные каналы, важным фактором в данном вопросе может стать внешнее давление. Англичане наконец получат предлог для возобновления требований о созыве международной конференции.
– Только не в Лондоне! Но американцы…
– Мы с вами думаем об одном и том же, госпожа премьер-министр. Особые отношения…
– Никогда не отличались той взаимной теплотой, о которой так любят распространяться англичане. Но я вам должна сказать, Хан, что по крайней мере одно во всей создавшейся неразберихе доставляет мне истинное удовольствие.
Мы разделались с этим дерьмом, с Дживанджи. Он думал, что ему удалось перехитрить нас, распространив повсюду изображения своей Святой Тележки, а теперь бежит домой с поджатым хвостом, словно побитый пес.
– Однако, госпожа премьер-министр, он еще окончательно не разгромлен. Я думаю, мы еще услышим о господине Дживанджи – в том случае, если начнется мирная конференция.
– Когда она начнется, Хан…
Шахин Бадур Хан наклоняет голову. Знак полнейшего смирения перед мнением премьер-министра. Но он-то прекрасно знает, что в подобных вещах не существует никаких четких правил, которыми можно было бы руководствоваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182