– Расчетный выполнил, дайте прибой…
– На посадочном, удаление пятнадцать, прибой триста.
– Дальний… В облаках.
– На глиссаде.
– Ближний… Вижу свет!
– На глиссаде.
– Шасси выпущены! – неожиданно громко выкрикнул солдат-наблюдатель. И все облегченно улыбнулись. Вынырнувший из мутной паутины самолет шел на полосу с небольшим перелетом, но это ему уже ничем не угрожало. Даже на мокрой полосе Муравко сумеет погасить скорость.
– Катапультироваться, – сказал Чиж, ни к кому не обращаясь, – это и дурак сумеет.
Самолет Муравко еще бежал по рулежке, как дождь вдруг схлынул. Начало быстро светать, ветер обмяк и уже не так упруго ломился в стекла СКП. Синоптик доложил, что фронт осадков отходит, облачность поднимается и нижний край по прибору – двести метров.
– Идите, други, – сказал почти ласково Чиж, – не мешайте мне работать. – Ему хотелось прилечь, тягучая боль сверлила плечо, отдавала в локоть и даже ладонь.
Когда Волков и Новиков молча вышли, он попытался определить источник неприятных ощущений, но, будучи неискушенным в делах медицинских, объяснил себе причину боли элементарно: застрявший в левой лопатке осколочек каким-то образом шевельнулся и задел плечевой нерв. Осколочек этот ему предлагали удалить еще сразу после ранения. Но был апрель сорок пятого года, запах близкой победы кружил голову и встретить ее на госпитальной койке – более глупого положения боевой летчик представить себе не мог.
Осколочек прижился, врос в кость и все эти годы ничем не беспокоил Чижа. Даже врачи были убеждены, что от него никакой опасности, а вот, поди же, проснулся, вредить начал. Можно бы побыть сейчас на воздухе, но отработавшие в зоне пилоты уже запрашивали разрешения идти на точку, и Чиж, расслабленно опустив плечо, взял правой рукой микрофон. «Чиж с перебитым крылом», – пошутил он над собой.
Ветер совсем ослаб, и мелкий дождик сыпался, казалось, лишь по инерции. Вся толчея небесная отошла на юго-восток, напоминая промчавшийся через летное поле неуправляемый табун диких животных: чуть приотставшие задние ряды сейчас, резвясь, догоняли стадо, подталкивали несущихся впереди.
По каким признакам Юля угадала, что на вышку поднимается Муравко, Чиж так и не понял. Вопреки правилам, она вдруг оставила свой пост и быстро выскочила за дверь. В воздухе к этому времени уже никого не было и Чиж, еще не зная причины, почему Юля сорвалась с места, вышел следом.
– Ну что ты на меня смотришь как на привидение? – донесся с балкона голос Муравко.
– А ты не понимаешь? – спросила Юля, готовая расплакаться.
– Вот уж не думал, что из-за меня кто-то переживает, – засмеялся Муравко, но Юля зло перебила его:
– Было бы из-за кого! Отец до сих пор очухаться не может, а ты… – Она увидела спускающегося Чижа и, повернувшись к нему, уже сквозь слезы бросила: – Развели тут хулиганов воздушных!
По металлическим ступеням мелко-мелко застучали каблуки ее туфель. Чиж обнял Муравко, похлопал по спине.
– Набросилась, как тигрица, – Муравко еще чувствовал себя растерянным.
– Ты молодцом был, спасибо.
Вбежал, как ветер, Руслан.
– Как ты сел, нулевая видимость?
– Сам знаешь, как в такую погоду садиться. Глядишь – нет земли… И вдруг – полон рот земли.
Чиж прикуривал трубку и вдруг закашлялся. Ему хотелось засмеяться, но почему-то поперхнулся.
– Хочешь знать, что я о тебе думаю? – Руслан расстегнул на комбинезоне Муравко молнию.
– Хочу, – Муравко отцепил руки Руслана от замка и застегнул молнию.
– Это идиотизм! Малейшая неточность – и нет ни самолета, ни летчика. Самолетов можно тысячи наделать. А жизнь не повторишь. Каждый человек уникален. Мог катапультироваться.
– Значит, не мог, – устало возразил Муравко. – Понимаешь?
– Понимаю… За подобные «подвиги» с летчиков надо штаны снимать, а не ценными подарками награждать. Развенчивать надо такое фанфаронство, а мы на щит подымаем. Как же – проявление мужества, выдержки, мастерства! Юля права: хулиганство это воздушное!
– Салага ты… Бросить исправную машину! Велосипед разбить жалко, а тут самолет. Да какой!
– Если бы мы бросали в бою каждый подбитый самолет, на чем бы воевали? – вмешался в разговор Чиж. – Возвращались порой как в песне: на честном слове и на одном крыле.
– Ну да! – вспыхнул Руслан. – Латали дыры и снова в бой. Это мы слыхали, Павел Иванович. Но теперь будет иная война. Если будет. На одном крыле не полетишь.
– Это мы тоже слыхали, – вдруг обозлился Чиж. – Был у меня такой философ. Лампочка мигнула, он за катапульту: «Пожар!» А самолет, умница, сам приземлился в поле. Обшивку поправили и через неделю полетел.
– Значит, по-вашему, я – трус?
– Салага ты, – улыбнулся Муравко. – И зря ушел из морской авиации.
– Чтоб построить нам этот самолет, – уже ласково, как несмышленыша, обнял Чиж Руслана, – наши люди терпят разбитые дороги, мучаются от недостатка детских садов и гостиниц, под открытым небом держат трактора, экономят в большом и малом… Он имел право, – Чиж кивнул на Муравко, – но не воспользовался им. Оценил свои силы и спас тысячи народных рублей. Способный ты парень, а в голове ералаш. Волков прав, что отстранил тебя сегодня от полетов.
Чиж почувствовал, как осколочек в лопатке шевельнулся и уколол уже не плечо, а что-то внутри. Затаив дыхание он перетерпел остроту боли и тихонько, чтобы не побеспокоить этот чертов металл, стал подыматься наверх.
Облачность уплотнилась, приобрела четкие очертания. Полосатый «колдун» на мачте обвис. К стоянке двинулись летчики. Еще несколько минут, и работа и небе загудит полным ходом.
9
Муравко садился в автобус последним, и Юля больше всего боялась, что кто-то из летчиков, стоящих в проходе, займет пустующее рядом с нею место. Почему-то чаще всего возле нее пристраивались молодые женатики. Искушенные и любви и противоречиях семейной жизни, они держались с нею независимо-раскованно, откровенно высказывали комплименты, давали очень уж практические советы, от которых Юлю порой бросало в жар. Слушала она их всегда с улыбкой, ее так и подмывало сказать: «Да не нужны мне ваши советы! Я еще в седьмом классе знала, какая будет у меня семья!»
Когда она вспоминала, насколько серьезно тогда относилась к своему предстоящему замужеству, как тщательно, до мельчайших деталей разрабатывала принципы взаимоотношений с будущим супругом, ей сразу становилось весело. В основу всех основ она ставила взаимную любовь. Без этого условия ни о какой гармонии даже думать нельзя. Как некоторые могут жить без любви под одной крышей, Юля не понимала, считала такой союз аморальным, лживым, предательским. Во-вторых – полное доверие и откровенность. Даже маленькая ложь, даже ложь во спасение – это такая же опасная трещина для счастья, как необнаруженная неисправность в двигателе самолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201