Я с треском вдавил кнопку пускателя, и голос гипнолога потащил меня в приятную пустоту. И когда я уже спал непробудным сном, прибор добросовестно занимался моей интуицией. Слава богу, моя подкорка не учуяла ни тигров, ни браконьеров, иначе я, наверное, скончался бы во сне от страха. Проснулся я в бодрящей уверенности, что нужно немедленно идти в сторону черной громады, закрывшей большую часть звездного неба. Поражаясь причудам активизированной интуиции, я покорно потащился в указанном направлении.
Не успел я набить себе новых шишек, как среди непроглядной тьмы проклюнулся слабый таинственный огонек. Я пополз, стараясь быть ловким и бесшумным, но чемодан с грохотом колотился о камни и деревья, а спортивная сумка хваталась за каждую колючку.
Вскоре я увидел лысоголового старика на берегу тихой заводи, отгороженной от ручья камнями. Абсолютно голый, он сидел в позе Будды и не мигая смотрел на пламя светильника у своих ног. В черном зеркале омута трепыхалась крупная ночная бабочка, и от нее расходились круги. За спиной старика угадывались очертания хижины с травяной крышей. До чего же приятная картина!
Я перешел вброд вместе с вещами, поздоровался со стариком. Он и ухом не повел, хотя пламя светильника заколебалось и лизнуло закопченный край глиняной плошки.
Я сел на приятную шелковистую травку и стал ждать, когда старик очнется. И незаметно уснул…
Уже утром я вскочил, как ужаленный. Мне приснилось, что старик ушел, не заметив меня. Слава богу, он продолжал сидеть в прежней позе, но уже смотрел, не мигая, на свежее умытое солнце, выползающее из-за гор.
Я искупался, опять подремал, а когда солнце начало припекать, старик повернулся ко мне и спросил на английском, кто я и как здесь оказался. Когда я ответил ему по-даньчжински, его слегка одутловатое лицо стало очень добрым и приветливым. Он странным образом напомнил мне сурового отца, когда тот был пьяным и добрым.
– Значит, не хиппи? Не браконьер? Но тогда что ты тут делаешь?
– Сувениры искал, – ответил я с легкой беспечностью.
– Но здесь запрещено искать сувениры. Даже просто так ходить запрещено!
– Я проехал много тысяч километров, чтобы добраться до вашего заповедника.
Слово за слово, мы разговорились. Ему было лет семьдесят, но выглядел он гораздо моложе, несмотря на чудовищные складки жира на животе. В далекой молодости он учился каким-то наукам в Англии, во Франции, в Германии и имел различных дипломов и свидетельств не меньше, чем я. И еще ему явно понравилось, что какие-то потусторонние силы вывели меня точно на его огонек.
– То, что пишут о нас там, – он махнул рукой в западном направлении, – сплошные глупости. И что мы упрямые дикари, и что мы фанатики, и что упорно цепляемся за средневековье. А у нас здесь совсем другое: нет ни партий, ни профсоюзов, ни телевидения, ни капиталистов, ни коммунистов, нет национальной вражды. У нас всего одна нация – даньчжины.
– Ну, не все плохо про вас пишут. И о животном мире – хорошо, о гордых и красивых людях, о вашей религии…
– О религии? – он осуждающе причмокнул, покачал головой. – Меня всегда удивляли люди, которые пишут о том, чего не знают, чего не могут знать.
– Наверное, я затронул больной вопрос даньчжинов – отношения с другими народами. Может, поэтому старик сгоряча посвятил меня в некоторые подробности.
– Само слово «даньчжин» – что оно означает? Почему в соседних с нами странах есть гуркхи, шерпы, бенгальцы, тибетцы… а у нас только даньчжины?
– Я смог лишь сказать, что это слово очень древнее, насколько мне известно, поэтому трудно с определенностью судить о его этимологии…
– Не в том дело! – Старик стал торжественным и вроде бы покрупнел телом. – Иностранцам мы такое не рассказываем. Поэтому они не знают толком ни нашей истории, ни религии. А то, что они расписывают в толстых книгах с картинками, – домыслы, построенные на случайных и второстепенных фактах, которые мы позволили им собрать, купить или украсть.
– Но чтобы не было домыслов, – осторожно возразил я, – почему бы не дать им не второстепенные факты?
– Бесполезно. Мы – в разных Временах. Вы все видите в своем Времени, а мы – в своем. Наша мудрость очень красивая, благоухающая. Вы же видите ее без запаха, без цвета, без красоты, она вам кажется мертвым серым камнем, упавшим из прошлого.
Я слушал его со всем вниманием.
– Вы, приезжие, ходите по нашему Времени, окружив себя оболочкой из вашего Времени, – продолжал вещать старик. – Вы спотыкаетесь о наши святыни и не видите их. Даже если хотите видеть, не видите. Вы – в другом Времени.
– И чтобы попасть в ваше Время… что нужно сделать?
– Он подумал и не ответил. Я понял: не захотел ответить. Я спросил, как его звать, он опять поразмыслил.
– Имя, которое я ношу, тебе, не нужно знать. Назвать вымышленное или свое прежнее – нехорошо. Зови меня просто «человек духкхи».
Духкха – что-то вроде обобщенного понятия страданий, мук, неудовлетворенности, короче говоря, стихии отрицательных эмоций. Но на мученика толстый старик походил мало.
Мы позавтракали какой-то жидкой несоленой кашицей, и он вывел меня на тропу, с трудом различимую в высокой траве.
– Я вижу тебя насквозь, ты человек добрый и понимающий, что такое духкха. Поэтому иди с миром по этой удобной дороге. Она выведет тебя к шоссе, которое тебе знакомо… Чем больше будет добрых людей в вашем Времени, тем будет лучше для нашего Времени. И кто знает, может, в своем новом рождении ты станешь даньчжином?
– Мне нужно в монастырь, о человек духкхи! А не на шоссе, ведущее в город.
– В монастыре тебя ждет очень тяжелое наказание.
– Я надеюсь, оно будет достаточно тяжелым… Лицо старика стало непроницаемым.
– Только тяжкое наказание пробьет дорогу в ваше Время? – спросил я тихо.
В его узких заплывших глазах промелькнул страх.
– Ты правильно понял, иностранец… Ты почему-то правильно понял, хотя я тебе этого не говорил… про дорогу в наше Время…
Он вывел меня на другую тропу, еще более скрытую в роскошных травах и кустарниках.
– Пусть тебя не оставит та добрая сила, которая привела тебя ко мне.
– Спасибо, о добрый, мудрый, славный духкхи… Он прикоснулся мягкой пухлой ладонью к моему ободранному плечу – прощальный жест.
– И никому не говори, что ты видел меня, о человек из другого Времени. Ведь ты и сам мог найти дорогу к монастырю?
Лучше бы он не говорил последних слов. Старик пал в моих глазах. А ведь как хорошо начал.
ЛЮДИ ЧХУБАНГА
В Бутане и Непале крепости-монастыри называются дзонгами, что дословно – «места собраний». В Суверенном Княжестве Даньчжин то же самое именуют чхубангами, «местами сражений». Место сражения, которое меня интересовало, было выбрано знаменитым даньчжинским полководцем среди неприступных скал, с трех сторон омываемых бурными водами горных рек, а с четвертой стороны вздымался крутой склон Сияющей Опоры Неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Не успел я набить себе новых шишек, как среди непроглядной тьмы проклюнулся слабый таинственный огонек. Я пополз, стараясь быть ловким и бесшумным, но чемодан с грохотом колотился о камни и деревья, а спортивная сумка хваталась за каждую колючку.
Вскоре я увидел лысоголового старика на берегу тихой заводи, отгороженной от ручья камнями. Абсолютно голый, он сидел в позе Будды и не мигая смотрел на пламя светильника у своих ног. В черном зеркале омута трепыхалась крупная ночная бабочка, и от нее расходились круги. За спиной старика угадывались очертания хижины с травяной крышей. До чего же приятная картина!
Я перешел вброд вместе с вещами, поздоровался со стариком. Он и ухом не повел, хотя пламя светильника заколебалось и лизнуло закопченный край глиняной плошки.
Я сел на приятную шелковистую травку и стал ждать, когда старик очнется. И незаметно уснул…
Уже утром я вскочил, как ужаленный. Мне приснилось, что старик ушел, не заметив меня. Слава богу, он продолжал сидеть в прежней позе, но уже смотрел, не мигая, на свежее умытое солнце, выползающее из-за гор.
Я искупался, опять подремал, а когда солнце начало припекать, старик повернулся ко мне и спросил на английском, кто я и как здесь оказался. Когда я ответил ему по-даньчжински, его слегка одутловатое лицо стало очень добрым и приветливым. Он странным образом напомнил мне сурового отца, когда тот был пьяным и добрым.
– Значит, не хиппи? Не браконьер? Но тогда что ты тут делаешь?
– Сувениры искал, – ответил я с легкой беспечностью.
– Но здесь запрещено искать сувениры. Даже просто так ходить запрещено!
– Я проехал много тысяч километров, чтобы добраться до вашего заповедника.
Слово за слово, мы разговорились. Ему было лет семьдесят, но выглядел он гораздо моложе, несмотря на чудовищные складки жира на животе. В далекой молодости он учился каким-то наукам в Англии, во Франции, в Германии и имел различных дипломов и свидетельств не меньше, чем я. И еще ему явно понравилось, что какие-то потусторонние силы вывели меня точно на его огонек.
– То, что пишут о нас там, – он махнул рукой в западном направлении, – сплошные глупости. И что мы упрямые дикари, и что мы фанатики, и что упорно цепляемся за средневековье. А у нас здесь совсем другое: нет ни партий, ни профсоюзов, ни телевидения, ни капиталистов, ни коммунистов, нет национальной вражды. У нас всего одна нация – даньчжины.
– Ну, не все плохо про вас пишут. И о животном мире – хорошо, о гордых и красивых людях, о вашей религии…
– О религии? – он осуждающе причмокнул, покачал головой. – Меня всегда удивляли люди, которые пишут о том, чего не знают, чего не могут знать.
– Наверное, я затронул больной вопрос даньчжинов – отношения с другими народами. Может, поэтому старик сгоряча посвятил меня в некоторые подробности.
– Само слово «даньчжин» – что оно означает? Почему в соседних с нами странах есть гуркхи, шерпы, бенгальцы, тибетцы… а у нас только даньчжины?
– Я смог лишь сказать, что это слово очень древнее, насколько мне известно, поэтому трудно с определенностью судить о его этимологии…
– Не в том дело! – Старик стал торжественным и вроде бы покрупнел телом. – Иностранцам мы такое не рассказываем. Поэтому они не знают толком ни нашей истории, ни религии. А то, что они расписывают в толстых книгах с картинками, – домыслы, построенные на случайных и второстепенных фактах, которые мы позволили им собрать, купить или украсть.
– Но чтобы не было домыслов, – осторожно возразил я, – почему бы не дать им не второстепенные факты?
– Бесполезно. Мы – в разных Временах. Вы все видите в своем Времени, а мы – в своем. Наша мудрость очень красивая, благоухающая. Вы же видите ее без запаха, без цвета, без красоты, она вам кажется мертвым серым камнем, упавшим из прошлого.
Я слушал его со всем вниманием.
– Вы, приезжие, ходите по нашему Времени, окружив себя оболочкой из вашего Времени, – продолжал вещать старик. – Вы спотыкаетесь о наши святыни и не видите их. Даже если хотите видеть, не видите. Вы – в другом Времени.
– И чтобы попасть в ваше Время… что нужно сделать?
– Он подумал и не ответил. Я понял: не захотел ответить. Я спросил, как его звать, он опять поразмыслил.
– Имя, которое я ношу, тебе, не нужно знать. Назвать вымышленное или свое прежнее – нехорошо. Зови меня просто «человек духкхи».
Духкха – что-то вроде обобщенного понятия страданий, мук, неудовлетворенности, короче говоря, стихии отрицательных эмоций. Но на мученика толстый старик походил мало.
Мы позавтракали какой-то жидкой несоленой кашицей, и он вывел меня на тропу, с трудом различимую в высокой траве.
– Я вижу тебя насквозь, ты человек добрый и понимающий, что такое духкха. Поэтому иди с миром по этой удобной дороге. Она выведет тебя к шоссе, которое тебе знакомо… Чем больше будет добрых людей в вашем Времени, тем будет лучше для нашего Времени. И кто знает, может, в своем новом рождении ты станешь даньчжином?
– Мне нужно в монастырь, о человек духкхи! А не на шоссе, ведущее в город.
– В монастыре тебя ждет очень тяжелое наказание.
– Я надеюсь, оно будет достаточно тяжелым… Лицо старика стало непроницаемым.
– Только тяжкое наказание пробьет дорогу в ваше Время? – спросил я тихо.
В его узких заплывших глазах промелькнул страх.
– Ты правильно понял, иностранец… Ты почему-то правильно понял, хотя я тебе этого не говорил… про дорогу в наше Время…
Он вывел меня на другую тропу, еще более скрытую в роскошных травах и кустарниках.
– Пусть тебя не оставит та добрая сила, которая привела тебя ко мне.
– Спасибо, о добрый, мудрый, славный духкхи… Он прикоснулся мягкой пухлой ладонью к моему ободранному плечу – прощальный жест.
– И никому не говори, что ты видел меня, о человек из другого Времени. Ведь ты и сам мог найти дорогу к монастырю?
Лучше бы он не говорил последних слов. Старик пал в моих глазах. А ведь как хорошо начал.
ЛЮДИ ЧХУБАНГА
В Бутане и Непале крепости-монастыри называются дзонгами, что дословно – «места собраний». В Суверенном Княжестве Даньчжин то же самое именуют чхубангами, «местами сражений». Место сражения, которое меня интересовало, было выбрано знаменитым даньчжинским полководцем среди неприступных скал, с трех сторон омываемых бурными водами горных рек, а с четвертой стороны вздымался крутой склон Сияющей Опоры Неба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73